Враг божий - Корнуэлл Бернард - Страница 66
- Предыдущая
- 66/99
- Следующая
– Тридцать три, кажется.
– Старик! – Кайнвин улыбнулась мне (я был всего на год моложе). – А что сталось с Адой?
– Она умерла родами. Остался сын.
– Какой ужас! – воскликнула Кайнвин. Она всегда расстраивалась, узнав о смерти в родах. – Так значит, у Ланселота сын?
– Незаконный, – с осуждением сообщил Галахад. – Зовут Передур. Ему уже четыре. Славный мальчуган. Мне нравится.
– А кто из детей тебе не нравится? – сухо заметил я.
– Щетка, – сказал Галахад и улыбнулся старому прозвищу.
– Только подумать, у Ланселота сын! – воскликнула Кайнвин с тем изумлением, с каким женщины обычно принимают подобные вести. По мне, в существовании еще одного незаконного королевского отпрыска не было ничего примечательного. Но, как я заметил, мужчины и женщины воспринимают такие вещи по-разному.
Галахад, подобно брату, так и не женился. Земли у него тоже не было, но он вполне довольствовался ролью Артурова посланника. Он пытался вдохнуть жизнь в угасающее Братство Британии, разъезжал по британским королевствам, доставлял послания, улаживал споры и на правах королевского сына разрешал конфликты между Думнонией и соседними государствами. Именно Галахад а отправляли к Энгусу Макайрему с жалобами на пограничные набеги; он же после смерти Тристана повез весть о смерти Изольды ее отцу. После этого мы много месяцев не виделись.
Артура я тоже старался избегать – не отвечал на письма, не появлялся в совете. За месяц после смерти Тристана он дважды приезжал к нам; оба раза я держался с холодной вежливостью и при первой возможности уходил спать. Артур подолгу разговаривал с Кайнвин. Она пыталась нас примирить, но сожженная девочка не шла у меня из головы.
Впрочем, совсем не видеться с Артуром я не мог. Через месяц должно было состояться повторное провозглашение Мордреда, и приготовления уже начались. Местом церемонии выбрали Кар Кадарн, рядом с Линдинисом, и часть хлопот легла на нас с Кайнвин. Даже Мордред заинтересовался – видимо, понял, что после официального вступления во власть сможет уже и вовсе никого не слушаться.
– Ты должен решить, кто тебя провозгласит, – сказал я ему однажды.
– Артур, наверное, – лениво отозвался он.
– Обычно это делает друид, – отвечал я, – но если ты хочешь, чтобы церемония была христианская, надо выбрать между Эмрисом и Сэнсамом.
Мордред пожал плечами.
– Пусть будет Сэнсам.
– Тогда надо с ним договориться, – сказал я.
День стоял морозный. У меня были в Инис Видрине и другие дела, но прежде мы с Мордредом подъехали к христианской церкви. Священник сообщил, что епископ Сэнсам служит обедню и придется подождать.
– Он знает, что король здесь? – спросил я.
– Сейчас скажу ему, господин, – отвечал священник и торопливо засеменил по промерзшей земле.
Мордред отошел к могиле своей матери, возле которой, несмотря на мороз, коленопреклоненно молились несколько паломников. Могила была совсем простая – холмик и скромный каменный крест, казавшийся еще меньше рядом с урной для пожертвований, которую поставил Сэнсам.
– Епископ скоро освободится, – сказал я. – Подождем его в церкви?
Мордред молча покачал головой и нахмурился, глядя на могильный холмик.
– Ее следовало похоронить лучше, – сказал он.
– Да, наверное, – отвечал я, дивясь, что он вообще заговорил. – Ты можешь это сделать.
– Было бы правильней, – со злостью проговорил Мордред, – если бы другие воздали ей эту почесть.
– О король, – сказал я, – в заботах о жизни Норвенниного сына нам недосуг было печься о ее костях. Но ты прав, это наше упущение.
Он раздраженно пнул урну, потом заглянул внутрь, где лежали скромные паломнические приношения. Молящиеся отступили от могилы – не из страха перед Мордредом, которого вряд ли узнали, но из-за железного амулета у меня на глее, выдававшего во мне язычника.
– Почему ее закопали в землю? – внезапно спросил Мордред. – Почему не сожгли?
– Потому что она была христианка, – отвечал я, стараясь не показать, как меня ужаснуло его невежество. Христиане, объяснял я, верят, что их души вернутся в тела после второго пришествия Христа, мы же, язычники, обретаем в Ином мире новые тела-тени и не нуждаемся в старых, которые по возможности сжигаем, чтобы наши призраки не бродили по земле. Если не удается устроить погребальный костер, мы сжигаем волосы покойника или отрубаем ему ступню.
