Король зимы - Корнуэлл Бернард - Страница 51
- Предыдущая
- 51/104
- Следующая
Бан, забыв обо всех бедах и отсутствующем Артуре, ринулся в другой конец зала. Мы снова прошли через ряд дверей, минуя еще одну маленькую комнату, где сидела другая полуобнаженная арфистка, такая же красивая и легко касавшаяся струн тонкими пальцами, и очутились в просторной библиотеке.
Никогда раньше я не видел настоящей библиотеки, и король Бан с интересом наблюдал за мной, явно довольный моей восторженной растерянностью. Я просто раскрыл рот от удивления. Вдоль стен одна на другой, словно ячейки в открытых сотах, стояли коробки с торчащими из них перевязанными лентами свитками. Тут были сотни таких ячеек, и на каждой болтался ярлычок с аккуратно сделанной чернилами надписью.
— На каких языках ты говоришь, Дерфель? — спросил Бан.
— На языке саксов, лорд, и на языке бриттов.
— Ах! — Он был явно разочарован. — Только на этих грубых языках? У меня есть люди, говорящие на латыни, греческом, британском, конечно, но даже и на арабском. А отец Кельвин знает в десять раз больше языков. Разве не так, Кельвин?
Король обращался к оказавшемуся в библиотеке белобородому священнику с уродливым горбом, который не скрывала и просторная монашеская мантия с откинутым капюшоном. Священник, его звали Кельвином, в подтверждение лишь поднял худую руку, но ни на секунду не оторвал взгляда от лежавших перед ним на столе свитков. В первое мгновение мне показалось, что капюшон его черного одеяния оторочен серым мехом, но, приглядевшись, обнаружил, что это кошка, — она подняла голову, поглядела на меня прищуренным зеленым глазом и снова задремала. Король Бан не обратил никакого внимания на непочтительный жест священника и потащил меня вдоль полок с коробками, возбужденно рассказывая о собранных сокровищах.
— Здесь хранится то, что оставили римляне, — гордо говорил он, — кое-что додумались прислать мне друзья. Некоторые из манускриптов слишком древние, лишний раз к ним и прикоснуться нельзя, поэтому мы их переписываем. Посмотрим, что это? А, да, одна из двенадцати пьес Аристофана. Разумеется, у меня есть все. Эта называется «Вавилоняне». Комедия, написанная на греческом, молодой человек.
— И вовсе не смешная, — откликнулся Кельвин, не поднимая головы.
— Но ужасно забавная, — сказал король Бан, снова не заметив своеволия своего библиотекаря, к которому, очевидно, давно привык. — Может быть, мы, fili, должны построить театр и поставить эту пьесу? — задумчиво спросил он, словно обращаясь к самому себе. — А, вот это тебе понравится! «Поэтическое искусство» Горация. Я сам переписал.
— Неудивительно, что в рукописи ничего не разберешь, — вставил священник.
— Я заставил всех fili изучить постулаты Горация, — похвастал король.
— Вот почему они такие отвратительные поэты, — буркнул священник.
— Ах, Тертуллиан! — Король вытащил из коробки свиток и сдул с него пыль. — Копия его «Защиты от язычников»!
— Все вздор! — проворчал Кельвин. — Пустая трата драгоценных чернил.
— Само красноречие! — восторженно воскликнул король Бан. — Я не христианин, Дерфель, но некоторые христианские писания содержат достойную мораль.
— Не замечал, — хмыкнул священник.
— А эту работу ты должен знать, — проговорил король, вытаскивая еще одну рукопись. — «Наедине с собой» Марка Аврелия. Бесподобный путеводитель, мой дорогой Дерфель, по жизни для каждого человека.
— Чепуха на дурном греческом, написанная скучным римлянином, — не преминул вмешаться священник.
— Величайшая из написанных книг, — мечтательно проговорил король, бережно возвращая свиток Марка Аврелия на место и вытаскивая следующую рукопись. — А это редчайшая вещь. Великий трактат Аристарха из Самоса. Уверен, ты его знаешь.
— Нет, лорд, — признался я.
— Наверное, его трактат не входит в читательский список каждого, — печально вздохнул король, — но в нем есть много привлекательного. Аристарх утверждает, и не в шутку, что Земля вращается вокруг Солнца, а не Солнце вокруг Земли. — Король даже изобразил это глупое изречение, прочертив в воздухе длинными руками большой круг. — Понимаешь, все наоборот?
— По мне, так вполне разумно, — заметил Кельвин, все еще не отрывая глаз от своей работы.
— А, Силий Италик! — Король метнулся к целой горе пчелиных сот, заполненных свитками. — Бесценный Силий Италик! У меня все восемнадцать томов его истории Второй Пунической войны. И все, разумеется, в стихах. Какое сокровище!
