Держава под Зверем - Бриз Илья - Страница 23
- Предыдущая
- 23/72
- Следующая
Вася достал пачку «Лаки страйк», покрутил сигарету между пальцами и, взяв ее за самый кончик, вложил фильтр себе в тонкие губы. Голубой снизу и ярко-желтый вверху огонек газовой зажигалки завершил церемонию прикуривания. Длинная струя сизоватого дыма, и вот он смотрит на всех совершенно спокойно.
Или я чего-то не понимаю, или многие из здесь присутствующих, – констатировал Сталин. – Религия является частью национальной культуры народа. Запрещать веру в Бога – это резать по живому историю. Подрывать веру народа в себя. И это сейчас, когда требуется сосредоточить все силы для победы над многочисленными врагами, для дальнейшего подъема народного хозяйства, для резкого увеличения нашего научно-технического отрыва от противника.
Так что, будем строить церкви? – решился спросить Маленков. Он уже понял, что триумвират взял власть намертво. Бороться с ними уже бесполезно. Более того – смертельно опасно. Но вот к чему они ведут, было непонятно. Ясно пока было только одно – намечался очень серьезный поворот во всей внутренней политике державы.
Ни в коем случае, Георгий Максимилианович, – Вася повернулся к нему и говорил вполне доброжелательно, – хотят – пусть строят сами. Мешать не будем. Даже некоторые закрытые соборы разрешим восстановить. Налогами, конечно, обложим. Мы должны понять простую вещь: церковь – это коммерческая организация между несуществующим Богом и людьми. Другое дело, что когда отдельные цели этой организации совпадают с нашими, вот в этом случае нам с религией по пути. Но только в этом варианте и никак иначе.
А это не слишком ли циничный подход, Василий Иосифович? – спросил Берия. При всех он обращался к Сталину по имени-отчеству.
Это, – Вася чуть задумался, – это прагматичный подход не верующего в Бога человека, который, однако, принимает существующие реалии такими, какие они есть. Ну, ведь у нас свыше девяноста процентов населения крещеные. Это, соответственно, среди православных. А сколько у нас мусульман? А ведь та же Турция, которая со дня на день станет нашей, сплошь мусульманская. Нет, я решительно против запрещения религии. Более того, ни в коем случае нельзя позволить различным конфессиям воевать между собой. Разжигание межрелигиозной розни надо возвести в ранг государственного преступления точно так же, как и межнациональной. Другое дело, что одновременно надо вести атеистическую пропаганду, всемерно повышая образовательный уровень нашего многонационального населения. Ведь вероятность веры в Бога образованного человека значительно ниже, чем незнайки. В то же время воинствующий атеизм мы поддерживать не будем. Мягко надо и… – Вася сделал паузу, – и тоньше. И ни в коем случае не высмеивать верующих. Этим мы только озлобим людей.
– И синагоги разрешим открывать? – неожиданно спросил молчавший до того Мехлис. После серьезного разговора с Синельниковым, состоявшегося на следующий день после того памятного совещания ГКО, когда младшего Сталина практически силой затащили на самую властную вершину государства, он многое понял. Понял, что не стоит сс…ть против ветра, как бы грубо ни звучала эта народная поговорка. Понял что, несмотря на несомненный отход от многих ленинских принципов, они – этот уже явно сложившийся триумвират – хотят усилить нашу страну. Что другого пути у него самого нет. Или вместе со Сталиным, Берией и Синельниковым строить новую державу, или… его самого поставят у расстрельного рва. Третьего не дано. Синельников ясно дал понять: «Кто не с нами, тот против нас». Почему он вдруг решился задать этот вопрос? Да просто потому, что в самой глубине души он верил. Да, он министр Государственного Контроля самой передовой страны мира, истово верил в Бога. На любом допросе, даже третьей степени, он бы никогда не признался в этом. А разве могло быть иначе для простого еврейского мальчика, родившегося в девятнадцатом веке?
Вася посмотрел на Мехлиса и неожиданно улыбнулся:
Ну, куда же мы денемся, Лев Захарович? Ведь у нас сейчас вместе со сбежавшими от гитлеровцев больше пяти процентов населения – евреи.
