Роман с убийцей - Жуков Вячеслав Владимирович - Страница 41

• Предыдущая
• 41/65
• Следующая

Лерыч не борзел. Наоборот, старался быть покладистым. Понял, что так можно неплохо прожить до конца срока. А главное – можно быть самому по себе, и не надо лизать ноги блатным и от мужиков сторониться.

После подъема Лерыч уходил в мастерскую, где с еще двумя такими же горемыками расписывал иконы для местных храмов. Это был особый заказ. И за него руководство колонии получало неплохие деньги. Правда, художникам ничего из заработанного не перепадало. Еще приходилось оформлять стенды с наглядной агитацией и писать лозунги про чистую совесть зеков, с которой они должны отсюда выйти на свободу.

В этой колонии Лерыч познакомился с Пашей Мареевым. Доходяга он, хуже Лерыча. Романтик задрипанный. Как он говорил частенько, что за любовь срок мотает. Пять лет уже проторчал тут. Уж скоро с вещами на выход. Странный он какой-то мужик. Зеки говорили, будто пока он тут отбывал срок, малость разумом сдвинулся, так свободы ждал. Особой дружбы он ни с кем не заводил. Кроме Лерыча.

Выбрав момент, когда Лерыч оставался в мастерской один, Паша частенько забегал к нему поболтать, отвести душу. С другими зеками он не откровенничал. И была у Мареева еще одна страсть, о которой никто кроме Лерыча не знал. Паша пристрастился нюхать клей. Забежит, чтобы никто не увидел, дверь запрет и просит:

– Лерыч, дай клейку понюхать. Башка тяжелая, сил нет.

А Лерычу не жалко. Раз хочет человек мозги травить, пускай. Поначалу пытался отговорить Пашу. При желании можно ведь и водочки достать.

– Сегодня можно, – соглашался Паша и тут же возражал: – А завтра, что я буду делать? А клей вот он. Он всегда у тебя есть. Так что не жадничай.

Лерыч не жадничал для приятеля. А Паша целлофановый пакет на банку наденет и морду свою небритую в него сует. Три, четыре глубоких вдоха, и вот уже поплыл зек, и в целом свете нет счастливее Паши Мареева. Только память душу бередит. Но здесь так. У каждого есть что вспомнить. Стоит лишь оттянуться.

– Я ведь, Лерыч, тоже из-за бабы здесь торчу, – расчувствовался как-то Паша после очередной дозы и решил Лерычу излить наболевшее. – Познакомился раз с одной девахой. А она шлюха подзаборная оказалась. Только я тогда этого еще не знал.

Лерыч вспомнил Антонову, как тогда в тот вечер повстречались с ней. Ведь замужняя же баба. Ребенок был. Ну и шла бы домой. Не стала бы к нему цепляться, и ничего бы не было. А теперь еще и неизвестно, кому из них хуже. Да, она на том свете. А он на этом, только жизнь у него теперь изломана, да так, что не поправишь. Озлобился Лерыч на женщин, сказал Паше:

– Знаешь, Паша. Все бабы – шлюхи. Только жизнь мужикам портят. Если разобраться, не один хороший человек из-за них пропал.

На душе у Лерыча сделалось тоскливо. Был в его жизни единственный человек, кто жалел его по-настоящему. Это его бабушка. Она так переживала за непутевого внука, что даже до суда не дожила. Так что остался теперь Лерыч один.

Он закурил папиросу, в которую в табачок была добавлена травка. Затянулся сам, Паше дал. А Паша не гордый. Сам не спросит, а коль дают, не отказывается. И вот уже в голове сделалось так легко, и память уносит в прошлое, восстанавливая все до мельчайших подробностей.

– Веришь, Лерыч, я ведь ее по ресторанам водил. Как королеву. То в один, то в другой, только выбирай. Раз приходим с ней в один ресторан. Садимся за столик. Ну там выпивка, закусочка всякая. Одним словом – сидим. А там какие-то спортсмены гуляли. Сидят человек шесть козлов одни без баб. Водки выпили, шишки видать зачесались. И вот вижу я, один на мою Танюху глаз положил. Пялится урод да еще как. Того и гляди, прямо здесь натянет Танюху мою. Потанцевать пригласил. Потом еще. Видно понравилось. Только музыка, он встает и опять идет. Тут я не вытерпел и осадил его. Хватит – говорю.

Лерыч одобрительно закивал.

– Правильно. Если хочет потанцевать, пусть свою бабу приводит. Надо было ему еще по хлебальнику дать.

