Роковая перестановка - Вайн Барбара - Страница 14

• Предыдущая
• 14/77
• Следующая

В середине июня Льюис вдруг сдался. Он снял с себя ответственность за Эдама, Уайвис-холл и память о дяде Хилберте. Вся эта история вызывает у него отвращение, говорил он Берил, она не заслуживает его внимания, зато у него рухнули все иллюзии в отношении человеческой природы. Теперь ноги его не будет в Уайвис-холле, даже если Эдам пригласит его и будет ползать перед ним на коленях.

Когда закончились экзамены, Эдам приехал домой. Переночевал, а потом отправился в Нунз, прихватив с собой Руфуса Флетчера. Вернее, Руфус повез его туда на своей колымаге. Льюис категорически не проявлял никакого интереса. Он полностью игнорировал Эдама, к которому отныне испытывал глубокую, мерзкую антипатию. Если бы несколько месяцев назад кто-нибудь сказал Льюису, что он способен ненавидеть собственного сына, свою плоть и кровь, он бы не поверил. Но сейчас им владело именно это чувство. А быстро выкинуть Эдама из дома он не мог. Через два дня сын вернулся. Он был по горло сыт Уайвис-холлом. Вот так он ценил красивый старый особняк, унаследованный им по неслыханной удаче в девятнадцать лет. Эдам собирался ехать в Грецию с Руфусом Флетчером и подружкой Руфуса, которая звалась «достопочтенной», [29]то есть была дочкой какой-то титулованной особы.

— По идее, человек с таким положением должен разбираться лучше, — сказал Льюис.

— В чем разбираться? — спросил Эдам.

— Ну, в том, что девушке не пристало жить с молодым человеком.

Эдам рассмеялся.

— Ты надолго уезжаешь? — спросила Берил.

— Не знаю. — Они никогда ничего не знают, а если знают, то не рассказывают. Зря Берил утруждала себя вопросом. — Занятия начинаются семнадцатого октября.

— Неужели ты собираешься пробыть в Греции четыре месяца?

— Не знаю. Вполне возможно. Греция большая.

— Будете жить в палатках, как я понимаю. Спать на пляже. — Льюис забыл, что должен быть индифферентным и холодным, просто не мог с собой справиться. — А как же красивый старый дом, за который ты по какой-то непостижимой причине теперь несешь ответственность? Как же он? Пусть гибнет? Пусть у него рушатся мауэрлаты? [30]

— Он не гибнет, — возразил Эдам, глядя ему прямо в глаза. — И я не знаю, что значит «мауэрлат». Я договорился кое с кем из деревенских, что он будет приходить каждый день и проверять, не поселился ли там кто-нибудь. Ну, скваттеры. Там их много бродит по окрестностям.

Льюис понял, что он имеет в виду. Он знал, кого Эдам подразумевает под скваттерами. Нельзя так разговаривать с собственным отцом.

На краткосрочной парковке у второго терминала Льюису пришлось ездить по этажам, чтобы найти местечко для машины. Он снова вернулся в настоящее, истощив свои грустные воспоминания. Эдам уехал в Грецию на следующий день и появился только в сентябре. Льюис и Берил, естественно, не приближались к Уайвис-холлу; им совсем не хотелось унижаться или, что еще хуже, быть с позором изгнанными оттуда каким-нибудь деревенским мужиком, которому Эдам платил за «пригляд». А где, кстати, Эдам взял деньги, чтобы оплачивать ежедневную проверку Уайвис-холла?

Льюис задал себе этот вопрос, когда, спустившись в лифте, шел по залу прибытия второго терминала. Рейс с Тенерифе должен был приземлиться через пятнадцать минут. На стене висело большое табло; вот оно и покажет, когда самолет сядет. Вокруг толпились встречающие — мужчины, похожие на корпоративных водителей, с табличками, на которых были отпечатаны фамилии или названия фирм, в руках; семьи, ожидающие возращения отца. Была среди них странная старуха в красном плаще, она жевала жвачку. Интересно, подумал Льюис, откуда — из Рима, из Амстердама или с Канар — прилетает тот, кому не повезло жить у нее.

Возможно, надо было сказать в полиции, что в то лето был человек, который каждый день появлялся в Уайвис-холле. Естественно, он не принадлежал к уважаемым членам общества, таким как садовник Хилберта или его домработница; вероятнее всего, это был безработный отщепенец, с которым Эдам познакомился в пабе. Этот человек запросто мог оказаться тем самым лицом, которое совершило преступление, закончившееся ужасным погребением. Полицейских в толпе видно не было. Значит, никого на перехват Эдама не послали, хотя они могут быть в гражданском — как те двое, что похожи на бизнесменов. Наверняка это детективы. Кто еще может ждать у самой загородки в Хитроу в такое время?

