Екатерина и Потемкин. Тайный брак Императрицы (Екатерина и Потемкин. Фаворит Императрицы) - Павлищева Наталья Павловна - Страница 18

• Предыдущая
• 18/47
• Следующая

Каждая карточка ученого рассказывала о своем продукте, из большой стопки постепенно вырисовывалась картина производства в России, достоинств и недостатков. Конечно, не все было так. Многие данные устарели, потому как за последние десять лет в тот же Петербург приехало немало иностранцев и новые производства открывались, но ученый все равно, даже сидя в Петербурге, словно птица с неба, хорошо видел страну и ее заботы.

— Тебе, Михайло Васильевич, надобно с императрицей встретиться. У Кати голова не меньше твоего такими вот вопросами занята, вам бы поговорить.

Но Ломоносов был уже болен и сильно устал, к тому же не слишком доверял он императрице-немке, захватившей власть переворотом.

А Орлова уже интересовало другое:

— Вот ты многим занимался, скажи, сколь много в пушку ядер затолкать можно? Ежели не одно, а сразу два, к примеру.

— Разорвет и людей перебьет. К чему, ведь неспроста к каждой пушке свои ядра делаются.

— А я попробую.

— Людей погубишь.

— Не…

Людей и правда погубил немало, все норовил в пушку побольше пороха насыпать, казалось, что и ядро дальше полетит, и страшней будет. Страшно было, потому как пушки разрывало на части.

— От огня рвет, а чего от воды разрывает?

— Не от всякой воды, а только когда замерзает или закипает, паром или льдом.

Паром у Орлова хватило ума не испытывать, а вот идея со льдом понравилась.

— И железную разорвет?

— Да хоть ядро.

Заливал в ядра воду, выставлял на ночь на мороз, и во дворе по ночам то и дело слышались взрывы.

Екатерина злилась:

— Гриша, ты хотя бы в пустынном месте сие делал, люди же пострадать могут.

Когда куском разлетевшегося ядра покалечило кого-то из слуг, государыня категорически запретила опыты с замерзающей в ядрах водой. Но Орлову уже и самому надоело, он заинтересовался статическим электричеством, без конца натирал все, что можно, чтобы искры летели.

— Смотри! — Кусочки бумаги липли к шелковым обоям в спальне.

— Гриша, ты уже всю обивку мебели да обои мне перепортил!

— Я тебе науку показываю.

— И к чему сия наука? Что сие значит?

Орлов объяснений Ломоносова по поводу зарядов, когда тот разъяснял, не понял, вернее, не стал вдумываться, а потому фыркнул:

— Не всякому дано понять.

— Ты бы лучше мануфактурными делами поинтересовался, что эти самые шелка выпускают, в чем им помощь нужна, а где и спросить надо.

Григорий закинул ноги на карточный столик, устраиваясь на кушетке поудобней:

— Скучная ты баба, Катя. Тебе бы все порядок да выгода, а для души где?

— Обои переводить — это для души? Кабы ты мог объяснить, к чему это и отчего, или сказать, какую пользу принесет…

— Скучная! — вынес окончательный вердикт Орлов, прикрываясь книгой. Екатерина хмыкнула: взял французский журнал с модными картинками, значит, снова будет только картинки и разглядывать.

Хотелось возразить, что ежели не она, то кто будет этой скукой заниматься? Назвалась хозяйкой России, так и приходится разбираться, сколько горшков в империи да сколько портков надобно. Но ничего говорить не стала, зная, что Орлов посоветует поручить все дела чиновникам, а самой царствовать, как другие до нее делали. Правил только Петр Великий, Анна Иоанновна и Елизавета Петровна больше развлечения любили.

Но Екатерина только развлекаться не желала, она хотели править, а потому разбиралась и с горшками, и с портками, и с ценой на сено на рынках, и с тем, как заселить огромные пустующие просторы России. И ей очень хотелось, чтобы Григорий помощником стал, все пыталась привлечь, постепенно понимая, что не сможет. Многое сделал для России Орлов, но не в его натуре было кропотливо работать.

Неутомимый лентяй, как его прозвала государыня, развивал бурную деятельность, что-то полезное даже организовывал, но быстро увлекался другим и начатое дело забрасывал. Некоторые начинания продлились в веках, некоторые канули в Лету вскоре…

Еще в декабре, будучи в Москве, императрица заинтересовалась, почему так малолюдны огромные территории в России. Оказалось, что, помимо мора, причиной и уход старообрядцев.

