О чем рассказали мертвые - Франклин Ариана - Страница 5

• Предыдущая
• 5/82
• Следующая

— Хм, — промычала она.

Симон возрадовался:

— О Боже, если мы его вылечим, то извлечем неисчислимые выгоды для нашей миссии! Приор Жоффре — влиятельный человек.

Плевать на влияние. Аделия видела только страдающего пациента и понимала, что если не вмешается, то несчастный будет мучиться, пока не лопнет мочевой пузырь и урина не отравит его организм.

А если она ошиблась с диагнозом? Существуют и другие причины задержки мочеиспускания.

— Хм, — произнесла Аделия снова, но уже другим тоном.

— Рискованно? — Симон встревожился. — Приору грозит смерть? Доктор, давайте еще раз все взвесим…

Аделия не обращала на него внимания. Она собиралась обернуться и даже открыла рот, чтобы спросить совета у Маргарет, и снова остро ощутила свое одиночество. Пространство, которое некогда заполняла тучная кормилица, опустело навек. Маргарет умерла в Уистрхеме.

Вместе с болью накатило чувство вины. Маргарет не следовало покидать Салерно и отправляться в дальнее путешествие, но она настаивала. Аделия любила кормилицу, ей требовалась спутница, однако она и мысли не допускала, что рядом может быть кто-то, кроме дорогой нянюшки. После долгих уговоров Аделия уступила. Плавание — почти тысяча миль по Бискайскому заливу, ужасные штормы — оказалось слишком трудным для старой женщины. Ее хватил апоплексический удар. Маргарет, двадцать пять лет служившая опорой Аделии, осталась в могиле на крошечном прибрежном кладбище возле Орна. А воспитанница вынуждена была добираться в Англию в одиночестве и действовать, как Руфь в стане врага.

Что бы посоветовала ей любящая душа?

«Не знаю, зачем спрашиваешь, ты все равно никогда меня не слушалась. Хочешь помочь несчастному, милая, так не интересуйся мнением, с которым никогда не считалась».

Аделия грустно улыбнулась, вспомнив энергичный девонширский говор кормилицы. Маргарет всегда была готова выслушать и утешить Аделию.

— Может, нам лучше уехать, доктор? — спросил Симон.

— Человек умирает, — бросила она. Как и Симон, Аделия понимала, что им грозит, если операция пройдет неудачно. Сойдя на берег незнакомой страны, они сразу почувствовали отчуждение окружающих. В подобной обстановке легко спровоцировать проявления враждебности. Однако если приор выздоровеет, выгоды перевесят возможные угрозы. Аделия была доктором, а рядом умирал человек. Выбора не оставалось.

Аделия осмотрелась по сторонам. Дорога, похоже, римская, протянулась прямо, как указующий перст. Налево, к западу, шли пустоши, с которых начинались болотные низины Кембриджшира. На горизонте тянулась багрово-золотистая линия заката. Справа поднимался поросший лесом склон невысокого холма, вверх по которому меж деревьев бежала узкая дорожка. Никаких признаков жилья — ни дома, ни хижины, ни лачуги пастуха.

Глаза Аделии остановились на канаве, напоминавшей неглубокий ров, что была проложена между дорогой и склоном холма. Салернка задумалась о содержимом низины. Она всегда так поступала, рассматривая творения природы.

Им потребуются уединенное место, свет и кое-что из содержимого канавы.

Аделия приняла решение.

Появились трое монахов, ведущих под руки страдальца приора. Рядом топал протестующий Роже Эктонский, по-прежнему настаивавший на действенности реликвии настоятельницы.

Старший из монахов обратился к Мансуру и Симону:

— Брат Ниниан говорит, что вы доктора из Салерно. — Нос у него такой, что можно поцарапать кремень.

Симон посмотрел на Мансура поверх головы стоявшей между ними Аделии. Твердо решив говорить только правду, он заявил:

— Между нами говоря, сэр, мы обладаем внушительными познаниями в медицине.

— Поможете мне?! — завопил приор, корчась от боли.

Симон почувствовал, как его толкнули локтем в бок, и храбро сказал:

— Да.

Брат Гилберт вцепился в руку больного, не желая отдавать своего благодетеля.

— Ваше преподобие, мы даже не знаем, христиане ли эти люди. Вам потребуется утешение молитвой, я останусь.

Симон покачал головой:

— Таинство излечения должно вершиться в уединенном месте. Только доктор и пациент.

