Король зимы - Корнуэлл Бернард - Страница 11

• Предыдущая
• 11/104
• Следующая

Утера в зале не было, но епископ Бедвин помогал в церемонии.

— А что такое епископ? — спросил я у Нимуэ.

— Что-то вроде друида, — сказала она и добавила со смешком: — Только они ничего не знают.

Тут было много мужчин, входивших, выходивших, раскачивавшихся вокруг огня в дальнем конце зала.

— У них нет жриц? — снова спросил я.

— В их религии, — презрительно проговорила Нимуэ, — женщины должны подчиняться мужчинам.

Она сплюнула, и несколько стоявших рядом воинов неодобрительно покосились в нашу сторону. Нимуэ даже не шелохнулась. Она сидела, завернувшись в черный плащ и сцепив руки на коленях, подтянутых близко к груди. По ее худому лицу скользили огненные тени, а глаза блестели. Моргана нам запретила посещать христианские церемонии, но Нимуэ больше не подчинялась Моргане.

Странные жрецы произносили нараспев слова на греческом языке, который ничего не значил для нас. Они кланялись, и вся толпа вслед за ними ныряла вниз, и сотни мечей в ножнах со звоном клацали о кафельный пол. Некоторые женщины, стоявшие за хрупкой белолицей королевой Энид, начали визжать и дрожать в экстазе, а священники продолжали петь. На столе лежал простой крест, которому они кланялись и на который Нимуэ посылала знаки зла, бормоча при этом защитное заклинание. Однако вскоре мы заскучали, и я захотел улизнуть, чтобы занять хорошие места на пиру, который будет дан после церемонии в доме Утера. Но тут к толпе обратился с речью молодой священник Сэнсам, и это была моя первая встреча с будущим святым.

Тогда Сэнсам был очень юным, гораздо моложе епископов, но уже считался надеждой христианского мира. Он стоял — худой, невысокий, с острым бритым подбородком и покатым лбом, над которым, словно колючая изгородь, торчали вокруг гладко выстриженной тонзуры жесткие черные волосы, пучками высовываясь из-за оттопыренных ушей.

— Вылитый Лугтигерн, — хихикнула Нимуэ.

Я рассмеялся, потому что Лугтигерн — это Мышиный Король из детской сказки, существо хвастливое, но трусливо улепетывающее при виде кошки. И все же этот Мышиный Король умел говорить. Никогда до этого я не слышал святое Евангелие Господа нашего Иисуса Христа, и теперь еще вздрагиваю, вспоминая, как дурно воспринял ту первую проповедь. Сэнсам стоял на столе, чтобы его могли видеть все, и я с нетерпением ждал, когда, увлекшись, он подойдет к самому краю и грохнется.

Священник вознес благодарность Богу за присутствие великих королей и могущественных принцев, пришедших послушать Евангелие, а потом сразу же начал проповедь, которая, как я осознал много позже, была самой настоящей ересью.

Остров Британия, говорил Сэнсам, любим Господом. Он опоясан благословенным морем, охраняющим нашу землю от других земель, чумы, ересей и врагов. И все же в последнее время на остров совершают набеги чужестранцы, и поля наши, амбары и деревни истреблены. Язычники-саксы захватывают земли наших предков, оскверняют могилы наших отцов, насилуют наших жен и убивают наших детей. Отчего же Бог поворачивается спиной к своим возлюбленным чадам? Потому, гремел Сэнсам, что эти дети отказываются слышать Его святое послание, они до сих пор поклоняются дереву и камню, могилы их омыты жертвенной кровью. Да, в Британии осталось всего лишь несколько друидов, но в каждой долине, в каждой усадьбе есть люди, которые подобно друидам приносят в жертву мертвым камням живых существ, морочат людей заклинаниями и амулетами. До тех пор, пока христиане, тут Сэнсам нахмурился, будут идти со своими болезнями к языческим ведьмам и толкователям снов, Бог будет проклинать Британию, отдавая ее насильникам и убийцам-саксам. Он умолк, переводя дыхание, а я незаметно дотронулся до своего торквеса, потому что знал: громоподобная речь Мышиного Короля обращена и на моего хозяина Мерлина, и на мою подругу Нимуэ. Мы согрешили! И, словно услышав мои мысли, Сэнсам внезапно раскинул руки и закричал, раскачиваясь на краю стола. Короли Британии, заходился он, должны любить Христа и Его благословенную Мать. Когда вся британская раса соединится в Боге, тогда и Бог объединит Британию. И возопила толпа, требуя смерти друидов и моля Бога о снисхождении. Мне стало страшно.