– Я построю гробницу, – сказал Мордред, выслушав мои теологические объяснения. Он спросил, как умерла его мать, и я рассказал все: как Гундлеус Силурийский обманом женился на Норвенне и убил ее, когда она стояла перед ним на коленях. Поведал я и том, как Нимуэ отомстила Гундлеусу.
– Одноглазая ведьма, – проговорил Мордред.
Он боялся Нимуэ, и неудивительно: день ото дня она становилась все более безумной, худой и грязной. Жила она одна, в том, что осталось от владений Мерлина, зажигала своим богам огонь, пела заклинания и почти никого не видела, хотя иногда, без предупреждения, заявлялась в Линдинис, чтобы посоветоваться с Мерлином. Дети всякий раз бросались от нее врассыпную, я старался хоть немного ее подкормить, после чего она уходила прочь, бормоча себе под нос и безумно сверкая единственным глазом, грязная и всклокоченная. Из своей одинокой лачуги на Торе Нимуэ видела, как растет и богатеет христианская церковь. Старые боги быстро приходили в забвение. Сэнсам, разумеется, с нетерпением ждал смерти Мерлина, чтобы выстроить на обгорелой вершине Тора христианское святилище. Ему было невдомек, что земли Мерлина завещаны мне.
Стоя перед могилой своей матери, Мордред спросил, почему ее имя так сходно с именем моей дочери. Я объяснил, что Норвенна была родственницей Кайнвин.
– Морвенна и Норвенна – старые повисские имена.
– Она меня любила? – спросил Мордред.
Я даже не сразу ответил – так удивило меня это слово в его устах. Мне подумалось, что, может быть, Артур прав и Мордред еще дорастет до ответственности. Во всяком случае, за все годы знакомства я еще не слышал от него таких взрослых речей.
– Очень любила, – честно отвечал я. – Самой счастливой я ее видел, когда она была с тобой. Вон там. – Я указал на черное выгоревшее пятно, оставшееся от дома Мерлина и башни снов. Здесь убили Норвенну, а Мордреда разлучили с матерью. Он был еще младенец – даже младше, чем я, когда меня вырвали из рук моей матери, Эрке. Жива ли она? Я так и не попытался ее разыскать, и меня постоянно грызло чувство вины. Я тронул железный амулет.
– Когда я умру, – сказал Мордред, – пусть меня положат в ту же гробницу. Я сам ее выстрою. Каменный склеп, – продолжал он, – в котором наши тела будут лежать на пьедесталах.
– Можешь поговорить с епископом, он охотно тебе поможет.
Во всяком случае, подумал я про себя, если ему не придется самому тратиться на строительство склепа.
Я обернулся и увидел, что епископ спешит к нам. Он поклонился Мордреду и поздоровался со мной.
– Полагаю, ты пришел сюда за истиной, лорд Дерфель?
– У меня дело в храме, – сказал я, указывая на Тор, – а королю надо с тобой поговорить.
Я оставил их вдвоем и, ведя лошадь в поводу, двинулся к холму. По дороге мне пришлось миновать группу христиан, которые день и ночь молились у его подножия об изгнании язычников. Стараясь не обращать внимания на их проклятия, я поднялся на Тор и обнаружил, что калитка, висевшая на одной петле, теперь упала окончательно. Я привязал коня к остаткам частокола и взял тюк с теплой одеждой, который приготовила Кайнвин, чтобы живущие с Нимуэ бедняки не умерли от холода. Нимуэ, не глядя, бросила тюк на землю и, схватив меня за рукав, потащила в лачугу, выстроенную точно на месте Мерлиновой башни. Внутри стояло такое зловоние, что я чуть не задохнулся, однако Нимуэ словно ничего не замечала. Снаружи сеял мелкий ледяной дождь, но я предпочел бы мерзнуть на холоде, чем задыхаться в смрадной лачуге.
– Смотри.
Она с гордостью показала мне котел – не волшебный, а самый обычный, стальной, и к тому же явно не новый. Котел свешивался с потолочной балки и был наполнен какой-то темной жидкостью. Ветки омелы, крылья летучей мыши, змеиная кожа, сломанный олений рог и пучки травы висели так низко, что мне, входя в лачугу, пришлось сильно нагнуться. Дым ел глаза. В углу на соломе лежал голый человек – при моем появлении он недовольно заворчал.
- Предыдущая
- 66/99
- Следующая
