Крупным планом - Кеннеди Дуглас - Страница 13

– Я тоже. Но послушай, мы оба будем в городе каждый день, так ведь? А Нью-Кройдон прекрасный город для детишек. Ты же сама говорила, что не хочешь растить своего ребенка в Калькутте.

– Я знаю, что я говорила. Я знаю все, что ты можешь сказать.

– Послушай, если мы не выдержим, мы продадим дом и снова вернемся в город.

– Никогда мы не вернемся, – мрачно сказала она.

«За забором» – третий роман, который Бет начала писать через несколько месяцев после того, как мы переехали в Нью-Кройдон. Я получил очередную прибавку к зарплате и был настолько этим горд, что в приступе благодушия совершил большую ошибку – уговорил Бет бросить работу и посвятить все время написанию романов.

– Ты же зарабатываешь всего двадцать семь тысяч в год, то есть столько, сколько я приношу домой каждый месяц, – заявил я. – У нас теперь есть место, где ты могла бы устроить себе настоящий кабинет. Адам целый день с няней, а ты постоянно жаловалась, как трудно совмещать работу с писательством… Так чего же ты ждешь?

Она некоторое время колебалась, отнекивалась, беспокоилась о том, что будет целыми днями сидеть дома, что оторвется от настоящей жизни, что у нее снова выйдет облом с романом. Но я продолжал настаивать – мягко, но упорно. Почему? Может быть, я не хотел, чтобы один из нас ждал, когда станет человеком искусства. Или мне нравилось чувствовать себя мужчиной, мачо, способным содержать жену, жаждущую стать писательницей. Или мне хотелось, чтобы она сидела дома и ничего бы у нее не получалось. Неудачникам всегда требуется компания.

«За забором» Бет писала примерно два года. Неуклюжая девушка-подросток, ушибленная ранней смертью матери, добивается больших успехов в журнальном мире Нью-Йорка. Затем все меняется, она выходит замуж за дерматолога своей мечты, переезжает с ним в идеальный картонный городок в Коннектикуте, где вдруг решает осуществить свою старую мечту и стать художницей. Но рожает ребенка и разрывается между материнскими обязанностями и несостоявшейся карьерой, ссорится с мужем и так далее и тому подобное.

Оставьте место для четвертого тома саги Бет Брэдфорд.

Только четвертый том никогда не был написан. Ей так и не удалось найти издателя для «За забором». Агенту роман понравился, лесбиянкам тоже, даже мне понравился (я всегда втайне думал, что два предыдущих тома писались исключительно для самоудовлетворения). Роман разослали двадцати четырем издателям. К тому времени как пришел последний отказ, Бет уже была беременна Джошем и, чувствуя себя попавшей в ловушку домашней рутины, стала отдаляться от меня.

Ее агент, Мелани, как-то сказала:

– Понять ничего не могу. Вы мой самый невезучий клиент. Может быть, вам стоит попробовать написать что-то другое, не до такой степени привязанное к вашей собственной жизни.

Я заметил:

– А знаешь, Мелани права. Ты должна попробовать другой жанр. Что-то совсем новое.

– Никаких романов больше не будет, – заявила Бет. И когда я попытался ее утешить, она велела мне заткнуться.

Итак, Бет перестала работать в кабинете и перенесла внимание на мебель колониального периода. Родился Джош, он отказывался спать, Бет отказывалась заниматься со мной сексом и отказывалась объяснить, почему она отказывалась. Она продолжала покупать безделушки восемнадцатого века. Я продолжал покупать оборудование для своей темной комнаты, мы оба избегали говорить о том, почему наш брак так забуксовал, зашел в тупик. Но мы оба сознавали, в чем дело. Она винила меня за то, что я заставил ее повторить судьбу матери, вынудив талантливую и независимую женщину медленно загнивать за городом.

Я предложил сходить к психотерапевту. Я предложил на время расстаться. Она пожала плечами и сказала: «Давай, если хочешь». Я возразил, что хочу вовсе не этого. «Тогда оставайся», – сказала она. Я заявил, что нам надо поговорить о наших проблемах. «Каких проблемах?» – спросила она. Я сказал, что мы теперь вообще не разговариваем. «Но сейчас же мы говорим», – возразила она. Я ответил, да, сейчас мы говорим, но вовсе не о наших проблемах. «Каких проблемах?» – снова спросила она.