— Пошли, — прошептала Нимуэ, — с меня достаточно. Мы соскользнули с пьедестала и протиснулись сквозь толпу, заполнявшую вестибюль. Едва поспевая за Нимуэ, я опасливо прикрывал воротом плаща свой торквес. Вся площадь была залита бушующим пламенем факелов. Накрапывал мелкий дождичек. Застыли неподвижно стражи Тевдрика. Нимуэ остановилась в самом центре площади и вдруг начала смеяться. Смех ее, поначалу тихий, заклокотал в горле яростью, потом перешел в дикий вой, вознесшийся над крышами Глевума, и превратился в пронзительный визг, словно предсмертный крик загнанного в угол зверя. Ни один солдат не шевельнулся. Некоторые христиане гневно глядели на нас, но никто не вмешался. Даже христиане узнавали того, кто отмечен богами, и не осмеливались поднять руку на Нимуэ.

Она умолкла так же неожиданно и опустилась на камни. Крошечная сжавшаяся фигурка под черным плащом.

— О малыш, — пролепетала она слабым голосом, — о мой маленький.

Но меня, должен сознаться, больше занимал запах жарящейся свинины, что шел от дома Утера. Нимуэ протянула руку, и я поднял ее на ноги.

— Мы должны бороться, — тихо сказала она, — иначе боги покинут нас, а те дураки, Мышиный Король и его последователи, превратят нас в скотов. Но их так много, а нас так мало.

Я не знал, что ответить. Хоть я и был найденыш Мерлина и дитя Бела, умения управляться с миром духов у меня не было.

— Бел нам поможет. Ведь он любит нас? — с надеждой спросил я.

— Любит? — Она отдернула руку. — Боги не обязаны любить нас! И что ты знаешь о любви, Дерфель, сын сакса?

— Я знаю, что люблю тебя!

Я выпалил эти слова и вспыхнул.

— Знаю, — улыбнулась Нимуэ. — А теперь идем, нас ждет пир.

Сейчас, когда на исходе жизни в монастыре на холмах Повиса я пишу все это, Нимуэ встает перед моим взором не той, какой она стала потом, а полной огня, быстрой и смелой. Я обрел Христа, но потерял то, что потеряли все мы. А мы потеряли все.

Пир был прекрасным.

* * *

Высокий совет начался поздним утром в большом зале, освещенном факелами. Лучи весеннего солнца не могли проникнуть в маленькие, высоко расположенные окошки, которые скорее походили на отверстия для выхода дыма.

Утер, верховный король, восседал на возвышении. Тевдрик Гвентский, хозяин Совета, сидел ниже Утера, по обеим сторонам его трона, на стульях, укрытых попонами, расселись дюжина королей и принцев, плативших дань Утеру или Тевдрику. Подле них находились щиты с эмблемами собственных королевств. Принц Кадви из Иски был тут, и король Мелиас из Белга, и принц Герайнт, Хозяин Камней, а Кернов, дикое королевство на далеком западном мысу Британии, прислало своего наследного принца Тристана, который сидел в отдалении, завернувшись в волчий мех.

Было время, когда у королевского помоста стояли тридцать три щита, но сейчас одни племена Британии воевали друг с другом, другие погибли в Ллогре от клинков саксов. Не появились на Совете посланцы Повиса и Силурии, враждебных к Думнонии и Гвенту.

Перед королями, прямо на полу, подстелив одеяла, сидели судьи и советники. За ними стояли вооруженные воины, некоторые с охотничьими собаками. Я жался к ним. Бронзовый торквес с головой Цернунн служил мне пропуском в Совет.

Здесь же были, вопреки недовольному ворчанию мужчин, две, только две женщины. Перед Утером разместилась Моргана. Нимуэ, невозмутимо прошедшая сквозь толпу стоящих и сидящих мужчин, уверенно села рядом с ней, но Моргана сделала вид, что не замечает своей молодой соперницы.

Высокий совет начался, как и принято, с молитвы. Будь здесь Мерлин, он бы призвал богов. Но епископ Конрад Гвентский вознес молитву христианскому Богу. Сэнсам, сидевший в рядах советников Гвента, кинул свирепый взгляд на женщин, даже не склонивших головы во время молитвы. Он знал, что они посланницы Мерлина.

• Предыдущая
• 11/104
• Следующая