Еретик - Корнуэлл Бернард - Страница 31

• Предыдущая
• 31/86
• Следующая

— Он велел мне совершить паломничество, — продолжил Робби. — Сказал, что я должен отправиться в Болонью и помолиться у гробницы благословенного Доминика, а уж там святой Доминик даст знак, прощает ли он мне это убийство.

Томас после своего предыдущего разговора с сэром Гийомом уже решил, что лучше всего отослать Робби подальше, отпустить на все четыре стороны, поэтому то, что предлагал шотландец, пришлось очень кстати. Однако он сделал вид, что соглашается неохотно.

— Может, хоть на зиму задержишься?

— Нет, — стоял на своем Робби. — Я буду проклят, Томас, если не заслужу прощения.

Томас вспомнил смерть доминиканца, огонь, мелькавший по стенам палатки, два меча, рубящих и колющих корчившегося в смертных судорогах, истекающего кровью монаха.

— Тогда выходит, что и я проклят, а?

— Твоя душа — твоя забота, — ответил Робби. — Не мне давать тебе советы, как поступить. Зато как поступить мне, я знаю от аббата.

— Ладно, иди в Болонью, — сказал Томас, скрывая облегчение.

То, что Робби сам решил уйти, было лучшим выходом из сложившейся ситуации.

Чтобы разузнать дорогу в Болонью, потребовалось два дня, но после разговора с бывалым пилигримом, который пришел поклониться гробнице Святого Сардоса в верхней церкви, они решили, что Робби нужно вернуться в Астарак и оттуда направиться на юг. В Сент-Годане начинается оживленный торговый тракт. Купцы, предпочитающие путешествовать не в одиночку, будут рады принять в свою компанию молодого, крепкого воина, который может пригодиться для защиты каравана. «Из Сент-Годана, — сказал паломник, — тебе предстоит двинуться на север, в Тулузу. Обязательно помолись у усыпальницы Святого Сернена, чтобы он тебя защитил. В той церкви хранится одна из плетей, коими бичевали нашего Господа, и за должную плату тебе позволят ее коснуться. После этого тебя уже никогда не поразит слепота. Дальше твой путь будет лежать в Авиньон. Тамошние дороги хорошо патрулируются, так что ты будешь в безопасности. В Авиньоне получи благословение Его Святейшества и расспроси кого-нибудь, как добраться до Болоньи».

Опаснее всего была первая часть пути, и Томас, чтобы на Робби не напали коредоры, обещал проводить его до дальних окрестностей Астарака. Кроме того, из стоявшего в холле большого сундука он выдал ему кошель с монетами.

— Тут больше денег, чем причитается на твою долю, — сказал ему Томас.

— Тут слишком много, — попытался возразить Робби, взвесив мешочек с золотом в ладони.

— Бог с тобой, парень, тебе придется платить в тавернах. Бери что дают. Только смотри не продуй все деньги в кости.

— Не продую, — твердо пообещал Робби. — Я дал аббату Планшару слово бросить азартные игры, и он взял с меня в этом клятву. В монастырской церкви.

— И зажег свечку, я надеюсь? — спросил Томас.

— Целых три, — ответил Робби и сотворил крестное знамение. — Я должен забыть обо всех грешных утехах, пока не помолюсь святому Доминику. Так сказал Планшар. — Он помолчал, а потом печально улыбнулся. — Прости, Томас.

— Простить? За что?

Робби пожал плечами.

— Я был тебе не самым лучшим товарищем.

Он снова смутился и больше ничего не сказал, но в тот вечер, когда все собрались в зале, чтобы попрощаться с Робби, шотландец очень старался держаться с Женевьевой как можно вежливее. Он отдал ей со своего блюда самый сочный кусок баранины, уговорив девушку принять угощение. Сэр Гийом от удивления выпучил единственный глаз. Женевьева рассыпалась в учтивых благодарностях.

А наутро, борясь с порывами холодного северного ветра, они выехали провожать Робби.

Граф Бера побывал в Астараке лишь однажды, да и то много лет тому назад, и, увидев эту деревушку снова, он едва узнал ее. Она всегда была маленькой, грязной, вонючей и бедной, но теперь оказалась еще и разоренной. Почти все соломенные крыши сгорели, от домов остались закопченные каменные стены. Домашний скот и птицу селян захватчики забили, оставив в память об этом лужи крови, кости, перья и потроха. В момент прибытия графа три цистерцианских монаха раздавали погорельцам еду, доставленную из обители на ручной тележке, но при виде сеньора многие оборванные крестьяне окружили его, пали на колени и протянули руки, прося подаяния.

