Погребённые заживо - Биллингем Марк - Страница 49
- Предыдущая
- 49/83
- Следующая
Несмотря на новую информацию, которую она получила днем от судмедэкспертов…
Она задержала Фаррелла в доме его родителей в четыре часа дня, через час после звонка экспертов. Пока Адриана препровождали в Колиндейл, она осталась, чтобы побеседовать с его родителями. Эту беседу можно было назвать «много крика и слез»: Китсон обвинили в том, что ей не место в полиции; отец Фаррелла произносил высокопарные речи и не скупился на скрытые угрозы, на что Китсон, правда, не обратила ни малейшего внимания. Зато она испытывала огромное искушение бросить этого дядьку на заднее сиденье машины к его сыночку — два в одном, так сказать. Когда Китсон наконец дали вставить слово, она сообщила Фарреллам, что за исключением адвоката, который, как они заявили, уже едет в Колиндейл, они никому не должны рассказывать о задержании их сына. И это не обсуждается. Личности остальных участников нападения, за которое и был задержан их сын, уточняются. Поскольку полиция полагает, что Адриан может предупредить остальных участников драки, его будут содержать под стражей без права переписки и свиданий с родственниками. Ему будет запрещено даже сделать обычный телефонный звонок. Выслушав очередные тирады мистера Фаррелла — на этот раз касательно прав тех, кто содержится за решеткой, — и намек на то, что она совершает ошибку, которая может стоить ей карьеры, Китсон сообщила, что позже вернется с ордером на обыск дома. Потом она уехала со страстным желанием «обработать» Адриана Фаррелла и без тени сомнения относительно того, от кого этот мальчишка унаследовал свою самоуверенность.
Она наблюдала за тем, как наносятся последние штрихи перед видеопредъявлением для опознания, и задавалась вопросом: интересно, сейчас, сидя внизу в камере, этот мальчишка настолько же самонадеян?
— Ну вот и все, — произнес Уилмот.
Китсон открыла дверь, обменялась парой слов с дежурным за дверью, и через минуту в кабинет привели Набиль-хана.
Он выглядел значительно лучше, чем в их последнюю встречу, но это навряд ли о чем-то могло свидетельствовать. Синяки давно сошли, но Китсон знала, что перед ней уже не тот подросток, каким, как она полагала, он был раньше. До того вечера полгода назад, когда он и его друг Амин слишком долго стояли на автобусной остановке.
Он снял пальто и нервно кивнул Китсон:
— Как дела, мисс?
Сейчас Китсон могла с ним беседовать. По понятным причинам до настоящего момента она не имела права контактировать со свидетелем. Это давало гарантию, что его показания не будут поставлены под сомнение. Из дома его привезли и ожидали с ним за дверью (пока будут произведены все необходимые приготовления) полицейские, не имеющие отношения к расследуемому делу. Сейчас, когда сама процедура опознания записывалась на пленку и все разговоры тоже фиксировались, Китсон могла свободно беседовать с парнем.
— Очень хорошо, Набиль, — ответила она. Не было необходимости спрашивать о его самочувствии.
Когда он присел рядом с Уилмотом, она начала допрос. Рассказала, что сама процедура займет лишь пару минут, что все очень просто, а значит, ему не о чем волноваться. Он казался достаточно спокойным. Он ответил ей, что так, на компьютере, ему значительно сподручнее и спокойнее, чем стоять перед всеми лицом к лицу. Он засмеялся, когда Китсон попыталась объяснить ему, что в любом случае такого бы не произошло. Он признался, что насмотрелся по телевизору детективов и знает все об этих полупрозрачных зеркалах и тому подобном…
Затем настал черед Уилмота, началась официальная преамбула. Китсон ничего не оставалось, как сидеть и наблюдать.
Каждый короткий видеоролик имел одинаковую базовую форму. Некий человек сидел на фоне белого задника, смотрел прямо в камеру, пока короткое «пи» не подавало сигнал повернуться направо. Через пять секунд еще одно «пи» указывало, что следует повернуться налево. Наконец он вновь поворачивался к камере анфас и до конца ролика смотрел прямо перед собой. Потом начинался новый ролик.
