Летописи Святых земель - Копылова Полина - Страница 22

• Предыдущая
• 22/114
• Следующая

– Доброго здравия, ваша милость.

– Слушаю тебя. – Ниссагль оторвал от бумаг сразу сузившиеся глаза и уперся взглядом в гвардейца.

– Доношение у меня, ваша милость.

– Выкладывай.

– Вот, ваша милость, эту самую штучку, – Скаглон показал кисетик, его сиятельство камергер Алли велел отнести Этери Крону. Притом вы знаете, что сказал? Сказал, чтобы я передал вам, что это, мол, дело королевы. Вот и передаю.

– Ну, дай сюда. Посмотрим, что там такое.

В кисете оказался темный роговой флакон и записка очень лаконичного содержания: «Год – на остром кончике иглы, месяц – четверть иголки, сразу же – вся иголка длиной в два пальца». Во флаконе, шурша, пересыпался какой-то порошок.

– Что это такое, как ты думаешь? – спросил Ниссагль.

– Да пес его знает. Может, лекарство, но, скорее всего, зелье приворотное. Его милость камергера дамы весьма жалуют, а вот яснейший магнат совсем молоденький, ему помощь в этом деле надобна.

– Так-так, ладно. Пусть будет приворотное зелье. Хотя, случается, и отраву в таких флаконах держат. Можешь идти. Я сейчас все отмечу.

Дом Крон, первое виденное жилище магнатов, тягостно поразил Скаглона. Высокие мутно-зеленые потолки, вызолоченные в рудничных ключах еловые лапы над грузными притолоками, и в особенности призрачное, словно болотные огни, зеленое пламя свечей, – все угнетало, нагоняло тоску, заставляя сердце сжиматься в предчувствии недоброго. Бессловесный слуга с опущенными глазами, одетый в пелерину с гербом дома, молча выслушал Скаглона и ушел за своим молодым повелителем.

Скаглон оглянулся на мерцающее по стенам оружие. Казалось, вся глубина давно запертого в стенах воздуха пронизана этим смутным мерцанием, – Скаглону стало не то чтоб страшно, но как-то беспокойно, не по себе, он поспешно проверил, при нем ли кисетик, не забыл ли он его, чего доброго, у Ниссагля. Наконец к нему вышел Этери Крон в длинной бархатной тоге цвета сырого мха. Поверх складок на груди переливались пластины ожерелья, на висках блестела чешуйчатая цепочка.

– Доброго вам здравия, яснейший магнат. Его сиятельство Энвикко Алли просил с почтением передать вам вот это.

Этери принял кисетик. Перед ним стоял посланник – высокий ясноглазый солдат, ведать не ведавший о том, к чему причастен.

– Возьми. – Этери сдернул с волос цепочку, вложил ее в крепкую ладонь Скаглона и нетвердым голосом продолжил:

– Я благодарю тебя, вестник. Назови свое имя.

– Скаглон, яснейший магнат.

– Да пребудет над тобой Сила, Скаглон. – Влажная рука Этери дотронулась до запястья гвардейца, и тот подумал: «Если байки про Этарет правда, то я должен почувствовать какое-то тепло или легкость…» Но ничего такого он не почувствовал. Он отступил пятясь, как полагалось по этикету, унося в кулаке легкую и нежную, словно струйка воды, цепочку, а в сердце жалость, жалость в этому мальчику в стариковской тоге, жалость к его горящим сапфировым очам и воздушным локонам – терпкую и черную, как земля, жалость простого человека.

Этери развязал шнурки и вынул из кисетика роговой флакон с маленькой головкой из маслянисто-тусклого кристалла. Он прочитал записку. Вот он, яд. Создание незримого Зла. Да, времена не те. Стало жутко. Каждую минуту рядом может оказаться незримая тень – Зло. Каждую минуту, на восходе или на закате, под луной или под солнцем, может оно войти в его тело и поглотить душу. Мысль об этом доводила его до головокружения.

Надо посоветоваться с кем-то, и лучше всего с Аргаредом, высшим из Посвященных, пусть укажет… Но тут внутри себя Этери услышал новый голос. Он был звонкий и жесткий. Мальчик взглянул на свои тяжелые от перстней руки, зеленое свое одеяние и как-то по-новому произнес свое имя, явственно узрев его нанесенным на все скрижали золотыми буквами после стародавних, покрытых пылью имен. Он сжал флакон в ладони. Нет, он будет один. И он не станет глядеть из-за угла, как она умирает в течение года. Он всыплет полфлакона или даже весь флакон. Одним ударом он опрокинет ее в небытие. А потом объявит всем, что он сделал, призвав в свидетели Алли и прочих ее рабов. Да, так и будет.