— Кто это сделал? — властно спросил граф.

— Англичане, монсеньор, — ответил один из монахов. — Они побывали здесь вчера.

— Богом клянусь, они сторицей поплатятся за это своими жизнями, — пообещал граф.

— И я своей рукой убью их, — яростно подхватил Жослен.

— Господь свидетель, я бы и сам был рад развязать тебе руки, — промолвил граф, — да только что мы можем сделать, когда у них замок?

— Пушки! — воскликнул Жослен.

— Я уже послал за пушкой в Тулузу, — сердито буркнул граф.

Он кинул вилланам горстку мелких монет и поскакал мимо них. Потом немного постоял, разглядывая видневшиеся на вершине утеса развалины, но ближе не подъехал — время было уже позднее, а погода холодная.

Граф устал, натер седалище седлом, плечи его ныли от непривычной тяжести доспехов, поэтому он не стал взбираться по длинной, крутой тропе к разрушенной крепости, отдав предпочтение относительным удобствам цистерцианского аббатства Святого Севера.

Монахи в белых одеяниях брели домой после работы. Один тащил здоровенную вязанку растопки, другие несли мотыги и лопаты. Они только что закончили сбор последнего винограда, и двое братьев вели быка, впряженного в подводу с полными корзинами сочных темно-красных ягод. Монахи посторонились, пропустив графскую кавалькаду к простым, непритязательным монастырским постройкам. Гости явились нежданно, но монахи приняли и обустроили прибывших радушно и без лишней суеты. В конюшнях нашлись места для лошадей, ратникам выдали тюфяки, чтобы они могли устроиться на ночлег в давильнях, среди винных прессов. В гостевых кельях, предназначенных для графа, Жослена и отца Рубера, развели огонь.

— Отец аббат явится приветствовать благородного гостя после вечерни, — сказали графу, подавая ему хлеб, бобы, вино и копченую рыбу.

Вино у монахов было свое, из виноделен аббатства, и оказалось кислым на вкус.

Граф отпустил Жослена и отца Рубера в отведенные им комнаты, велел своему оруженосцу раздобыть постельные принадлежности и, оставшись один, сел у огня. Он размышлял о том, за что Бог наслал на него эту английскую напасть? Неужели это еще одно наказание за то, что он не позаботился о Граале? Ему это представлялось вполне вероятным, ибо он уже убедил себя в том, что избран Богом для особого служения и, совершив последнее великое деяние, будет за это вознагражден.

— Грааль! — шептал он в молитвенном экстазе. — Святой Грааль! Величайшая святыня, и я избран, чтобы ее отыскать!

Преклонив колени у открытого окна, в которое доносилось пение монахов из церкви, граф истово молился о том, чтобы его поиски оказались успешными. Он продолжал молиться еще долго после того, как пение закончилось, и когда в келью явился аббат Планшар, он застал графа еще на коленях.

— Я не помешаю? — кротко осведомился аббат.

— Нет-нет.

Морщась от боли в затекших коленях, граф поднялся на ноги. Доспехи он снял и встретил аббата в долгополом, отороченном мехом одеянии и в обычной своей вязаной шапочке.

— Право же, Планшар, мне неловко оттого, что я свалился тебе на голову. Вот так, без предупреждения. Понимаю, что я доставил вам много лишних хлопот.

— Лишние хлопоты мне доставляет один лишь дьявол, — возразил Планшар, — а я знаю, что ты послан не им.

— Хвала Всевышнему, нет, — отозвался граф, сел, но тут же встал снова.

Высокий титул давал ему право занять единственное в келье кресло, но аббат был так стар, что граф почел своим долгом уступить место ему. Аббат покачал головой и вместо этого присел на подоконник.

— Отец Рубер был у вечерни, — сказал он, — а после этого поговорил со мной.

Граф тревожно вздрогнул. Неужели Рубер успел выложить Планшару, зачем они приехали? Он хотел объяснить это сам.

• Предыдущая
• 31/86
• Следующая