Мясная муха - Корнуэлл Патрисия - Страница 12

• Предыдущая
• 12/81
• Следующая

Несколько минут, разделяющие рождение братьев-близнецов — ровно столько ему понадобится, чтобы умереть седьмого мая. Несколько минут — примерно столько жили его избранные. Стены, забрызганные их кровью, напоминали Жан-Батисту картину одного абстракциониста, которую он очень хотел купить, но у него не было денег, да и вешать ее некуда.

— Кто здесь! — кричит он.

Река Чарльз отражает первую весеннюю зелень деревьев, высаженных на Бостонской набережной. Прогуливаясь под этим зеленым сводом, Бентон Уэсли лениво наблюдает за соревнованиями. По спокойной глади воды, словно по воздуху, летят байдарки, стремительно приближая своих молодых мускулистых гребцов к финишу. Слышны только громкие всплески от погружаемых в воду весел. Бентон может подолгу молча наблюдать за такими соревнованиями, тем более сегодня великолепный день, на небе ни облачка, и воздух прогрелся до двадцати двух градусов. Бентон привык к одиночеству и тишине. Общение утомляет его, посреди разговора он может внезапно замолчать и больше не произнести ни слова. Некоторых это пугает, других — раздражает. Чаще всего ему просто нечего сказать, словно он какой-нибудь отшельник, отрешенный от этого мира. Как-то раз он даже умудрился обидеть словоохотливого Макса, всегда шумного и веселого. Макс работает в кафе, где Бентон иногда покупает коктейль или сухарики. Недоразумение случилось при первом же разговоре.

— Доллар, — пробормотал тогда Бентон, кивнув головой.

Макс по происхождению немец, поэтому часто неправильно толкует английскую речь, и к тому же очень обидчив. Он подумал, что этот умник в темных очках и костюме, который висит на нем, как на вешалке, считает всех иностранцев обманщиками и требует сдачу с пяти долларов. Другими словами хочет сказать, что трудолюбивый Макс — вор.

На самом деле Бентон имел в виду, что сухарики и крекеры в этом кафе обычно упаковывают в бумажные пакетики, а не в коробки, и стоят они доллар, а не двадцать пять центов. В таких пакетах внутри есть игрушка-сюрприз, а на дешевой бумаге, из которой они сделаны, печатают какие-нибудь незатейливые игры, очень легкие. Прошло время, когда его детские пальчики пробирались через попкорн в глазури и орешки в поисках такого сокровища. Ему доставались пластиковые свистки, сборные фигурки, а однажды он нашел на дне пакета волшебное колечко. Это был самый чудесный сюрприз. Маленький Бентон носил кольцо на указательном пальце, притворяясь, что оно помогает узнать, о чем думают люди, что они собираются делать, и какого монстра он победит в своей следующей секретной миссии.

По иронии судьбы он и сейчас носит такое «волшебное кольцо», только теперь это золотой перстень с эмблемой ФБР. Бентону нет равных в разгадывании мыслей, намерений и поступков людей, которых общественность называет монстрами. Он родился с этим даром, способностью понимать и предчувствовать их действия. Его добычей были неуловимые нарушители закона, чьи жестокие преступления повергали в ужас офицеров полиции, которые приезжали в Виргинию, в Академию ФБР, даже из-за границы, чтобы посоветоваться с ним. Бентон Уэсли в строгом костюме, с внушительным золотым кольцом на пальце, знаменитый начальник штаба.

Говорили, что в показаниях, в леденящих душу фотографиях, Бентон мог увидеть что-то, чего никто не замечал. Словно требовалось найти какой-то волшебный приз, вырвать его из темноты, из холодного пространства, где единственными звуками были зловещие голоса, шуршание бумаги, приглушенные выстрелы где-то вдалеке. Миром Бентона во время его службы в ФБР являлось старое бомбоубежище Эдгара Гувера, душный бункер под землей, где соединялись трубы, ведущие из туалетов Академии. Очень часто они протекали, и маленькие капли стекали по бетонным стенам бомбоубежища, падали на протертый ковер.