— Во имя Христа, облегчите мою боль! — Приор Жоффре снова положил конец спорам. Брат Гилберт и христианское утешение были отброшены в сторону, двух других монахов приор оттолкнул и велел остаться, а рыцарю приказал стоять на страже. Качаясь на непослушных ногах, приор добрался до откидного задка повозки, где его подсадили Симон и Мансур.

Роже Эктонский побежал за повозкой:

— Ваше преподобие, если бы вы только попробовали чудесные качества пальца маленького святого Петра…

Раздался вопль приора:

— Я пробовал, но не могу помочиться!

Телега покатила по каменной дороге, поднимаясь по склону, и скрылась за деревьями. Аделия набрала чего-то в канаве и последовала за ней.

— Мне страшно за него, — промолвил брат Гилберт; в голосе прозвучало больше ревности, чем тревоги.

— Колдовство! — воскликнул Роже Эктонский. Других слов он подыскать не смог. — Лучше умереть, чем ожить в лапах Вельзевула.

Оба были готовы следовать за повозкой, но рыцарь приора, сэр Джервейз, любивший поддразнить монахов, внезапно преградил им путь:

— Он сказал «нет».

Сэр Джоселин, рыцарь настоятельницы, тоже проявил твердость:

— Полагаю, мы должны позаботиться о его покое, брат.

Они стояли плечом к плечу, с рыцарскими цепями на кольчугах — крестоносцы, воевавшие в Святой земле, служившие Богу и защищавшие слабых.

Дорога вела к странному холму. Подпрыгивая на ухабах, повозка ползла по склону, поднимаясь к округлой травянистой площадке, что высилась над деревьями. Ее освещали последние лучи заходящего солнца, и в их свете она напоминала чудовищную лысую, покрытую травой и приплюснутую голову.

Паломники тем временем решили не ехать дальше, а расположиться лагерем на расстоянии крика от рыцарей.

— Что это за место? — спросил брат Гилберт, продолжавший смотреть в ту сторону, куда уехала повозка.

Один из сквайров, снимавший седло с лошади приора, повернулся к монаху.

— Там, вверху — Вандлбери, брат. Это холмы Гога и Магога.

Гог и Магог — британские великаны-язычники, такие же мерзкие, как и их имена. Компания христиан сдвинулась ближе к огню. Люди постарались сбиться еще плотнее, когда из-за деревьев через дорогу до них долетел протяжный крик сэра Джервейза:

— Кро-о-ова-вая жертва! Сюда скачет Дикая Охота, господа. О ужас!

Охотник приора Жоффре, размещавший собак на ночевку, надул щеки, выдохнул воздух и покачал головой.

Мансуру место тоже не нравилось. Проехав примерно до середины пути, ведущего вверх, он увидел широкую площадку — часть склона была скрыта. Решив, что они добрались, Мансур выпряг мулов — их беспокоили доносящиеся из повозки стоны приора, — привязал так, чтобы животные могли пастись, и занялся разведением костра.

Принесли таз, в котором плескались остатки кипяченой воды. Аделия положила туда найденное в канаве и прополоскала.

— Тростник? — удивился Симон. — Зачем?

Она объяснила.

Симон побледнел.

— Это… приор не позволит… Он монах.

— В первую очередь — пациент. — Аделия перебрала стебли тростника и, отобрав два, стряхнула воду. — Подготовь его.

— Что?! Ни одного мужчину к этому не подготовишь. Доктор, моя вера в вас абсолютна, но… могу я спросить… вы раньше делали такую процедуру?

— Нет. Где моя сумка?

Симон пошел следом за салернкой по траве.

— Но вы по крайней мере видели, как это делается?

— Нет. Раны Господни, света совсем мало!.. — Повернувшись к повозке, Аделия крикнула: — Два фонаря, Мансур! Повесь их внутри под пологом. Так, теперь тряпки. — Она начала рыться в сафьяновой сумке, в которой хранила все необходимое.

— Кажется, стоит прояснить вопрос, — настаивал Симон, пытаясь сохранить спокойствие. — Вы не делали подобной операции и даже не видели, как ее делают?

— Говорю же, нет. — Аделия посмотрела на собеседника. — Гординус как-то упоминал. А Гершом, мой приемный отец, рассказывал о процедуре после поездки в Египет. Он видел ее на фреске в древней гробнице.

• Предыдущая
• 5/82
• Следующая