Выбери любимый жанр

КГБ в Японии. Шпион, который любил Токио - Преображенский Константин Георгиевич - Страница 16

Перейти на страницу:

Изменить размер шрифта:

«Обязуюсь помогать советским ученым». И — личная подпись…

Распрощавшись в тот вечер с Каном, я отправился домой, а по пути зашел еще в маленький ресторан, расположенный в двух шагах от ТАСС, у метро «Хацудай», чтобы в одиночестве отпраздновать победу. Я выпил кружку свежего пива. До сих пор помню его удивительный, тонкий, бодрящий вкус…

На следующий день я отправил в Москву телеграмму и приготовился к ордену. Две недели прошли в томительном ожидании.

И вот наконец ответная телеграмма из Москвы пришла. Прочитав ее, я чуть не расплакался от обиды.

«Поздравляем с вербовкой ценного китайского агента, — говорилось в телеграмме, — однако обещанный орден пока дать не можем…»

Далее в телеграмме сообщалось, что орден мне дадут только тогда, когда Кан возвратится в Пекин и станет сотрудничать там с нашей резидентурой, а пока мне объявляют лишь устную благодарность начальника разведки Крючкова…

Эта была низшая из наград…

— Вы чем-то огорчены? — внимательно глядя мне в глаза, спросил заместитель резидента. Должно быть, в другой телеграмме, которую скрыли от меня, ему предписывалось проследить за моей реакцией на награду и, если я обижусь, сообщить об этом в Москву, которая не любила подобных обид разведчиков и никогда их не прощала. Это был излюбленный метод КГБ — искушать человека наградой, манить его ей, увлекать все дальше и дальше, но каждый раз откладывать ее до тех пор, пока силы человека иссякнут и он умрет или сойдет с ума…

Вскоре меня вызвали в Москву, где я узнал, что начальство разведки хочет сделать из Капа сюрприз для руководства КГБ, представив его суперагентом вроде Джеймса Бонда, каким скромный ученый Кан, конечно, не был. Для этого предполагалось обучить его шифровке и радиосвязи. Что именно он стал бы таким образом передавать из Китая в Москву, никого не интересовало.

От шифров я отказался сразу же, поскольку они были такими сложными, что ни Кан, ни я сам не смогли бы их освоить.

А вот на радиосвязь согласился, невольно включившись в чиновничью игру высокого руководства.

Вернувшись в Токио, я купил радиоприемник с цифровым табло и начал учить Кана ловить в эфире адресованные ему передачи из Москвы. Конечно, служба японского радиоперехвата тотчас же их засекала, но ни меня, ни даже Москву это не волновало, ибо отступать было некуда…

И тут я заметил, что, кажется, нахожусь в поле зрения японской контрразведки. Хотя в общении с Каном я принимал повышенные меры предосторожности и встречался с ним теперь в поздний час только в храмовых парках, известных своим запустением, каждый раз я видел в темноте какую-то фигуру. Вряд ли это был случайный прохожий.

Однажды, когда мы с женой вышли погулять около ТАСС и заодно побеседовать о Кане, мимо меня быстро прошел человек в штатском. Профессиональным чутьем я угадал в нем полицейского и догадался, что в эти минуты в моей квартире в особняке ТАСС проводится негласный обыск. Так именно и было, о чем я впоследствии узнал из газет.

И вот, наконец, злополучный вечер наступил. Вместо Кана из кустов в парке Сэндзоку вышла группа мужчин в белых плащах, вспыхнул яркий свет небольшого прожектора…

В полиции, где я провел полчаса, со мной обращались очень пристойно и уважительно, однако дали понять, что подозревают меня в некоем «принуждении» — такой вид правонарушений предусмотрен японским законом. Но никакого принуждения здесь не было. Наоборот, только соблазн богатыми подарками, деньгами, щедрыми угощениями в ресторанах…

Через два дня я покинул Токио якобы по собственной воле, а на самом деле по приказу Москвы. Руководство разведки боялось, что в Токийском полицейском управлении, куда меня вызывали, я сболтну что-нибудь лишнее.

До сих пор я не знаю, как японская полиция нас засекла. Был ли Кан агентом японской полиции или китайской разведки или, наоборот, их жертвой?

