Огонь любви, огонь разлуки - Туманова Анастасия - Страница 46

• Предыдущая
• 46/65
• Следующая

Анна поднялась было со стула, но Анциферов жестом остановил ее. Подойдя, взял холодную руку женщины, поцеловал и вышел из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь. Анна глубоко, тяжело вздохнула, закрыв лицо руками. И сидела неподвижно до тех пор, пока не погасла, превратившись в лужицу растопленного воска, свеча в канделябре. Небо за окном уже светлело. Как сомнамбула, Анна встала из-за стола, прямо в платье навзничь повалилась на неразобранную кровать и уснула.

Осень в Питере хуже, чем зима в Москве. Сия сентенция принадлежала Северьяну, но Черменский полностью с ней согласился. Они приехали в Северную Пальмиру сумрачным сентябрьским утром и были встречены пронзительным ветром с набережной и колючей, почти ледяной крошкой, сыплющейся из низких облаков. Изредка, как насмешка, сквозь эти свинцово-серые полосы проглядывал узкий, словно лезвие, солнечный луч, который быстро скользил по золоту церковных крестов, цеплялся за Адмиралтейскую иглу и, легкомысленно попрыгав по сизой воде залива, исчезал без следа. Прохожие кутались в пальто и шали, пересекали улицы и проспекты бегом, и даже нахохленные извозчики на вокзальной площади не спешили к приезжим с криками: «Вась-сиясь, с ветерком куда прикажете!»

– И чего вам, Владимир Дмитрич, в Раздольном не сиделось? – уныло спросил Северьян, натягивая на уши картуз и передергивая плечами. – Сейчас как раз озимь сеять надо, а без вас эти тюхи много ли насеют? От Фролыча толку никакого, совсем сдал старый. И так, ежели б мы с вами все лето вместе с мужиками косами не промахали, вовсе без хлеба бы остались, и без сена… Опять одни убытки к зиме схлопочем…

– Вот и оставался бы, я тебе предлагал. – Владимир тщетно пытался раскурить на ветру папиросу. – Посмотрел бы за мужиками, а я б тут и один управился.

– Вы ж знаете, я вас одного только в нужник отпущаю, – совершенно серьезно сказал Северьян. – Да вдвоем и быстрей оно будет… Вот только что мы с тем мальцом делать станем, ежели чего не так?

Владимир и сам не знал, что можно будет сделать, «ежели чего не так», с сыном Маши, которого он никогда в глаза не видел. Но не выполнить последнюю просьбу любившей его женщины казалось немыслимым, и Черменский успокаивал себя тем, что разберется на месте. Возможно, и делать ничего не придется: Маша писала, что сын находится у ее матери, а то, что почти год не было писем… да российскую почту только ленивый не ругал. Денег ведь Маше не прислали обратно – значит, пришли по назначению.

Северьян в который раз учуял мысли Черменского.

– Мне вот все одна мысль покоя не дает: откеля у Марьи Аполлоновны такие деньги знатные взялись? – задумчиво проговорил он, шагая вслед за Владимиром по проспекту. – Тыща рублей – шутка ли? Ни на каком бенефисте ей бы столько не отвалили! И сама рассказывала, что нищая всю весну и лето сидела… А тут такой капитал! Может, перепуталось у ней в голове что-то с расстройства-то?

Владимир не отвечал. Он сам не раз думал об этом, но Маши уже не было на свете, а больше никто не мог открыть ее тайну.

Посовещавшись, они взяли извозчика и отправились в Колтовскую слободу – туда, где кончались монументальные каменные особняки с колоннами и длинные, как кишки, доходные дома. Здесь мостовые переходили в обычные грязные улочки, поросшие травой и лопухами, среди которых шныряли куры и ободранные кошки, а из-за заваливающихся заборчиков выглядывали такие же заваливающиеся деревянные одноэтажные домики и лавчонки с покосившимися вывесками. Добравшись до места, Владимир рассчитался с извозчиком, а Северьян тем временем поймал за драную рубаху пробегающего мимо мальчишку с грязным поросенком под мышкой:

– Стой, зеленые ноги!.. Ну-ка, скажи, где тут дом майорши Мерцаловой?

– А на што вам? – спросил мальчишка, зябко потирая одну о другую босые ноги и изо всех сил сжимая извивающегося поросенка. – Они померши еще летом!

– Вон куда… – растерялся Северьян. – А дом кому отошел?

– Андрей Кирилыч Севостьянов купили у наследников.

– У каких наследников?! – возмущенно заорал Северьян. – Откуда они взялись-то?!