Сейчас Бентону пятьдесят, он давно пришел к горькому выводу, что к составлению психологического портрета преступника психология не имеет никакого отношения, сейчас больше ценятся теории столетней давности, непрофессиональные и примитивные.

Академия ФБР превратилась в рекламу, в надувательство, это еще одна уловка, чтобы вытянуть побольше денег у государства. Его бесит эта пафосность, он не может смириться с тем, что люди не понимают, чем он занимается, не придают этому никакого значения. Его работа стала избитым клише Голливуда, основанным на устаревшей науке о поведении человека, на небылицах и дедуктивных предположениях. Сегодняшняя теория по выявлению преступников не индуктивна. Она обманчива так же, как физиогномика и антропометрия, как древняя нелепая вера в то, что убийца похож на неандертальца, и его можно определить по размеру черепа и длине рук. Для Бентона прийти к выводу, что дело его жизни превратили в шутку — все равно, что для священника перестать верить в Бога.

Неважно, что говорят, неважно, что показывает статистика и эпидемиологические данные, что утверждают мудрые специалисты. Единственная постоянная величина — это изменение. Сегодня люди совершают гораздо больше преступлений, грабежей, изнасилований, похищений, терактов, обычных бесчестных, эгоистических поступков по отношению к любому живому существу. Эта мысль не оставляет Бентона в покое, а времени на размышления у него много. Макс наверняка считает Бентона, имени которого он даже не знает, каким-нибудь профессором в Гарварде или Технологическом институте, эдаким снобом-интеллектуалом, начисто лишенным чувства юмора. Ему не уловить остроумия и иронии Бентона, которыми тот славился, когда был знаменит, теперь эти времена прошли безвозвратно.

Макс больше с ним не разговаривает, только берет деньги и демонстративно отсчитывает сдачу, прежде чем отдать ее этому «Scheifie Arsch»[9] вместе с сырной пиццей, содовой или крекерами.

Он всегда ищет повода о нем поговорить.

— Опять купил свои крекеры, — сказал однажды Макс Носмо Кингу, молодому человеку, развозившему еду. Своим оригинальным именем тот обязан матери, которая увидела, как двери в роддом разделили надпись «No Smoking»[10].

— Он там, — Макс махнул сигаретой на столик под сводом старых дубов, — ест крекеры и таращится на этого воздушного змея, — он вытянул руку, указывая на красного изорванного воздушного змея, зацепившегося за ветки. — Как будто это новый природный феномен или знак свыше. Может, НЛО?

Носмо Кинг остановился с бутылками минеральной воды в руках и, щурясь от солнца, посмотрел в указанном направлении.

— Помню, как это меня раздражало в детстве, — сказал он. — Только купишь себе нового воздушного змея, как через пять минут тот уже болтается на телефонных проводах или на дереве. И так всегда. Вроде все идет хорошо, а потом подует ветер и все к чертям.

Призраки прошлого не отпускают Бентона, куда бы он ни пошел, что бы ни делал. Он живет в своем замкнутом одиноком мирке, который угнетает и подавляет его до такой степени, что иногда ему становится на все наплевать, у него пропадает аппетит, и он только и делает, что спит. Бентон нуждается в солнце и боится зимы. Поэтому сегодня он благодарит Бога за то, что день выдался таким солнечным и ясным. На небо невозможно смотреть без солнцезащитных очков, которые уже давно стали неотъемлемой частью его самого.

Бентон отворачивается от молодых спортсменов и с горечью думает, что, отмерив полжизни, испытывает только равнодушие, бессилие и сожаление вместо смелости и жажды победы, как когда-то.

Я умер, — говорит он себе каждое утро, бреясь. — Мне все равно, я умер.

Меня зовут Том. Том Хэвиленд. Том Спек Хэвиленд. Я родом из Гринвича, Коннектикут. Родился двадцатого февраля 1955, родители родом из Салема, Массачусетс. Психолог, на пенсии, устал от выслушивания вечных проблем людей, номер социального страхования бла-бла-бла, не женат, гей, ВИЧ-инфицирован, люблю глазеть на мускулистых мальчиков в спортзале, дальше никогда не захожу, не начинаю разговор, не назначаю свидания. Никогда, никогда, никогда.

• Предыдущая
• 12/81
• Следующая