Арлекин - Гамильтон Лорел Кей - Страница 86

• Предыдущая
• 86/104
• Следующая

Его взгляд снова опустился вниз. Олаф — маньяк и злобный тип, но в одном он был прав. Мужики будут глазеть — некоторые нарочно, чтобы быть грубыми, но не все. Некоторые, как Питер… ну, как будто моя грудь — магнит, а его взгляд — железо. Привлекает. Ох, поговорю я с Натэниелом насчет того, какую одежду в следующий раз подбирать. В смысле, в следующий раз, когда я окажусь в больнице без сознания. Я как будто и не сомневаюсь, что следующий раз будет. То есть если работу не сменю, стопудово будет.

Эта мысль меня всполошила. Я что, серьезно думаю оставить охоту за вампирами? На самом деле рассматриваю такой вариант?

Может быть, может быть.

Я покачала головой и пихнула эту мысль в ту же клетку с непонятностями. Очень, надо сказать, там уже полно было. Под завязку.

— Анита? — окликнул меня Питер.

— Прости, задумалась.

— О чем?

Он таки сумел глядеть мне именно в глаза. Хотелось погладить его по головке, хорошего мальчика, и конфетку дать. Что-то действительно странное у меня сегодня настроение.

— Если честно, задумалась, хочу ли я и дальше охотиться на вампиров.

Он сделал большие глаза:

— Ты что? Это же твоя работа!

— Нет, моя работа — поднимать зомби. А охота на вампиров предполагается побочным занятием. Иногда и с зомби можно пострадать, но охота на вампиров и одичавших ликантропов куда вероятнее приводит на больничную койку. Может, мне уже надоело видеть новые шрамы, приходя в сознание.

— А все-таки приходить в сознание — это хорошо, — сказал он слабым голосом.

Сейчас он уже не смотрел ни мне в лицо, ни мне в вырез. Он смотрел вдаль и будто видел что-то неприятное и переживал его снова — отчасти.

— А ты уже не думал, что очнешься, — сказала я сочувственно.

Он поднял ко мне лицо — большие глаза смотрели испуганно и потерянно.

— Да, я думал, что это оно. Думал… — Он замолчал и отвел глаза.

— Ты думал, что умрешь, — закончила я за него.

Он кивнул и вздрогнул — от этого движения ему стало больно.

— Я знала, что не умрем ни я, ни ты. Раны в животе болят дико и заживать могут очень долго, но при современных антибиотиках и правильном лечении редко бывают фатальными.

Он посмотрел на меня недоверчиво:

— И ты все это думала, когда засыпала от лекарств?

— Не совсем так. Но я много получала ран, Питер. Счет потеряла, сколько раз я теряла сознание и приходила в себя в больнице или в каком-нибудь еще худшем месте.

Я решила, что он опять уставился на мою грудь, но он спросил:

— Вот этот шрам у тебя на ключице, он откуда?

Еще один интересный побочный эффект выставления груди напоказ: выставляются еще и шрамы. Мою застенчивость больше смущала именно грудь, чем они.

— От вампира.

— Я думал, это укус оборотня.

— Не, вампира. — Я показала руки со всеми на них шрамами. — Почти все от вампиров. — Я тронула следы когтей на левой руке. — Вот этот — от ведьмы-оборотня. Она перекидывалась по заклинанию, а не от болезни.

— Я не знал, что есть разница.

— Разница в том, что заклинание не заразно и никак не связано с полнолунием. И никакие сильные эмоции тоже не вызывают перемены. Ее не будет, пока не наденешь соответствующий предмет. Обычно это меховой пояс.

— А от оборотней у тебя шрамы есть?

— Есть.

— Можно посмотреть?

Если честно, самые стойкие шрамы от когтей у меня на заднице. Почти незаметные. Габриэль — тот леопард, который их оставил, — считал это предварительной лаской перед тем, как изнасиловать меня перед камерой. Он был первым, кого я убила большим ножом из заспинных ножен. Надо мне будет придумать другой способ носить этот нож, пока не починят наплечную кобуру. Но есть у меня и новые шрамы, которые можно Питеру показать.

Чтобы вытащить футболку из штанов, пришлось повозиться, но почему-то мне не хотелось ничего расстегивать. Задрав рубашку, я показала Питеру новые раны.

Он издал удивленный звук:

— Этого не может быть!

