Летописи Святых земель - Копылова Полина - Страница 90
- Предыдущая
- 90/114
- Следующая
Ниссагль потрясенно покачал головой – даже ему ничего подобного в голову не приходило.
Легист уже заканчивал читать…
… Получилось! Мир смазался и подернулся густой серой хмарью. Трава стала туманом, холмы отливали глубокой чернотой, это уже были не холмы, но мясо безмерного тела Нуат. Люди виделись скопищами вроде мошкары, дальний лес – клубками сизой дымки, солнце пропало, каменные стены Замка обратились во что-то полупрозрачное. Он перемещался, или это мир у него медленно поворачивался, вращался, приближая место, где стоял враг.
Где-то в дальнем углу сознания разноцветной перекошенной картинкой застыла в его глазах окружающая действительность. Он сосредоточился, и размытое пространство снова начало поворачиваться, покорное его воле, и наконец он увидел вблизи эшафот, доски которого напоминали плоские хрупкие кости, а темные фигуры людей колыхались вокруг подобно зарослям сухих, мертвых растений, и он проскальзывал меж ними холодным дуновением, придвигаясь ближе и ближе, вращая на себя послушную вселенную… Вот, вот, вот… Он уже стоял за спиной королевы, чувствуя, как ползет через него время. И надо замедлить его, чтобы оно почти совсем не двигалось… Вот так. Время остановилось.
Незримым толчком он исторг из себя ее имя – «Беатрикс». И еще раз – «Беатрикс». Сразить можно только в лицо. Иначе удар бессилен, куда ни наноси. Но сейчас он еще не ударит. Он подождет, пока Лээлин произнесет Проклятие. Почему она молчит? А, время… Медленное сонное время, которое он укротил. Сколько же сил и стихий помогает ему? «Беатрикс»… Почему она не оборачивается? Она должна обернуться, затрепетав от беспричинного страха… а вместо этого стоит как стояла и куда-то пристально смотрит… Лээлин, почему я тебя не слышу?
– … Слышали, вы, олухи? Говорил – берите все снасти! Вон языки рвать надо, а чем? Щипцов-то нет.
Каждое слово легиста пугало палачей все сильнее. Глаза в алых прорезях оторопело блуждали, ткань вздувалась над бормочущими ртами.
– Не было этого в приговоре раньше-то! Это они прямо сейчас добавили. То-то Ниссагль туда-сюда шмыгал.
– Было – не было… Теперь без разницы. Соображайте быстрее, что делать будем. Нам срамиться не к лицу.
– Может, ножами?
– Так у нас тесаки только. Они же широкие. Да и за пальцы нас эти бедолаги кусить могут. И потом, их двое, а нас пятеро всего. А в таких случаях вчетвером надо держать каждого. Пятый зубы разжимает, шестой режет…
– Есть щипцы, которыми поправляют хворост…
– Эва! Эти огромные – да они в рот-то не пролезут!
– Ну, зубы вышибем, чего жалеть-то. Зато, по крайности, язык сразу ухватишь.
– Не скажи, они завсегда язык поджимают.
– Так что же делать-то?
– Что-что? Он читать кончает уже. Некуда дальше думать. Где там эти щипцы? Спроворим как-нибудь. Людей бы побольше. А то в очередь рвать – хлопот не оберешься. А вторых-то щипцов нет?
– Есть? Есть!
– Тогда попросим стражников, чтобы подержали этих, и обоим сразу, чтобы крику меньше. Я с девчонкой – она поживее будет, а вы с парнишкой. Он меньше будет рыпаться.
– А стражники согласятся?
– Согласятся. Подойди и скажи им, Зих. Их четверо как раз.
Зих принялся что-то шепотом объяснять стоявшему рядом стражнику, потом другому, третьему, дождался одному ему видимых знаков согласия и поспел ровно к окончанию чтения. Договорившись, он метнулся к остальным четверым палачам:
– Они просят плату.
– Заплатим, черт! – процедил Канц сквозь зубы, берясь за длинные железные щипцы с ребристыми нашлепками на изогнутых концах.
Ниссагль махнул рукой с помоста.
Сразу под ноги Канцу швырнули белолицую растрепанную девушку.
– Откройте ей рот!
Двое стражников заломили девушке руки. Подручный ловко закрыл ладонью ее глаза, зажал ей ноздри, чтобы она вынужденно глотнула в рот воздуха. В голове ее еще звучали Слова… Жесткие толстые пальцы влезли в рот… нет… нет!.. НЕТ!!!
Аргаред вдруг услышал дикий вопль… Оглушенный, он перевернулся на спину, схватился за голову. Задыхаясь и дрожа, он как зачарованный продолжал слушать этот низкий звериный вопль, не в силах понять, что же там произошло…
Беатрикс судорожно вцепилась в перила в ожидании крика Лээлин. До жути явственным было чье-то присутствие где-то у нее за спиной. Она усилием воли заставляла себя думать, что там никого нет.