Паша заулыбался. В глазах вспыхнул такой азарт, какого Лерыч еще ни разу не замечал за ним. Всегда считал Пашу лохом, а он оказывается не так прост.

– А я ему и врезал, – с гордостью изрек Паша, ткнув кулаком перед собой, словно там все еще была рожа того ненавистного спортсмена. – Когда он попер на меня, я взял со стола графин и ему по кумполу, – сказал и вздохнул. – Жалко.

Лерыч не понял.

– Ты его еще жалеешь?

Паша помотал башкой.

– Да ни его. Водку жалко. Так и не допил я тогда ее. Графин вдребезги. Водка по полу растеклась. Этот кабан плюх в нее рожей и лежит. А его приятели, козлы, вскакивают и на меня. Морды у всех здоровенные.

Лерыч посочувствовал.

– Да, скажу я тебе, ситуация безвыходная. Знаешь, в этом случаи тебе надо было кого-то из них сделать окончательно.

Паша заржал как идиот. Видно слишком хороший косячок забил Лерыч. Поплыл Паша в вихре минувших событий.

– Я тоже так подумал. Схватил со стола первое, что под руку попалось. Оказалась – вилка. И всадил одному из них под ребро, насколько смог. Вот мне срок и повесили. Мужик тот, оказался каким-то большим спортивным начальником.

– Постой, а баба тут при чем? – спросил Лерыч, притушив докуренную папиросу. И окно открыл, чтобы в мастерской анашой не воняло. Приятели художники ничего, не выдадут, но если кто-нибудь из господ офицеров зайдет, тогда несдобровать.

Паша еще сунул морду в пакет, вдохнул пару раз запах клея, и потом только сказал:

– А при том. На суде моя Танюха сказала, что это я устроил в ресторане дебош и первым полез в драку.

– Ну да? – не поверил Лерыч.

Паша со злостью кивнул.

– Говорю, как было.

– Чего ж она так подло поступила? – возмутился Лерыч. Паша на это только рукой махнул.

– Разве этих баб поймешь. Может, она влюбилась в того козла. Борисов его фамилия. У него денег много. А с меня ей какой навар? Все равно посадят. Когда я уже тут срок отбывал, мать прислала письмо. Танька, сука, за того мужика замуж выскочила. Вот так оно в жизни, – горестно вздохнул Паша, пряча пакет в карман. – Разве это справедливо?

Видя, что Паша чуть не заплакал, Лерыч поспешил утешить приятеля.

– Конечно, не справедливо. И знаешь что… за такое твою Танюху надо прикончить.

– И прикончу, – разошелся Паша. – Вот только выйду, и ей хана. А заодно и ее муженька на тот свет отправлю. Они там тешутся, а я тут… Обидно. – Зек отвернулся и заплакал.

Через три дня Пашу отпустили на свободу. Кончился его срок. И перед тем, как уйти, Мареев зашел к Лерычу в мастерскую проститься.

Лерыч посмотрел на него. Непривычно было видеть приятеля не в грязной зековской робе, а хоть и в старенькой, но чистой одежде. Вроде как и не он это. Вот только щетина на лице. Ее хоть на дню по два раза брей.

– Не хочешь на дорожку? – шутливо спросил Лерыч, кивнув на банку с клеем, стоящую на столе вместе с краской.

Паша улыбнулся.

– Не, – помотал он головой, потом сделался вдруг серьезным. – Бывай, Лерыч. Мне тебя будет не хватать. Ты один тут человек, – покосился он на остальных художников, сидящих за большим столом. Перед каждым лежали дощечки, на которых они старательно выводили лики святых.

Лерыч молчал. Так сделалось тоскливо на душе. Везет Паше. Сегодня же будет дома. Да и чего там ехать от Рязани до Москвы. Если бы Лерыча отпустили, бегом бы побежал. Но ему еще долго трубить тут.

Зная, что Лерычу посылки ждать не от кого, Паша сказал на прощанье:

– Если чего надо, напиши. Я пришлю, – пообещал он. И ушел.

В окно Лерыч видел, как он, одетый в поношенный спортивный костюм с сумкой в руке, пошел по дорожке к воротам.

С утра Лерыча вызвали к заместителю начальника колонии по режиму майору Луцику.

В кабинете кроме самого Луцика находился еще гражданский, рыжебородый толстячок с улыбающейся сальной рожей. Как только Лерыч вошел, рыжебородый уставился на него так, словно зек для него вещь, которую тот собирался купить. Осмотрел Лерыча со всех сторон и кивнул Луцику. Что означал этот кивок, Лерыч узнал, когда майор вдруг сказал:

• Предыдущая
• 41/65
• Следующая