Ведется розыск - Корецкий Данил Аркадьевич - Страница 21

• Предыдущая
• 21/27
• Следующая

Раньше я не понимал, какая сила позволяет инспекторам розыска целые дни, ночи, иногда круглые сутки проводить на службе, без сна, почти без еды — на пирожках, колбасе и кефире…

Сейчас я ощутил это на себе. Ненависть к преступникам, желание найти их во что бы то ни стало — вот что позволяет перебороть усталость, не чувствовать ее до поры до времени. Ненависть — это своего рода допинг, но работать на ненависти, так же, как и жить на допинге, — дело совсем не безвредное… Тут и опасность профессиональной деформации характера, следствием чего является чрезмерная подозрительность, вспыльчивость, желчность… Тут и ущерб здоровью — постоянное нервное напряжение, моменты «пиковой» работы мысли, когда в одну секунду прокручиваешь в голове десятки вариантов своего и ответного чужого поведения, отрицательные эмоции, получаемые на местах преступлений, жалость к потерпевшим — все это, наслаиваясь одно на другое, не проходит бесследно.

И если, несмотря на все это, люди работают в уголовном розыске, значит, есть в нашей профессии нечто такое, что оправдывает и напряженные нервы, и бессонные ночи, и эмоциональные перегрузки, и многие другие «прелести» розыскной службы.

Что же это? «Поймешь», — коротко ответил Крылов на мой вопрос. Ну что ж, будем надеяться, что пойму. Кое-что я понимаю и сейчас, и напрасно Волошин с Крыловым считают меня чересчур наивным. Я, например, понимаю, что наш поиск — это только одно из проводимых в городе мероприятий, что искать вслепую в тысячной массе народа двух-трех человек — все равно что ловить пескарей крупной сетью, но я знаю и то, что если бы не подобные, на первый взгляд бессмысленные мероприятия, не было бы так называемых «случайно раскрытых» преступлений, ибо профессионал знает: каждая «случайность» — следствие большой работы, работы, на четыре пятых скрытой от глаз непосвященных.

Хотелось пить, и, увидев в стороне автоматы, я направился к ним. Стакан воды не утолил жажды. Медных монет больше не было, я с трудом разменял гривенник в ближайшем ларьке и выпил еще стакан. Мне показалось, что за автоматами кто-то разговаривает, я вначале не обратил на это внимания, но вспомнил слова Крылова:

«Нас должно интересовать все. От нелюбопытного сыщика никогда толку не будет», — и посмотрел в щель между черными баллонами с углекислотой.

Ничего особенного. Четыре человека стояли кружком и о чем-то тихо говорили. Я пошел было дальше, но тут же замедлил шаги. Зачем при невинном разговоре прятаться от людей? Пришлось вернуться. Остановившись возле автоматов, я сделал вид, что ищу монету, а сам напряг слух.

— Ты в карты играл? Теперь гони деньги!

— Да я же не хотел садиться… Сказали, что в шутку…

— Какие шутки! Если бы ты выиграл, небось бы свое стребовал! Давай, давай, раскошеливайся! — Один голос напористый и требовательный, второй — сдавленный и просительный. Теперь я понял, что мне сразу не понравилось в этой четверке: три человека как бы окружили одного, и тот держался скованно и напряженно.

— Да у меня и денег нет. Вот только двадцать рублей, так мне на еду нужно, я приезжий…

— Ничего, часы отдашь, а остальное потом принесешь. Ну давай быстрее, а то хуже будет!

Я обошел автоматы и приблизился к говорившим. Должником был парень простецкого сельского вида, заметно напуганный. Против него стоял коренастый крепыш с красным от солнца и вина лицом, рядом — два субъекта неопределенного возраста с испитыми физиономиями, по которым им можно было дать и тридцать, и пятьдесят лет.

— В чем дело? — спросил я, стараясь, чтобы голос звучал, как у Крылова, — властно и требовательно.

— Тебе-то что? — равнодушно ответил здоровяк. — Иди своей дорогой.

— В чем дело? — На этот раз я обращался к должнику, но он в ответ только пробормотал что-то невнятное.

— Слушай, друг, — доверительно наклонился ко мне один из испитых субъектов. — Ну что ты вяжешься не в свое дело? Товарищ нам в картишки проиграл, сейчас расплатится, и пойдем еще выпьем…

Я вытащил удостоверение и, мельком показав его всем четверым, предложил пройти со мной.

