Антикиллер-2 - Корецкий Данил Аркадьевич - Страница 26
- Предыдущая
- 26/102
- Следующая
– Вот теперь ясно, кто ты по жизни такой: чушкарь, «шестерка», король параши!
Мужик в восторге хлопал себя длинными руками по коленкам.
– Ты ж сам меня попросил! – Печенков чувствовал, что его затягивает трясина неизвестной и пугающей жизни. Он слышал, как живется в зонах чушкарям да «шестеркам».
– Ну и что? Я тебя и очко попрошу подставить. Давай, становись!
– Ты что!!! – Миша бросился на обидчика, но тот ткнул его пальцем в глаз, и Печенков, отчаянно взвыв, отлетел в угол, зажимая лицо крепко сжатыми ладонями. Леший подскочил, схватил за волосы и ударил головой об стену. Шершавая штукатурка содрала кожу со лба, кровь залила глаза.
– Сейчас я тебе глотку перережу! – бритвенное лезвие хищно натянуло кожу на шее, одно движение – и угроза будет исполнена.
– Все, кончили, все, – устало прохрипел Печенков.
– Знай свое место, чушкарь!
Леший вернулся на нары. Миша промыл ссадины, прижал ко лбу платок и тоже подошел к нарам, но тут же раздался окрик:
– Чушкарь на полу должен спать, у параши! Пошел туда!
В это время в коридоре зазвенели ключи, лязгнул замок, и в камеру втолкнули еще одного человека. Замухрышистый парень лет двадцати семи с бегающими глазками осмотрелся по сторонам, ухмыльнулся и поздоровался, как с хорошими знакомыми:
– Привет, братва! Чего не поделили?
Печенков понял, что этот гад и есть «наседка», а он, попав в камеру в неудачный момент, принял его позорный титул на себя. Но как объяснить это матерому уголовнику?
Впрочем, того, похоже, ничего больше не интересовало. Он лег на голые отполированные доски, умело завернувшись в видавшую виды куртку так, что она выполняла роль и матраца и одеяла, а подложенные под голову рукава служили подушкой. Чувствовалось, что сосед имеет большой опыт ночлега на нарах. Да и о тюремной жизни он мог бы рассказать много полезных вещей. Надо только убедить его, что Миша Печенков никакой не чушкарь и не «наседка»!
– За что тебя замели, земеля? – развязно спросил третий обитатель камеры и протянул сигарету. Печенкову очень хотелось курить, но он отрицательно покачал головой и отвернулся.
– Меня за карман повязали, – словоохотливо пояснил новичок. – Но хер докажут. Я кошелек сбросил – и все! Терпила ничего не видел. Мало ли что мусора говорят! Им план нужен, они сами спиздят и честному человеку засунут! Буду буром переть: ничего не брал, в карман не лез... Адвоката возьму... Выпустят, суки, никуда не денутся!
Он глубоко затягивался и с силой выпускал дым, чувствовалось, что нервы напряжены и совесть нечиста.
– Колеров, на допрос! – выкрикнул выводной, распахивая дверь, и уголовник, неторопливо поднявшись и привычно сложив руки за спиной, вышел из камеры.
– А ты за что паришься, земеля? – продолжил расспросы новичок. – Небось рэкетировал кого? Или хату бомбанул? Доказы есть? Я тебе одно скажу – в признанку не иди! У меня дядька десять раз сидел, лет двадцать пять намотал... Так вот он говорит: я на глазах у всех кошелек вырежу, а скажу, что ничего не делал. Пусть хоть сто свидетелей будет! Так всегда и шел в отказ!
– Толку-то что, если его все равно десять раз сажали, – непроизвольно сказал Печенков. Желание общаться с кем-то было так велико, что он опустился до разговора с презренной «наседкой», за что тут же укорил сам себя.
– Так за что тебя? – в очередной раз спросил сосед.
– За драку. Дал одному в морду, а у него папаша мент.
– И сильно дал?
– Вот так!
Печенков с размаху саданул в рожу любопытного сокамерника, вымещая всю накопившуюся злобу и долго подавляемое бессилие. Тот упал на пол, из носа брызнула кровь. Сразу же заскрежетала крышка глазка, потом распахнулась «кормушка».
– Что там у вас? – раздраженно спросил вертухай.
– Заберите свою «наседку», а то я ее на куски порву! – разряжаясь, заорал Печенков и сразу почувствовал себя прежним крутым «братком».
– Раскомандовался! – лениво ответил вертухай. – Заткнись лучше, а то я тебе жопу порву!
