Боже, спаси Францию! Наблюдая за парижанами - Кларк Стефан - Страница 11

• Предыдущая
• 11/69
• Следующая

Единственным оправданием тому, что я до сих пор не обрыскал весь Париж в поисках новых культурных открытий, служила моя болезнь. За многовековую историю нашей цивилизации встречалось множество недугов, способных ввести в ступор светил в области медицины. Некоторые болезни столетиями не признавались как клинические. Например, в Средние века эпилептический припадок лечили путем сжигания старой овдовевшей женщины, которая, на свою беду, завела черную кошку и была к тому же изуродована бородавкой на носу. Перебравшись в Париж, я наблюдал у себя симптомы, которые не упоминались ни в одном из медицинских справочников. Я не мог быть уверен наверняка, но мне казалось, что у меня вот-вот начнется приступ… Но об этом следует рассказать поподробнее.

После того как я выпил кофе и закончил созерцать пучки редиса, я отправился на пешеходную улицу Монторгей. Вымощенная белой плиткой, она являла собой средоточие многочисленных кафе и продуктовых магазинов, от которых, на мой взгляд, определенно веяло эротизмом. Я шел посмотреть Bourse [61]— не нечто розовое и волосистое, а замысловатое сооружение из камня, напоминающее античный храм. В прошлом здесь совершались биржевые сделки, как следовало из перевода, приведенного в моем словаре.

Движение на примыкавших к Бирже улицах было более чем оживленным: полно машин с нервными водителями и полно юрких скутеров. Пятничным вечером в Париже, находясь в самом центре его деловой активности, глупо надеяться, что встреча с двуногими представителями рода Homo sapience, пусть и за рулем, исключена. Нет, их вовсе не сносит, словно ветром, из района офисов и бизнес-центров только потому, что рабочая неделя подошла к концу.

Неожиданно для себя, двигаясь на восток, я оказался на улице Сен-Дени… Признаться, я давно не видел столь отвязных проституток, как те, что наводнили этот известный квартал. Наверное, со времен Бангкока, где мне однажды пришлось пулей вылететь из местного бара, когда не достигшие половой зрелости девчонки, усевшиеся мне на колени, стали спрашивать наперебой: «Не желаете ли минет, мистер?»

Эти, парижские, девицы были, конечно, не так молоды. Наоборот, готовые по первому зову выпрыгнуть из трусиков и зазывно расстегнутых блузок, они напоминали, скорее, спелый инжир. Брови выщипаны в тонкие ниточки, губы накрашены до умопомрачения. Выбор — на любой вкус и цвет: темнокожие, азиатки, белые, похожие на подростков, те, кому под тридцать, под пятьдесят…

Крутившиеся вокруг мужчины с интересом рассматривали ассортимент, узнавали цену и — очень часто — входили в заведение.

В отличие от Амстердама здесь не было витрин, и все происходящее казалось мне чрезмерно вызывающим. Эти дамочки, выстроившиеся вдоль тротуара, делали все, чтобы завести мужиков. И если бы не мой панический страх заразиться СПИДом, то не исключено, что и я бы нырнул в этот волнительный океан секса…

Свернув в переулок, я почувствовал облегчение (не поддаться соблазну все-таки стоило трудов), и в ту же самую секунду поскользнулся на куче собачьего дерьма. Оно расползлось прямо посередине вымощенной улицы и как будто бросало вызов моим потерявшим всякую силу половым желаниям: «А вот и я!»

Как же я мог его не заметить?

Где-то поблизости раздался смех. В дверном проеме в нескольких метрах от меня стояла проститутка. Ей было за пятьдесят, и она напоминала восковую фигуру Мэрилин Монро, оплывшую из-за сбоя в работе кондиционеров в музее мадам Тюссо.

—  La merde, — прохрипела она прокуренным голосом, — qu’on voit danser le long des golfes clairs. [62]

Я понял только «la merde», a по поводу остального мне показалось, что она напела какой-то типично французский гимн о назначении тела. И только месяцы спустя я узнал, что на самом деле дама остроумно пошутила, перепев старенькую песню под названием «La Mer», что в переводе — море. Только во Франции может быть интеллектуально развитая проститутка!