Вскоре после моего отъезда, как сообщили японские газеты, Кан был возвращен в Китай. Что там с ним случилось? Наградили его или наказали? Не изломал ли я его жизнь? Мысль эта долгое время не давала мне покоя…

Китайские агенты — ненадежный народ. Сегодня они сотрудничают с нашей разведкой, а завтра, глядишь, переметнулись к своим: настолько сильно в них чувство китайского этноцентризма.

Кроме того, многие из них давно сообразили, что на период собственной заграничной командировки совсем не лишне подзаработать за счет советской разведки. Они с готовностью принимают от нас дорогие подарки, деньги, с удовольствием обедают в европейских ресторанах, давая тысячи обещаний о своей будущей агентурной работе в Китае. Однако, вернувшись домой, они пропадают, прячутся, залегают на дно и на связь не выходят. Обнаружить их в миллиардной стране со сложным контрразведывательным режимом практически невозможно.

Иногда, в редких случаях, это все-таки удается, и наш разведчик, сам радуясь возможности лишний раз выехать за границу, мчится на международный конгресс, где должен появиться завербованный нами китаец.

Там разведчик мастерски разыгрывает случайную встречу, но китаец почему-то не ликует в ответ, а, наоборот, мнется и намекает на контрразведку и шпионаж. А иногда и прямо спрашивает своего русского друга о том, в каком отделе разведки тот служит и каков помер его служебного телефона. И приходится навсегда распрощаться с ним во избежание очередного скандала…

А вел ли Китай разведку против нас? Разумеется, и методы ее были очень похожи на наши. Впрочем, есть у нее и своя специфика, связанная с нехваткой денег. Правда, китайцы и тут умудряются находить остроумный выход. Бродя в окрестностях наших оборонных заводов, они выискивали слесарей-забулдыг и предлагали продать им секретную деталь то за бутылку, а то и за целый ящик водки. Очень часто этот прием срабатывал…

Также китайцы хорошо знают, что для русского человека невыносима мысль о том, чтобы быть завербованным китайцами, ведь это, что ни говори, не американцы и не французы. Поэтому они активно используют для работы в нашей стране офицеров и агентов разведки, принадлежащих к коренным китайским национальностям, проживающих также и на территории бывшего СССР: казахов, киргизов и даже русских.

Да, да, среди китайских разведчиков-нелегалов, действующих в нашей стране, попадаются русские!

Впрочем, правильнее было бы назвать их китайцами русского происхождения, живущими в Китае на протяжении нескольких поколений и искренне считающими его своей родиной. У всех у них, кроме того, имеется в крови капля китайской крови — так, для полной надежности.

Говорят, их отбирают в детстве и специально готовят для работы в разведке, среди прочего применяя и древние методы воздействия на психику, мало кому известные за границей.

О редкой встрече с таким русским нелегалом-китайцем рассказывал мне как-то приятель из дальневосточного КГБ. Сам он с нелегалом, разумеется, в контакт не входил, а узнал обо всем от другого китайца, кадрового сотрудника китайской разведки, засланного в нашу страну специально для этой встречи. Каким-то образом китайца перевербовал КГБ, или, может быть, он сам напросился на вербовку.

Встреча, рассказывал он, была обставлена со свойственной китайцам театральностью и потому больше походила на шпионский фильм для подростков, чем на сам шпионаж. Вместо того, чтобы переговорить, случайно встретившись, в трамвае или на рынке, не привлекая абсолютно никакого внимания, китайский шпион назначил встречу у некоей могилы на заброшенном кладбище.

На могиле была метка: желтый крест, выложенный из сырной крошки. Таким образом, метка сохранялась очень недолго, пока ее не склевали птицы. Отыскав ее, наш агент по условиям явки должен был побродить между могилами по замысловатому маршруту, напоминающему начертание сложного иероглифа, но внезапно ощутил между лопаток холодную сталь дула пистолета (все китайские разведчики за границей вооружены).

Последовала грубая брань на русском языке, угрозы вывести предателя на чистую воду. Не оборачиваясь, наш агент сумел кое-как убедить китайского шпиона в своей лояльности и наконец получил разрешение обернуться.