Тепловатую кислятину, вязкую, как коровья слюна, едва возможно было пить. Весь рот был ею изнутри облеплен, язык двигался с трудом, и Беатрикс делала судорожные глотки, помогая себе движениями обнаженных плеч и резкими вздохами. Она была уже одета, чтобы ехать на празднество в Дом Крон, где предстояло объявить о бракосочетании с Эккегардом. Корчась от отвращения, королева заглатывала настоенное на сливках противоядие, превратившееся за два дня в тягучую отвратную бурду. Вокруг, рискуя, что его каждую минуту может застать Эккегард, вертелся возбужденный Алли. Лицо его было набелено и нарумянено, чтобы не выдала внезапная краснота или бледность.

Его тело облегал куцый внизу и очень пышный сверху, обильно унизанный золотой мишурой наряд из нежно-оранжевого бархата с фестончатыми рукавами до земли. Один чулок темно-огненный, с золотой плетеной подвязкой под коленом, другой черно-желтый с золотыми нитями. Завитые и симметрично взбитые надо лбом кудри походили на медное облако. Кроме того, от красавца донельзя приторно пахло амброй.

– Ничего, красотка, Бог терпел и нам велел, – игриво зашептал он, когда Беатрикс поперхнулась.

– А шел бы ты отсюда, – прошипела королева, отрывая губы от сосуда, тебе ведь давно пора быть на празднестве.

– Уже исчезаю, высокая владычица. – Алли подлетел к потайной дверце, открыл ее, остановился на миг и, полу обернувшись, сказал:

– Высокая владычица, я таки выяснил, как будет уменьшительное от Беатрикс. Бэйтш! – выкрикнул он в ее сердитое лицо.

– Проваливай! – Словечко «бэйтш» на языке простых людей означало также и «шлюха».

Едва закрылась потайная дверца, как в королевские покои вступил Эккегард Варгран.

– Ах, ты уже готова ехать, Беатрикс? – спросил он ласково. Кажется, это был первый вечер, когда печаль покинула его. Глядя на него исподлобья, Беатрикс продолжала глотать противоядие.

Он остановился в нескольких шагах от нее. Отсветы огня змеились по шитью, покрывавшему его плечи. Одеяние на нем было короткое, но не куцее, и оно ему очень шло.

– Что ты такое пьешь.

– Укрепительное лекарство.

– Дай мне немножко. Она вздрогнула.

– Оно ужасно противное, Эккегард. Не отплюешься потом.

– Ах, опять у тебя эти словечки. Ладно, оставь мне, пожалуйста, на донышке, у меня пересохло в горле и очень хочется пить. – Он осторожно, но властно обнял ее сзади и попытался отвести бокал от ее губ.

– Эккегард, ну дай же мне допить. Говорю тебе, оно не утоляет жажду, оно противное!

– Тем более, тебе хуже не будет, если не допьешь. Ну, дай мне немножко, не упрямься!

– Не дам! – Королева выскользнула из его рук, отбежала и одним махом допила настойку. – Напьешься на пиру. Или возьмешь себе за правило досасывать подонки моих тинктур.

Варгран засмеялся. Глаза его сияли. Беатрикс подошла и пропустила руку ему под локоть.

– Ну, идем? А знаешь, как, оказывается, звучит уменьшительное от Беатрикс? Бэйтш. Кажется, в Новом Городе это означает «шлюха». Так что мне с таким именем на роду написано…

– У тебя странная склонность ко всяческой мерзости. Это не может быть оправдано никаким именем. – Варгран увлек ее за собой, не объясняя, что «бэйтш» у псарей означает еще и гончую суку.

– Что вы творите, Этери! – с ужасом прошептал Алли, едва успев перехватить занесенную над кубком руку Крона с раскрытым флаконом…

– Я хотел покончить с ней сразу.

– И сразу покончили бы с фамильным кубком. Такое количество яда тут же его и разъест.

Два драгоценных кубка из раковины наутилуса немо переливались на высоком круглом столике. Вино играло в них бледным золотом.

– Не горячитесь, только одну иголку. Отцепите вашу фибулу, думаю, что она подойдет.

– Две иголки.

– Одну! Боже мой, Этери, мы же не на торгу! Это очень сильная отрава. Я бы даже посоветовал вам насыпать в вино пряностей, потому что вкус меняется.

• Предыдущая
• 22/114
• Следующая