Сказал он это почти шепотом. Потом протянул руку, будто хотел потрогать, и убрал ее — наверное, не знал, как я к этому отнесусь.

Я подошла к кровати ближе, он правильно понял это приглашение и провел пальцами по розовым шрамам.

— Могут исчезнуть совсем, могут остаться, — сказала я. — Станет ясно через пару дней — или недель.

Он убрал пальцы, потом ладонью провел по самой большой ране — там, где тигрица будто пыталась вырвать кусок мяса. Ладонь Питера накрыла ее целиком, пальцы вышли за пределы шрамов.

— Не может быть, чтобы такая рана зажила за… двенадцати часов не прошло. Ты из них?

— Ты хочешь спросить, не оборотень ли я?

— Да, — прошептал он будто по секрету.

Рука его ощупывала неровные шрамы.

— Нет.

Он дошел до края шрамов, разбегавшихся у пупка.

— Мне только что сменили повязки. Жуть смотреть. А у тебя все зажило.

Он взялся ладонью за мою талию сбоку, где шрамов не было. Ладонь легла мне на изгиб талии — достаточно большая уже была ладонь. И это застало меня врасплох: единственный из моих кавалеров, у кого размера ладони на это хватило бы, был Ричард. Казалось неправильным, что у Питера рука так велика, и это заставило меня отодвинуться и опустить рубашку. Питер смутился, чего я не хотела. Вдруг до меня дошло, что не надо было мне давать ему себя так трогать. Но меня это как-то не волновало и не смущало до этой минуты.

Он убрал руку и тут же потратил еще немного дефицитной крови на краску в лице.

— Прости, — промямлил он, не глядя на меня.

— Да все о’кей, Питер, ничего страшного.

Он взметнул на меня темно-карий взгляд:

— Если ты не оборотень, как у тебя так быстро все заживает?

Если честно, то скорее всего потому что я слуга Жан-Клода; но раз Дольф так рвется это узнать, лучше не сообщать тем, кто еще этого не знает.

— Я носитель четырех видов ликантропии. Мехом не покрываюсь, но носитель.

— Мне врачи сказали, что невозможно иметь более одного вида ликантропии. В том и смысл того укола — два вида ликантропии друг друга уничтожают.

Он замолчал и сделал глубокий вдох, будто слишком долгая речь его утомила. Я потрепала его по плечу:

— Питер, если больно говорить, так и не надо.

— Да все больно.

Он попытался устроиться на кровати получше, но оставил попытки — очевидно, это тоже было больно. Потом посмотрел на меня — и сердитое вызывающее лицо было как отражение того, прежнего, двухлетней давности. Тот мальчишка никуда не делся, он просто вырос, и у меня защемило сердце. Увижу ли я когда-нибудь Питера не в тот момент, когда он ранен? Подумала было просто так навестить Эдуарда… нет, это ни в какие ворота не лезет. Мы не того типа друзья, чтобы просто друг к другу в гости ездить.

— Я знаю, Питер. У меня тоже не всегда все так быстро заживало.

— Мика и Натэниел мне рассказывали тут про тигров-оборотней и про то, что значит быть ликантропом.

Я кивнула, не зная, что сказать:

— Да, они это знают.

— И у всех заживает вот так, как у тебя сейчас?

— У некоторых нет. У других еще быстрее.

— Быстрее? — удивился он. — Правда?

Я кивнула.

В глазах его мелькнуло что-то, чего я не поняла.

— Циско не выжил.

А, вот оно что.

— Да.

— Если бы он не бросился между мной и… тигрицей, она бы меня убила.

— Да, такие раны, как у Циско, тебе бы не вынести.

— Ты не споришь. Скажи, что я не был виноват.

— Ты не был виноват.

— Но он это сделал, чтобы меня спасти.

— Он это сделал, чтобы оба мои телохранителя дольше оставались живы. Чтобы дать время другим телохранителям прийти на помощь. Он сделал свою работу.

— Но…

— Питер, я там была. Циско делал свою работу, а не принес себя в жертву, чтобы тебя спасти. — Я не была на сто процентов уверена, что это правда, но продолжала говорить: — Я не думаю, что он вообще приносил себя в жертву. Оборотни так легко не погибают.

— Легко? Ему горло выдрали!

— Я видела, как оборотни и вампиры оправлялись от подобных ран.

• Предыдущая
• 86/104
• Следующая