Выражения лиц варьировались от безучастных до надменных. Хотя им велели сохранять, насколько это возможно, ничего не выражающие лица, но все люди выглядели по-разному: они испытывали отвращение, скуку или любопытство. Некоторые казались довольными, потому что им только что удалось за пару минут заработать восемьдесят фунтов. Этого они никак не могли предположить, когда заскакивали в участок, чтобы предъявить действующий страховой полис на машину или объяснить, откуда у их подружки синяк и разбитая губа. Возраст у всех — от шестнадцати до двадцати одного. Все блондины, хотя длина волос и форма прически были разными: от короткой стрижки до кудрей. Никто из этих молодых мужчин не носил сережек, а номер семь попросили снять золотой крестик, чтобы нельзя было сказать, будто он привлекал ненужное внимание.
Когда были просмотрены все ролики, Уилмот поинтересовался у свидетеля, не хочет ли он просмотреть их еще раз.
Свидетель отрицательно покачал головой.
Тогда Уилмот начал задавать вопросы — такова была его обязанность. Но у Китсон не было необходимости ждать ответов. Лицо свидетеля ничего не выражало, но Китсон услышала какой-то шум ближе к концу просмотра.
Где-то за полторы минуты.
И этот шум продолжался, пока Уилмот пытался добиться у свидетеля ответа. Глухие удары по металлу — Набиль-хан неосознанно качал ногой под столом.
— Одного я не могу понять в этом деле с детьми, — призналась Портер. — Как Джейн Фристоун могла позволить брату даже приближаться к своим детям?
— Вероятно, тогда она еще была не в курсе. По крайней мере, не была уверена.
— Но сейчас-то она знает, верно? И продолжает с готовностью отпускать их в парк вместе с дядей Грантом.
— Я не знаю, почему она так поступает.
— Родственникам многое прощается. Это я понимаю. Мы оба были этому свидетелями, общаясь с родственниками тех, кто совершил наиболее тяжкие преступления. И где-то в глубине души я считаю, что это великодушно с их стороны, понимаешь?
Торн понимал. Он встречал людей, которых мысль о том, что совершили их самые близкие люди, грызла изнутри, но отвернуться от них они не могли. Они настаивали на том — вопреки всему — что были единственными, кто ничего не знал.
— Но должны же быть какие-то границы, ты так не считаешь?
— Ты имеешь в виду детей?
— Да. Совсем другое дело, когда речь идет о собственных детях. Неважно, насколько сильно ты любишь своего брата, отца или мужа, твои дети всегда для тебя на первом месте, так ведь?
— Может, она искренне полагает, что он невиновен, — возразил Торн.
Это Портер не убедило.
— Я считаю, что Фристоун уже достаточно рассказал о том, что совершил, согласен? О своих пристрастиях. Сейчас мы говорим о его племянниках. Детях, чье доверие он уже завоевал.
— Я понимаю…
— А что, если были и другие дети? — Она произнесла это так, как будто неведение в данном случае было непростительно. — Мы ничего о нем не знаем. Чем он занимался последние пять лет?
— Старался и носа на люди не казать, я думаю.
— Меня его нос заботит меньше всего. — Портер выдержала паузу, прежде чем задать вопрос. Как будто ответ Торна был для нее очень важен. — Ты считаешь, такие люди, как Фристоун, могут измениться?
— Черт возьми! — выругался Торн. — Нам на самом деле необходимо во все это вникать?
— Мы просто разговариваем.
— Как ты уже сказала, это — пристрастия. И какими бы они ни были, мы, люди, склонны им потакать. — Он колебался, чувствуя себя неловко, подыскивая нужные слова. — Я полагаю… Не уверен, что ты можешь заставить меня начать приударять за парнями, сколько бы ни старалась.
— Ты прав. И послушай, я допускаю любые свидетельства того, что наркоманы сами подвергаются насилию. Это просто…
— Я понимаю…
— Я пыталась поставить себя на ее место — и не смогла. Разумеется, это лишь теория, но я считаю, что на ее месте я бы держалась от него подальше. Я и мои дети. Господи, я имею в виду, если бы у меня были дети. Ты же понимаешь, через что прошли родители тех детей, которые пострадали от его рук? И с этим им предстоит как-то жить дальше.
- Предыдущая
- 49/83
- Следующая