— Это куда еще? — злобно спросил испитой. — В ментяру? А за что, спрашивается?

За свои же деньги?

— Там разберемся. — Я взял его за руку, но он уперся, пришлось рывком сдернуть его с места, и в это время сильный удар по голове сбил меня с ног. Ударил краснолицый, которого я на миг выпустил из поля зрения. В это время они могли убежать, но сработал волчий инстинкт — добить жертву. Они подскочили ко мне с трех сторон, их должник бочком начал уходить, а потом мне уже было не до того, чтобы смотреть по сторонам. Они начали бить меня ногами, я сгруппировался, защищая бока и живот. Одного из нападающих удалось свалить, и я попытался встать, но здоровяк снова ударил меня по голове так, что она зазвенела и перед глазами пошли круги, я уже подумал, что дело принимает плохой оборот и неизвестно чем может кончиться… В этот миг наступила развязка. Здоровяк и его дружок попадали на землю, как кегли, сбитые мощным броском игрального шара, — товарищи подоспели вовремя.

Крылов

Когда Гусар отошел напиться, мы прошли немного вперед и остановились подождать, но прошло три, пять минут, а его не было, и мы вернулись к автоматам.

Мы успели в самый раз. Гусар валялся на земле, а какой-то здоровенный красномордый орангутанг уже изловчился прыгнуть ему каблуками в лицо. Я перехватил его в воздухе и уложил рядом с Гусаром, а Волошин разделался со вторым.

— Подождите, я сейчас. — Гусар, прихрамывая, побежал куда-то и вскоре привел испуганного парня, который все пытался что-то объяснить ему.

— Полюбуйтесь на этого субъекта, вроде бы потерпевший, в карты проигрался, что ли, хотели у него деньги отнять, грозили, а когда я вмешался, он тихонько смотался! — В голосе Гусара чувствовалось не столько возмущение, сколько недоумение — как может существовать на земле такая черная неблагодарность.

Волошин вызвал машину, мы написали рапорта и сдали задержанных, потом осмотрели Гусара. Отделался он сравнительно легко: удары в основном пришлись по рукам, плечам, ногам. Несколько синяков и ссадин добавились к имеющимся у него царапинам.

— Это у тебя вроде боевого крещения, — сказал Волошин. — Голова не болит?

— Нет. — Гусар явно врал: сильные удары по голове никогда не проходят бесследно, хорошо, если не будет сотрясения мозга.

— Может, пойдешь домой? — предложил я.

— Вот еще. Все в норме.

— Ну что ж, хорошо, если так.

Пляж понемногу пустел. Песок остыл, сменил желтый цвет на серый и сразу потерял свою притягательность. Ветер сдувал окурки сигарет, обрывки бумаги. Было уныло и неуютно. Мы прошли по берегу еще раз, опять прочесали рощу, в которой, кроме палаточных туристов, никого не было, и снова вышли к реке. Кажется, можно заканчивать.

— Ну что, гвардейцы, по домам?

— Да, похоже, здесь больше делать нечего, — отозвался Волошин, а Гусар промолчал, всем своим видом выражая готовность работать еще сколько понадобится.

— Тем более что у Гусара завтра с утра много дел, — продолжил я.

— Какие еще дела? — встрепенулся он.

— К следователю пойдешь, на допрос. Расскажешь, как эти негодяи напали на работника милиции. Может, понадобится очные ставки провести. Ты же тут и свидетель, и потерпевший, главная фигура. Потом опять на допрос — по хулиганству возле кафе. А там, глядишь, изволь дать показания по другим задержаниям.

— Да бросьте шутки шутить! Наше дело найти и задержать, а ходить на допросы, время терять…

— А ты как думаешь, голубчик! — засмеялся Волошин. — А потом еще в суд вызовут, раз да другой. Как говорят умные люди, «не попадай в свидетели — затаскают». Я однажды целый месяц в облсуде провел…

Гусар ненадолго замолчал, а потом заулыбался:

— А вы ведь тоже свидетели, между прочим. Так что вместе по допросам ходить будем!

Теперь мы втроем посмеялись над предстоящими нам формальностями, которые все мы не любили, но которые, увы, необходимы.

• Предыдущая
• 21/27
• Следующая