И мы с тобой, Лева, обязательно тогда в синагогу сходим, – решил подшутить над товарищем Каганович.
А не пустят вас туда, Лазарь Моисеевич, – парировал за Мехлиса генерал-полковник Синельников, – вашими стараниями, если не сказать – молитвами, там, – Егор улыбнулся и показал рукой вниз, на паркетный пол кабинета, – под землей для метро столько дырок наверчено, что это, скорее, ближе к дьяволу, а никак не к Богу.
Хохотали все. У Берии свалилось с переносицы пенсне. Он еле успел поймать его над самым столом. Тонко и звонко смеялся Андрей Громыко. Мехлис хохотал, держась рукой за грудь около сердца. Каганович заливисто хохотал, поставив локти на стол и уперев свой большой лоб с намечающимися залысинами в ладони. Вася Сталин смеялся, не замечая, что пепел с его сигареты сыпется прямо на зеленую скатерть стола. Даже Жданов заулыбался. Но перекрывал всех гулкий бас Егора Синельникова.
Чем хороший солдат отличается от плохого? Выучкой-умением? Да. Знаниями? Несомненно. Способностью быстро ориентироваться в обстановке? И это тоже. Но самое главное – хороший солдат знает, за что он воюет! Советские бойцы это, самое главное, знали – они воюют за Родину!
Стремительный танковый прорыв из Болгарии, внезапно вошедшие в бухту Золотой Рог два линкорa и пять эсминцев со множеством ракетных и торпедных катеров, воздушный десант в пять утра и висящие над Стамбулом многие сотни советских самолетов, мгновенно подавляющие бомбами и пушками любую попытку сопротивления лишили даже самых оптимистически настроенных турецких военных всех надежд удержать европейскую часть города. Моральной способности противостоять Советской армии у турков не было. Они ведь и предположить не могли, что один из грозных линкоров, захваченный в первый день войны у итальянцев, назвать боеспособным можно было только с большой натяжкой. Нет, технически он был абсолютно исправен. Но вот освоить его советские моряки еще не успели. Впрочем, вся остальная техника и сами советские воины были полностью готовы к боевым действиям. Десантники большими группами прохаживались по городу, с улыбочками отбирали у солдат противника оружие, похлопывали по плечу и шли дальше. А с севера вслед за танками но шоссейным дорогам колоннами шли и шли БМП, бронетранспортеры и грузовики с мотопехотой.
Срочное заседание правительства в Анкаре только выявило, что противопоставить Советскому Союзу Турецкая Республика практически ничего не может. Они сами совершили ошибку, под давлением Германии, Англии и Франции без объявления войны напав на Советы. Потеряв шестнадцатого июня большую часть своей недостаточно современной авиации и практически весь флот, Турция была обречена. Был бы жив Ататюрк, может быть, они и не ввязались бы в эту, казавшуюся тогда беспроигрышной войну. Теперь же противопоставить СССР было нечего. Помощи от союзников по фашистской коалиции ждать было нельзя. Британцы были далеко и практически заперты на своем острове. При любых попытках выйти со своих баз английские корабли знакомились со средствами акустического самонаведения новейших советских торпед. Вероятно, знакомство такого рода им не понравилось, так как все выходы в море боевых кораблей быстро прекратились. Впрочем, мирные суда тоже вынуждены были отстаиваться в своих портах. Проскользнуть незамеченными мимо советских моряков и летчиков было невозможно. Французы вышли из коалиции и заявили о своем нейтралитете. Немцы спешно собирали новую армию вместо плененной русскими. У Италии, потерявшей большую часть флота, тоже хватало собственных проблем. В то же время Советы по радио предлагали капитуляцию, обещая не убивать не только мирных граждан, но и военных, сложивших оружие. Выхода не было, и председатель правительства Махмуд Рефик Сайдам выехал в европейскую часть Турции, в Стамбул, приготовив большой белый флаг из собственной шелковой простыни. А Мустафа Исмет Инёню, соратник и преемник Ататюрка на посту президента республики, только сейчас осознавший всю глубину совершенной ошибки, пустил себе пулю в висок. Он знал, что ему никогда не простят геноцида армян и резню греков в Смирне двадцать второго года.
- Предыдущая
- 23/72
- Следующая