Канц наткнулся взглядом на возникшие из-под черной перчатки помощника обезумевшие глаза жертвы, сунул щипцы в красный, брызгающий слюной рот, нащупал скользкий бугорок, сжал что было сил и кратким рывком дернул. Потом отступил и поднял над головой щипцы с зажатым в них языком. Секундой позже в двух шагах от него то же самое сделал его подручный.
– Кончено, – обмякла на перила Беатрикс и уронила сверкающую хрусталину. – Кончено. Конец. – Лоб ее покрывал холодный пот. Резким толчком обеих рук она отбросила тело назад, выпрямилась и опустила веки, уже не желая глядеть, как двух окровавленных мычащих бедняг втаскивают по приставной лестнице на верхушку костра и приковывают цепями к чугунному столбу.
Ниссагль взмахнул длинным рукавом. Полупрозрачное на солнце пламя занялось сразу и начало споро взбираться вверх. Рев толпы перекрыл невыносимое для слуха мычание жертв. Потом послышался звучный треск разгорающегося хвороста.
Задымилось и на другой стороне реки, алые поджигатели отступали цепью, огонь стлался по опушке, окутывая дымом вытянувшихся висельников.
Дымно стало и над подожженным Замком. Дым поднимался отовсюду, он густел, вспухая красноватыми клубами, застилая полнеба. Под, его колеблющимся куполом быстрее и быстрее разрастался огонь. Он захватывал просохший за двухнедельное вёдро лес, гудя, занимал покои Замка, где на полах лоснилась разлитая нарочно в помощь ему нефть. Он с яростным ревом объял костер, заглушая последние пронзительные крики Эласа и Лээлин.
Огромные тени клубов дыма то и дело накрывали толпу, налетая одна за другой. Воздух стал густ и душен, хотя запах гари еще как-то можно было выносить. Солнце меркло. Пламя било из всех окон Замка, оно взвивалось над лесом, кренясь то туда, то сюда, по воздуху несло пепел и искры. Становилось все жарче, через реку задувало совсем уж горячим, горьким ветром, так что стоявшие у воды люди отступили назад. Пепел густо падал на мертво зыблющуюся воду, и в потемневшем воздухе видно было, как рдеет чугунный столб в костре, а стальные цепи еще остаются черными.
Никто доселе не видал ничего подобного. То замирая от восторженного ужаса, то заходясь в нечленораздельном крике, бессмысленно бросаясь из стороны в сторону, люди алчно впивали воздух этого Дня.
Аргаред брел, не разбирая дороги, слепли от слез его опустевшие глаза, и слезы эти выжигали морщины в посеревших щеках.
Он пришел в Хаар поздним вечером, когда солнце повисло в мареве распухшей вишней, а воздух стал матовым от поднятой за день пыли.
Кричал скот. Смеялись и плакали дети, манящие запахи поднимались из кухонь и поварен к остывающему небу, обдавало из открытых дверей жаром пылающих очагов. Лихорадочно сновали разносчики мелкого товара, голося, стуча, улещивая усталых хозяек и всучивая им оловянные зажимы для рукавов, деревянные гребни с выжженными и раскаленным гвоздем узорами, ожерелья из политых глазурью под ляпис и малахит глиняных бус.
А перед глазами Окера Аргареда сыпался и сыпался с небес пепел. Пепел его детей…
Лээлин! Элас! Лээлин!
Меркнет зов, улетая в небо.
Он прошел мимо своего дома, затихшего, запертого, с накрепко запахнутыми ставнями. Молчали накладные чугунные лапы на дверях, молчали крутые свинцовые крыши и причудливые дымники высоких труб. Все это было покрыто сугробами пепла, и пепел, наверное, носило и внутри дома по безлюдным, темным хоромам.
Шатаясь, он двинулся дальше, без толку кружа по одним, и тем же улицам. Мимо него с гоготом валили в таверну ландскнехты – было воскресенье, чревоугодный день. Простучала красными башмаками проститутка – и за ней потянулся вязкий, отвратительный запах передержанной настойки из лепестков лилии. Тяжело проскакал, звеня амуницией, сторожевой разъезд. Он проводил их ненавидящим взглядом…. Прижаться бы к чьей-нибудь груди, вцепиться в чьи-нибудь плечи, закричать, завыть от звериной бессловесной тоски, ткнувшись лбом в чьи-нибудь колени! Превратиться в помойного пса со слезящимися глазами!.. Но только вырвать, вырвать из памяти отчаянное мычание и истошные вопли, что неслись из пламени.
- Предыдущая
- 90/114
- Следующая