– А мне почем знать?! – так же возмущенно заголосил в ответ мальчишка. – Пустите уж, дяденька, я эту заразу с утра по огородам ловлю, ежели не принесу – с меня хозяйка три шкуры сдерет… Ай, холера, сволочь треклятая, стоять! Стой!!! А, чтоб твою мать через задницу да по суху, сто-о-о-ой!!!

Какое там… Вырвавшийся на волю поросенок с победным визгом стремительно брызнул в заросли сирени. Мальчишка не успел, впрочем, и до половины довести отчаянную матерную филиппику, а метнувшийся молнией Северьян уже держал заходящегося в истерике беглеца за заднюю ногу. Все произошло в считаные мгновения. Даже Владимир, хорошо знавший великолепную реакцию Северьяна, немного удивился, а о мальчишке и говорить было нечего: он так и застыл с вытаращенными глазами и разведенными в стороны руками.

– Держи животную! – сердито буркнул Северьян, тыкая поросенка в руки мальчишке. – Только мне и дела, что за твоей скотиной по кустам сигать…

– Ну, вы, дядя, право слово… – восторженно выдохнул тот, прижимая вновь обретенную «скотину» к животу. – Вот сроду такого не видал! Вы не с цирка случаем?!

Северьян, побывавший в свое время и в цирке, и в пересыльной тюрьме, и в цыганском таборе, только неопределенно хмыкнул и обернулся к Черменскому. Тот поспешил продолжить расспросы:

– Парень, Севостьянов – это кто?

– Они портновскую мастерскую держут в переулке – вон, третий дом отселева. Сопроводить?

– Ладно, сами… Беги, не то опять хрюшку упустишь.

Портновская мастерская оказалась длинным хмурым строением с грязными, сто лет не мытыми окнами и залитым помоями крыльцом, которое мыла, сопя и шепотом ругаясь, замурзанная девчонка лет пятнадцати с рыжей растрепанной косой, в подоткнутой выше колен юбке. Северьян хлопнул девчонку по заду, вынуждая принять естественное положение. Та в ответ немедленно хлестнула его грязной тряпкой, целясь по физиономии, и попала бы непременно, окажись на месте Северьяна кто-либо другой. Но он успел отпрыгнуть и восхитился:

– Ух ты, какая скорая-то! Чуть не убила! Что ж ты на посетителей рваниной машешь?

– Не мы таки, жисть така, – послышалось в ответ. – Тебе чаво надоть, купец?

– Хозяина надоть.

– Почивают.

– Буди.

– Сам и буди, коль жить надоело.

Северьян пожал плечами, набрал воздуху и, прежде чем Черменский успел остановить его, завопил так, что за забором зашлись заполошным кудахтаньем куры, а девчонка, утопив в ведре тряпку, зажала грязными кулаками уши.

– Андрей Кириллы-ы-ыч!!! Андрей Кириллы-ы-ы-ыч!!! Выйди на ча-а-ас!!!

В доме затопали ноги и захлопали двери. Первыми высыпалась, словно взвод солдат на построение, дюжина разновозрастных подмастерьев в живописных обносках, с одинаково испитыми и чумазыми физиономиями. Парни молча встали возле крыльца, с изумлением разглядывая нежданных посетителей. Следом вылетела высокая толстая тетка с красным лицом и неубранными тусклыми волосами, в надетой навыворот плюшевой кофте, немедленно принявшаяся орать на весь переулок:

– Ето хто тута разоряется с утра, как бусурман?! Ето кому глотки своей не жалко?!

– Тебе, теть, и не жалко, – вежливо подсказал Северьян.

Подмастерья дружно хрюкнули, тетка стала совсем уж свекольного цвета, и неизвестно, чем бы все закончилось, не вмешайся Владимир:

– Прошу извинить, но нам нужен Андрей Кириллович Севостьянов. По очень важному делу.

Тетка подозрительно посмотрела на Черменского. Оценив приличный костюм и офицерскую выправку, сменила гнев на милость, буркнула: «Сей минут будут…» – и уплыла в дом. Через некоторое время на крыльце появился хозяин лавки: высокий и худой жердеобразный старик с черненькими, злыми глазками, небольшой, аккуратно подстриженной бородкой, в исподней рубахе навыпуск и подшитых кожей валенках на босу ногу.

– Кому меня надобно? – сипло, без всякого волнения спросил он, вглядываясь в лицо Черменского. – Извините, ваше благородие, признать вас не умею.

• Предыдущая
• 46/65
• Следующая