Вот она, моя болезнь — уникальная способность моих ног находить тепленькое местечко в ближайшей по ходу движения куче дерьма. И чем больше я стремился открыть для себя Париж, тем больший ущерб наносил своей обуви.

Если верить статье, на которую однажды наткнулся в Интернете, я был не одинок — ежегодно шестьсот пятьдесят парижан оказываются в больнице, проделав сальто возле одной из куч. А в целом на улицах Парижа собиралось до пятнадцати тонн дерьма, оставленного двумястами тысячами собак. «Двести тысяч, — подумал я, — это ведь превышает численность армии Чингисхана!»

Подгоняемый этой мыслью, я решил принять меры.

Отправившись в магазин уцененных товаров, я запасся огромным количеством до смешного дешевых северокорейских тряпочных кед для пеших прогулок. Неприхотливую обувку я изгваздывал в собачьем дерьме за один выходной, а возвращаясь в отель, просто выбрасывал кеды в ближайшую урну. Экология в городе от этого не выигрывала, но вот ковры в отеле — да! Консьерж проявлял чудеса деликатности, каждый раз делая вид, будто не замечает, что я дефилирую мимо него в одних носках.

Для рабочих дней у меня был иной вариант: я пополнил запасы своих защитных средств десятками мусорных мешков с фиксирующей резинкой по краю, которые натягивал на обувь подобно галошам. Да, конечно, люди в метро пялились на меня, и мне нужно было быть начеку, чтобы не забыть снять мешки прежде, чем попадусь на глаза сплетнице Марианне. Но оно того стоило!

Однако это было исключительно воздействие на симптомы, а не излечение болезни, как таковой. Кроме того, я вышел на новую стадию своего недуга: начал вляпываться в дерьмо не только в прямом, но и в переносном смысле этого слова.

Например, на работе. В один из дней я отправился к Бернару начистоту поговорить о визитках. Ведь очевидно, что это дело рук Бернара, — разве нет? «Мой чай богат» — его произведение, которое я пытался убить в зародыше.

— Ия? Ия? — округлял он глаза, в очередной раз демонстрируя свой талант в произношении односложных слов.

В такие моменты мне казалось, что я наблюдаю французскую версию мультфильма о Дорожном Бегуне, скрывающемся от Хитрого Койота: [63]«Нет. Ия не делаю эйти визитки».

С трудом сдерживая ликующую улыбку, Бернар выдавал себя усами: они подергивались. Он выглядел очень довольным, что смог пресечь мои обвинения. Таким довольным, что даже не пытался спрятать спортивный журнал, который читал до моего прихода.

— Если ты читаешь это, у меня есть повод думать, что ты уже прочел мои доклады? — язвительно произнес я.

— Эсо? О, йя смотрю эсо, потому что там мы в большой рекламе.

Бернар открыл журнал на развороте, где действительно красовалась реклама высококачественной мясной продукции Жан-Мари. Лицо знаменитого лопоухого игрока французской сборной по регби выражало высшую степень блаженства, очевидно, вызванного непропеченным гамбургером.

— Супер, да? Эсос спортсмен делает эсо для нас, потому что он дружить со мной. — Бернар излучал едва ли меньшее, чем его друг на фото, удовольствие: ведь я оказался в неловком положении, вляпавшись по полной в… подстроенную им ловушку.

За пределами офиса ситуация повторялась. Созвонившись с одной из официанток, чей телефончик удалось заполучить во время забастовки сердитых жилеток, я пригласил ее пообедать в воскресенье. Однако еще до нашей встречи она прислала мне леденящее душу письмо по электронной почте с вложением под названием «Очень важное для меня».

Я открыл вложение и из всего, что мне удалось понять, заключил: речь идет о каком-то духе, навещающем девушку и объясняющем ей, что суть tristesse(печали) в joie(радости), и наоборот.

«О боже, — пронеслось у меня в голове, — выбирайся-ка поскорее из этого дерьма!»

• Предыдущая
• 11/69
• Следующая