Еретик - Корнуэлл Бернард - Страница 53

• Предыдущая
• 53/86
• Следующая

— Брат Климент говорил с тобой? — удивился Томас.

— Ну что ты! Бедный брат Климент совсем не может говорить! Он раньше был галерным рабом. Магометане захватили его в плен во время набега не то на Ливорно, не то на Сицилию. Они вырвали ему язык; надо думать, за то, что он их оскорблял, а потом отрезали ему кое-что еще, поэтому-то, наверное, он и пошел в монахи, когда его вызволили из рабства венецианцы. Теперь он занимается нашей пасекой, ухаживает за прокаженными. А как мы с ним разговариваем? По-разному. Ну, он показывает пальцем, объясняется жестами, рисует на песке. Короче говоря, не так, так эдак мы с ним друг друга понимаем.

— И что же ты сделаешь с нами? — спросил Томас.

— Я? С вами? Да ничего! Просто помолюсь за вас и попрощаюсь, когда вы будете уходить. Но мне хотелось бы знать: почему ты здесь оказался?

— Да потому, — с горечью ответил Томас, — что после моего отлучения мои товарищи не захотели со мной знаться.

— Я хотел спросить, зачем вообще ты приехал в Гасконь, — терпеливо объяснил Планшар.

— Меня послал граф Нортгемптон.

— Понятно, — сказал Планшар, судя по тону, понявший, что Томас уклоняется от ответа. — А у графа были на то свои причины, не так ли?

Томас промолчал. Он увидел во дворе Филена и поднял руку в знак приветствия; коредор улыбнулся в ответ, улыбка эта говорила о том, что его сын, как и Женевьева, раненный стрелой, идет на поправку.

Планшар продолжал настойчиво спрашивать:

— У графа были на то причины, Томас?

— Кастийон-д'Арбизон раньше принадлежал ему. Он решил вернуть свое владение.

— Городок принадлежал ему очень недолго, и мне трудно поверить, что графу так мало земли, что ему потребовалось посылать людей и захватывать захолустный городишко в Гаскони, — язвительно заметил Планшар. — Тем паче после того, как в Кале подписали перемирие. Нет уж, если он послал тебя сюда, невзирая на перемирие, на то должна была быть особая причина. Разве не так?

Аббат умолк. Томас тоже молчал, и его упрямство вызвало у клирика улыбку.

— Ты не помнишь, что говорится дальше в псалме, который начинается «Dominus reget me»?

— Кое-что помню, — неопределенно сказал Томас.

— Тогда, может быть, ты знаешь слова псалма «Calix meus inebrians»?

— Чаша моя преисполнена, — произнес Томас. — Она опьяняет меня, — уточнил он.

— Видишь ли, Томас, сегодня утром я взглянул на твой лук. Просто так, из праздного любопытства. Мне много доводилось слышать об английских боевых луках, но я давно уже их не видел. Так вот, у твоего лука есть особенность, которую вряд ли встретишь у другого. Серебряная пластинка. Да не простая, а с гербом Вексиев.

— Мой отец был Вексий, — сказал Томас.

— Выходит, ты благородного происхождения?

— Я незаконнорожденный, — ответил Томас. — Незаконнорожденный сын священника.

— Твой отец был священником? — удивился Планшар.

— Священником, — подтвердил Томас. — В Англии.

— Я слышал, что кто-то из семейства Вексиев бежал туда, заметил Планшар, — но это случилось много лет тому назад, не на моей памяти. И зачем же теперь Вексий возвращается в Астарак?

Томас промолчал. Мимо с мотыгами и кольями прошли на работу монахи.

— Куда унесли мертвого графа? — спросил лучник, пытаясь уклониться от ответа на вопрос аббата.

— Его, разумеется, должны отвезти в Бера и похоронить в фамильной усыпальнице рядом с предками, — ответил Планшар. — Плохо, что к тому времени, когда тело доставят в собор, оно уже провоняет. Я помню, как хоронили его отца: стояла такая вонь, что большинство провожающих сбежали из храма на воздух, не дождавшись конца отпевания. Так о чем это я спрашивал? Ах да, почему Вексий вернулся в Астарак?

— А почему бы и нет? — спросил Томас.

Планшар встал и поманил его.

— Идем, Томас, я хочу тебе кое-что показать.