— Вторая паническая война, — хихикнул священник.
— Вот такая у меня библиотека, — со скромной гордостью сказал Бан, выходя вместе со мной из комнаты. — Слава Инис Требсу и его поэтам! Простите, что потревожили вас, отец.
— Может кузнечик потревожить верблюда? — огрызнулся отец Кельвин нам вслед.
Дверь захлопнулась, и я последовал за королем мимо гологрудой арфистки обратно, туда, где ждал нас Блайддиг.
— Отец Кельвин производит изыскания о размахе крыльев ангелов, — гордо провозгласил Бан. — Может, у него стоит спросить о невидимости? Кажется, он знает все. Но теперь-то ты понимаешь, Дерфель, почему так важно, чтобы Инис Требс не пал? На этом маленьком острове, дорогой мой товарищ, собрана мудрость всего мира. Спасенная от гибели, она здесь под надежной опекой. Интересно, а что такое верблюд? Ты знаешь, что за штука верблюд, Блайддиг?
— Какая-то разновидность угля, лорд. Кузнецы используют его при изготовлении стали.
— В самом деле? Как интересно! Тогда понятно, почему его не может потревожить кузнечик. Но к чему повторять очевидные вещи? Здесь что-то кроется. Надо будет спросить у отца Кельвина, когда у него появится настроение отвечать на вопросы, хотя, увы, это происходит нечасто. Теперь, молодой человек, я верю, что ты пришел спасти мое королевство, стремишься поскорей свершить это, но сначала тебе придется остаться у нас на ужин. Мои сыновья тоже тут, оба они воины! Я надеялся, что они посвятят свои жизни поэзии и науке, но нынешние времена требуют воинов, я прав? И все же мой дорогой Ланселот ценит fili так же высоко, как и я сам, поэтому есть надежда на лучшее будущее. — Он сморщил нос, принюхался и вдруг добродушно улыбнулся мне. — Ты, я думаю, мечтаешь искупаться?
— Можно?
— Да, — решительно сказал Бан. — Леанор проведет тебя в твою комнату, приготовит все для купания и даст одежду.
Он хлопнул в ладоши, и в дверь вошла первая арфистка. Вероятно, это и была Леанор.
Я находился во дворце, полном света и красоты, где все время звучала музыка, где со священным трепетом относились к поэзии, я был очарован его обитателями. Мне казалось, что эти люди — посланцы другого мира и явились из иного времени.
Вскоре я встретил Ланселота.
* * *
— Ты еще мальчишка, — сказал мне Ланселот.
— Это правда, лорд, — охотно согласился я, занятый омаром, пропитанным растопленным маслом. Не думаю, чтобы до или после мне приходилось пробовать нечто подобное.
— Артур оскорбляет нас, посылая мальчишку, — продолжал Ланселот.
— Это неправда, лорд, — сказал я, вытирая замасленные губы.
— Ты утверждаешь, что я лжец? — нахмурился Ланселот, наследный принц Беноика.
— Я утверждаю, лорд, что ты ошибаешься.
— Шестьдесят человек! — фыркнул он. — Это все, что Артур мог прислать?
— Да, лорд, — спокойно ответил я.
— Шестьдесят человек под предводительством мальчишки, — презрительно скривился Ланселот.
Он был всего лишь на год или два старше меня, но напускал на себя вид утомленного и умудренного жизнью взрослого человека. Высокий, хорошо сложенный, узколицый и темноглазый, принц был очень красив. Его неотразимая мужественность чем-то напоминала женственную притягательность Гвиневеры, но в остром взгляде Ланселота ощущалось что-то змеиное. В его густых черных кудрях, щедро намасленных, матово поблескивали золотые гребни, а тщательно расчесанные и аккуратно подстриженные борода и усы источали запах лаванды. Таких красавцев я еще не видел, и, что хуже, он знал, что необыкновенно хорош, и я проникся к нему неприязнью с первого взгляда. Мы встретились в пиршественном зале Бана. Здешняя роскошь поразила меня. Мраморные колонны, белые занавески, сквозь которые туманно просвечивало сверкающее море, гладкие, выбеленные известью стены, на которых были изображены боги, богини и сказочные животные. Вдоль стен стояли стражники и слуги. Зал был освещен мириадами маленьких бронзовых чаш, где плавали утопленные в жир фитили, а толстые, пчелиного воска свечи ярко пылали на длинных столах, покрытых белой материей. Я запятнал одну из них капающим с мяса маслом, пролил его и на непривычную тогу, надетую на меня по прихоти короля Бана.
- Предыдущая
- 51/104
- Следующая