Льюиса охватило возбуждение. А вдруг Эдама арестуют до того, как он встретится с отцом? Он представил, как повезет плачущих Энн и Эбигаль к Берил, а потом будет искать Эдаму хорошего адвоката. Эдаму придется признать, что он был неправ, исключительно беспечен, преступно легкомыслен, когда пустил какого-то Тома, Дика или Гарри в Уайвис-холл. Возможно, он откажется называть имена в полиции, но деваться ему будет некуда. На него надавят. В конечном итоге сын вынужден будет признать, что если бы Холл унаследовал отец — чего тот и ожидал, так как имел на это полное право, — ничего этого не случилось бы.

На табло появилось сообщение, что рейс IB 640 с Тенерифе прибыл. К этому моменту Льюис уже глубоко погрузился в фантазию о том, что Эдам обрюхатил какую-то девчонку, потом оставил ее с ребенком в Уайвис-холле, а там ее убил подлый приходящий сторож. Из зоны таможни стали выходить первые пассажиры: две пары средних лет, толпа подростков, очень похожих на студентов, семья с четырьмя детьми и бабушкой, мужчина, выглядевший так, будто пил весь полет, — у него был расстегнут воротник рубашки, с шеи свисал галстук. Детективы, которые оказались вовсе не детективами, поспешили к нему; один пожал ему руку, другой стал хлопать по спине. Вышла женщина, таща за собой большой клетчатый чемодан на колесиках, за нею вышел Эдам, толкая тележку с багажом, Энн, загорелая и уставшая, шла рядом и катила пустую коляску; Эбигаль спала у нее на руках.

По лицу Эдама, когда он увидел отца, можно было изучать процесс формирования отталкивающей эмоции; правда, это было не беспокойство, а скорее раздражение.

Замечательной особенностью человеческого сознания, размышлял Эдам, является то, как оно действует, когда случается плохое. До того, как плохое случается, человек думает, что уже ничего быть не может, что невообразимое уже произошло, а на другом конце — смерть, разрушение, финал. Но тут случается плохое, и человек отшатывается от него, испытывает страшный шок, а потом приходит в чувство. Берет себя в руки, призывает на помощь выдержку и встречает его в лицо. И привыкает. Еще час — и начинает строить планы с учетом непредвиденных обстоятельств. Худшее еще впереди; возможно, оно всегда впереди и никогда не наступит, потому что, если оно наступило, это сразу становится ясно, оно превращается в реальность, и тогда уже ничего не остается, как убить себя. Быстро.

Теперь, когда у него имелась эта возможность, он проанализировал все, что случилось, и разложил перед собой факты. В Уайвис-холле выкопали кости и решили, что это убийство, которое нужно расследовать. Кости, скелеты, тела не захораниваются сами собой. Это факты, и они давно известны ему. В ближайшее время он узнает больше, гораздо больше. Точно одно: теперь он больше не может пользоваться кнопкой «Выход». Она перестала работать. Прогоны, которые она когда-то отменяла, как в определенных программах, не сгинули навсегда, а сохранились на каком-нибудь заброшенном диске, откуда их можно запросто достать.

Эдам сидел у родителей и пил чай. Должно быть, сейчас и происходит полное восстановление данных, и хорошее в этом то, что теперь, возможно, они прогонят его сны. Его подташнивало и знобило, он не чувствовал голода, хотя был страшно голоден, когда сходил с самолета.

Энн сидела рядом с ним на материнском канапе, застланном кретоном, а Эбигаль лежала на клетчатом ковре на полу, сучила ножками и махала ручками. Мать продолжала пихать девочке игрушки, которые не интересовали ее. Эдам вспомнил отрывок из новеллы Джона О’Хары. Он врезался ему в память давно, еще в эпоху Отсемонда: «Обеспечить наибольшую защищенность своему существованию — это первое, унаследовать деньги — это второе, родиться без тяги к спиртному — это третье, найти законную работу, которая заставит напряженно трудиться, — это четвертое, жениться на женщине, которая будет благоприятствовать развитию твоих сексуальных особенностей, — это пятое, примкнуть к какой-нибудь крупной церкви — это шестое, не жить долго». Кроме последнего, сути которого он еще не осознал, и предпоследнего, которое было скорее применимо к Америке, чем к Англии (здесь он примкнул к гольф-клубу), он выполнил все правила. Или за него их выполнили его характер и удача. А Немезида набрасывается на него, как волк — на овчарню.

• Предыдущая
• 14/77
• Следующая