Он повел Томаса в монастырскую церковь. Вступив в храм, аббат окунул пальцы в чашу со святой водой и сотворил крестное знамение, преклонив колено перед главным алтарем. Томас, чуть ли не в первый раз в жизни, не сделал того же. Он был отлучен, отсечен от тела церкви, отринут ею, а потому ее обряды и ритуалы существовали не для него. Лучник последовал за аббатом через широкий пустой неф к нише за боковым алтарем, где Планшар массивным ключом отомкнул маленькую дверцу.

— Внизу будет темно, — предупредил старик, — а у меня нет фонаря, так что ступай осторожно.

В тусклом свете, падавшем сверху на ступени, они спустились вниз, и, когда Томас добрался до нижней, Планшар поднял руку.

— Подожди там, — сказал он, — сейчас я кое-что тебе принесу. Там, в сокровищнице, ты ничего не разглядишь, слишком темно.

Ожидая, Томас озирался по сторонам, и, когда его глаза привыкли к мраку, он разглядел восемь сводчатых ниш, а когда понял, что это не просто крипта, а набитый костями склеп, в ужасе отшатнулся. Под сводами громоздились белеющие кости, таращились пустыми глазницами черепа. Лишь в восточном углу пространство под аркой оставалось полупустым, оно, видимо, предназначалось для тех братьев, что ныне служили в церкви и молились сейчас наверху. То было подземелье мертвых, преддверие Небес.

Томас услышал звук поворачивающегося ключа, потом снова послышались шаги аббата, и Планшар протянул ему деревянную шкатулку.

— Поднеси ее к свету, — сказал он, — и посмотри. Граф пытался украсть ее у меня, но, когда его привезли к нам в лихорадке, я снова забрал ее себе. Можешь рассмотреть?

Томас поднес шкатулку к слабому свету, который проникал сквозь лестничный проем, и увидел, что она очень старая, высохшая и некогда была окрашена изнутри и снаружи. Ему сразу бросились в глаза полустертые, но так хорошо знакомые слова. Слова, преследовавшие его с тех пор, как умер его отец.

«Calix meus inebrians».

— Говорят, — аббат забрал шкатулку у Томаса, — что ее нашли в часовне замка, принадлежавшего семейству Вексиев, она лежала на алтаре в драгоценной раке. Но когда ее обнаружили, она была пуста, Томас. Понимаешь? Пуста.

— Она была пуста, — повторил за ним Томас.

— Кажется, — сказал Планшар, — я знаю, что привело тебя, отпрыска рода Вексиев, в Астарак. Но здесь нет того, что ты ищешь. Ничего нет, Томас. Шкатулка была пуста.

Он положил шкатулку в сундук, запер массивную крышку и повел Томаса назад, наверх в церковь. Надежно заперев дверь сокровищницы, аббат жестом предложил англичанину присесть с ним на каменном уступе, проходившем по периметру пустого нефа.

— В шкатулке ничего не было, — настойчиво повторил аббат, — хотя ты, несомненно, думаешь, что прежде в ней что-то лежало. Как я догадываюсь, ты прибыл за той вещью, которая в ней хранилась.

Томас кивнул. Некоторое время он молча смотрел на двух послушников, подметавших широкие каменные плиты церковного пола шуршащими, жесткими буковыми вениками, а потом добавил:

— А еще я пришел, чтобы найти убийцу. Человека, который убил моего отца.

— Ты знаешь, кто это сделал?

— Мой кузен. Ги Вексий. Мне говорили, что он называет себя графом де Астарак.

— И ты думаешь, что он здесь? — с удивлением спросил Планшар. — Я никогда не слышал о таком человеке.

— Я думаю, он явится, как только узнает, что я здесь, — сказал Томас.

— И ты убьешь его?

— Допрошу его, — ответил Томас. — Я хочу узнать у него, почему он решил, что мой отец владел Граалем.

— А твой отец и вправду владел им?

— Не знаю, — откровенно признался Томас. — Мне кажется, сам он в это верил. Хотя временами у него случались приступы безумия.

— Безумия?

В голосе спрашивающего звучало искреннее сочувствие.

— Он не служил смиренно Богу, — пояснил Томас, — но сражался с ним. Не молился, а спорил, требовал, рыдал и кричал. Вообще он обо всем судил здраво, только с Богом выходила какая-то путаница.

— А у тебя? — спросил Планшар.

— Я лучник, — сказал Томас. — А для этого нужен ясный взгляд.

— А не кажется тебе, — спросил Планшар, — что твой отец открыл дверь к Богу и был ослеплен, тогда как ты держишь дверь закрытой?

• Предыдущая
• 53/86
• Следующая