«Кормушка» захлопнулась. Но через несколько минут дверь открылась и уже другой вертухай скомандовал:
– Добриков, на выход!
Зажимая переносицу, любопытный сосед покинул камеру. Вскоре вернулся Колеров. Он был в хорошем настроении и добродушно спросил у гордого собой Печенкова:
– Что там с этим хером получилось? Рожа в крови, вокруг все менты вертятся...
– Он и есть «наседка». Расспрашивал у меня, что да как. За что сижу да что сделал. Вот и дал ему в рог... Леший тяжело вздохнул.
– Извини, браток, зря я на тебя подумал. Это точно он, гад! Тебя же не стали из хаты вынать, когда кровянка потекла! И плясать вокруг менты не стали. А теперь посмотришь, его точно к нам не вернут! Раз раскусили, делать тут нечего...
Так и получилось. Добриков в камеру не вернулся. Печенков лежал на жестких нарах рядом с ровно дышащим соседом и не мог заснуть. С формой он, конечно, дал маху. Но, с другой стороны, в форме его никто не видел, раньше он ходил «на дело» в гражданке. Так что формой его к делу не пришьешь. А вот если на автомате остались пальцы... Он лихорадочно вспоминал, хорошо ли протер автомат. И вспомнил, что приклад не протирал.
– Слышь, друг, на дереве отпечатки пальцев остаются?
– На каком дереве? На березе? Или осине?
Сосед ответил сразу, будто обладал способностью слышать во сне.
– На автоматном прикладе.
– Чего ж им не оставаться, он-то гладкий.
Печенков ждал продолжения, но его не последовало. Ровное дыхание свидетельствовало о том, что Колеров не собирается продолжать разговор.
– Слышь, друг, а вот если...
– Заткнись, – рявкнул сосед. – Не видишь – сплю я!
Только утром он согласился выслушать Печенкова и дать совет. Тот рассказал, что дружбаны вовлекли его в «дело», они «опалились», менты взяли только его и прессуют изо всех сил. Если пальцы на автомате найдут, они совсем озвереют. Держаться сил нет и сдавать корешей негоже. Так что делать?
Леший усмехнулся.
– Сдашь ты их или не сдашь, роли не играет. Их и так вычислят. Пройдутся по твоим связям: с кем пил, с кем гулял, с кем баб драл... И картина ясная. Дело дней. Им надо из города дергать и на дно ложиться. Да алиби задним числом заготовить. Когда все поутихнет, станут расспрашивать, а они – вот вам отмазка. И все тут.
Печенков подумал.
– Алиби, алиби... За ними дел много, на все отмазок не запасешься...
– Ты меньше болтай, – осуждающе сказал Леший. – Оно мне надо, сколько за ними дел? Мне бы от своих отряхнуться.
Он отвернулся и больше не проронил ни слова.
Вскоре Колерова вызвали на допрос. Вернулся он еще более довольный, чем накануне.
– Все, амба! Вчера, один на очняке отказался, сегодня терпила... А трое суток на исходе, и ни один прокурор санкцию не даст! Значит, сегодня выпустят!
– А с чего они вдруг поотказывались? – живо заинтересовался Печенков.
– Кореша-то на воле! – остро глянул Леший. – Я их не сдаю, они мне помогают.
– Точно! Мои же тоже могут пошустрить! И адвоката хорошего нанять, и залог внести, и на свидетелей наехать, а следака подмазать... Почему я должен за них отдуваться?
– Если кореша настоящие, то все сделают, – кивнул Леший. – А если фуфлыжники... Забудут про тебя и будут пить-гулять, как обычно.
– Да вроде не должны... Печенков надолго замолчал. Его явно мучили сомнения.
– Слушай, друг, а ты, если выйдешь, записку передать сможешь?
Леший покачал головой:
– Стремно. Ошманают, найдут...
– А на словах?
– На словах можно...
– Богатяновку знаешь? Соляной спуск, пять. Второй этаж. Сережка Фитиль. Длинный такой, и голова узкая. Скажи, чтоб Мишку Печенкова отмазывали. Скажи, мол, я молчу, но прессуют сильно, могут расколоть. Пусть крутятся – это и их касается. Запомнил?
– Чего ж не запомнить. Сколько я малевок перетаскал... А если нет твоего Сережки? Вдруг сбежал, в землю зарылся?
– Тогда в спортзал на «Прогрессе», Вовка-массажист, кличка Кривуля. Полный такой, на один бок заваливается, что-то у него с позвоночником. Он так, сбоку припека, но пусть передаст ребятам...
- Предыдущая
- 26/102
- Следующая