— Куда уходят?

— А кто куда, кому недалече, те заграницу, а многие в леса, где не сыщешь, не вернешь. Еще Петр Великий указы издавал, чтоб вернулись, да помогает мало.

Екатерина потребовала все объяснить о расколе и старообрядчестве. Тогда они немало спорили и с Потемкиным, который в церковных делах разбирался неплохо. Думала, пыталась понять не то, почему раскол произошел, а почему бегут и не возвращаются. Старообрядцев оказалось немыслимо много, их уход серьезно повредил хозяйству центра и севера России, с этим надо было что-то делать.

В начале декабря Екатерина издала манифест, объявляющий право личной вероисповедной свободы. Что-то сдвинулось, но совсем не так споро, как хотелось бы.

Глядя на проклинавшего ее Арсения, Екатерина вдруг задумалась не о его горячих обличительных словах, а о том, что вот такие старообрядцам жизни не дадут в России вовсе. Снова затребовала себе документы по расколу и следующим действиям церкви. Отправилась в Ростов, заезжала в Троице-Сергиеву лавру, где ей глянулся разумный ректор местной семинарии ритор Платон Левшин. Взяла на заметку, но не только потому, что говорил хорошо, а потому, что смог толком о раскольничестве все объяснить.

В Москву вернулась с убеждением, что меры надо принимать срочные, но вовсе не такие, как Сенат и Синод ждут.

Орлов слов не понимал:

— Да прикажи ты им, Катя, они послушают и отменят, чего скажешь!

Она готова была приказывать, но понимала, что куда лучше самих заставить принять ее разумные замечания.

— Гриша, чем старообрядцы от остальных отличаются?

— Не ведаю… крестятся вроде двумя перстами, а не тремя… Еще чего-то есть, да мне оно на что?

— Ты за переселение из-за границы отвечаешь, можешь сказать, сколько старообрядцев, ушедших ранее, вернулись?

— Есть… да только немного.

— А там их много?

Орлов, уже начавший привыкать, что Екатерина въедливо требует, чтобы знали все о порученных делах, был готов к ответу:

— Много, Катя. По всей границе рядом с Россией много.

— Почему не возвращаются, моему манифесту не верят?

— Не знаю.

— Нет, здесь что-то другое… И Петру не очень поверили, значит, причина в другом есть.

Докопалась-таки до причины, поняла…

Результат потряс всех, особенно Церковь.

В сентябре через год после коронации вдруг повелела собраться Сенату и Синоду вместе. Сенаторы и члены Синода гадали, зачем зовет, были даже мысли, что готовится объявить о передаче власти Павлу, а самой все же стать регентшей, ведь столько за последнее время заговоров против императрицы было! И то хорошо бы, нечего немке, даже самой умной, на российском престоле делать. Ежели бы за мужем позади, так пусть, а самостоятельно…

Хотя и Сенат, и Синод уже были послушны государыне, но ее смещение приветствовали бы.

Екатерина в то утро была особенно молчалива и сосредоточенна; она строго проследила, чтобы платье было богатым, но строгим, чтобы в прическе каждый волосок лежал, как следует, чтобы Орлов выглядел подобающе. Григорий не мог понять:

— Кать, чего ты так волнуешься? Впервой, что ли, сенаторам головы мыть?

Екатерина молчала, явно стараясь не растерять внутренний настрой.

— Преосвященные архипастыри и господа сенаторы! — Императрица оглядела сидевших, убеждаясь, что они слушают ее, а не соседа, нашептывающего что-то о вчерашней пирушке или прочих делах. Собрание уверенных в себе мужей под ее взглядом затихло. — В русской империи, Промыслом нашему управлению вверенной, издавна продолжается раздор и раскол между архипастырями и народом. Я, насколько могла, старалась понять суть раздора и, надеюсь, поняла удовлетворительно.

Вот уж чего не ожидал никто, так это такого заявления, даже Орлов глаза вытаращил, хотя два дня наблюдал, как Екатерина старательно что-то повторяет и повторяет, то и дело правя текст, произнося и снова правя. Теперь стало понятно, почему она столько бесед вела с архипастырями, столько вопросов задавала.

• Предыдущая
• 18/47
• Следующая