«О том, что ты во всем винишь меня». – «Ты же хотел жениться, – напомнила она. – Ты захотел сюда переехать. Ты хотел, чтобы я бросила работу и занималась только писательством. Зачем обсуждать какие-то „проблемы“, когда ты получил все, чего добивался?» Я сказал, что все совсем не так, я не заставлял ее силой что-то делать. «Верно, – согласилась она, – ты только использовал все те приемы, которым тебя обучили в юридической школе». Я сказал, что это несправедливо. «Не смей говорить мне о справедливости, – огрызнулась она дрожащим от злости голосом. – В этой ситуации и не пахнет справедливостью». Я попросил ее, по крайней мере, обсудить… Но она перебила меня: «Нечего обсуждать. У нас нет никаких проблем». Она вышла из комнаты, и я понял, что потерял ее.

– Вы что, арендовали эту будку?

Я очнулся от воспоминаний и заметил, что меня пристально разглядывает маленькая толстенькая дама лет шестидесяти, которая держала в руках большую сумку, набитую старыми газетами.

– Мне очень жаль, – пробормотал я, выходя из будки.

– И поделом, – крикнула она мне вслед.

Но мне действительно жаль, хотелось мне закричать, мне хочется попросить прощения за массу вещей.

Я перешел через Седьмую авеню, увертываясь от продавцов одежды и их передвижных вешалок со шмотками, повернул на север через два квартала и пошел на запад к 33-й улице. Он знал, что я приду (я заранее позвонил из офиса). И когда я подошел к входной двери, Тед уже открывал ее.

– Мистер Брэдфорд, – улыбнулся он.

Тед был менеджером в «Аптон Камераз» – сокровищнице первоклассного фотографического оборудования. Ему было примерно столько же лет, сколько и мне, волосы поредели, и зимой и летом он носил рубашки с короткими рукавами. Тед бы экстрадружелюбен и любезен со мной, потому что я был его лучшим клиентом. За последние два года я истратил тысяч двадцать в его магазине. Вот почему Тед так меня любил. Вот почему он открыл мне дверь и сказал:

– Ну, она уже прибыла.

Она была новой превосходной профессиональной камерой «Кэнон EOS-IN RS». Совершенно потрясающая вещь: автоматическая фокусировка, не говоря уже про молниеносный вращательный электропривод, позволяющий делать десять снимков в секунду. Как раз такая камера, которая была бы нужна для работы над быстро развивающимся сюжетом. Или стремительным спортивным состязанием. Я заказал ее, прочитав о ней хвалебную статью в «Популярной фотографии». По сути дела, такая камера была мне не нужна, я прекрасно понимал, что она будет пылиться на полке рядом с другими камерами. Но все равно я ее хотел. Хотя бы потому, что это было лучшее, что сейчас предлагалось на рынке. Я ведь все еще будущий человек искусства, который может позволить себе заплатить $ 2499 плюс налог за эту японскую игрушку.

Тед уже распаковал камеру к моему приходу и выложил ее на витрине. Выглядела она сногсшибательно: резковатый, но изящный корпус (прочный алюминиевый сплав, вылитый под давлением), черная окантовка. Камера также характеризовалась великолепной эргономикой, рукоятка была идеально выполнена, а весь корпус камеры отличался приятной для руки прочной тяжестью. И объектив (шестидесятимиллиметровый 1:14) обеспечивал идеальную резкость, столь необходимую для работы в новостях.

– Попробуйте спуск затвора, – посоветовал Тед.

Я нажал на черную кнопку. Как будто нажал на спуск автомата. Послышалось резкое та-та-та – это заработал вращательный электропривод.

– Отщелкивает всю пленку в тридцать шесть кадров за четыре секунды, – сказал Тед. – Вот такая скорость. Но думаю, вам больше всего понравится ее продвинутая многоцелевая система контроля и пять вариантов метражной шкалы на выбор.

– Как вы думаете, а мне не стоит прикупить к ней систему вспышки «Автозум»?

– Странно, что вы об этом заговорили, – сказал Тед. – Я как раз заказал одну на случай, если вы заинтересуетесь.