Потерявшая имя - Малышева Анна Витальевна - Страница 23
- Предыдущая
- 23/78
- Следующая
— Я не выучил урока…
— А кто же будет за тебя учить? Старый Архип или Дунька с коромыслом?
— Я не выучил, потому что Глеб украл мой учебник! — выпалил Борисушка.
Имя ненавистного сына заставило Белозерского наконец оторваться от тяжелых дум.
— Ну это ты брось! — не поверил он. — Наверно, посеял где-то учебник, а хочешь свалить все на немощного брата?
— Не такой уж он и немощный, папенька, — возразил мальчик, — по ночам Глебушка спрягает вслух глаголы. Я все слышу через стенку. Он только притворяется больным и немым, а на самом деле…
— Ладно, ступай, не ври на брата! — прервал ябедничество отец. — Скажи еще, что он балеты танцует и романсы поет! После разберемся. И скажи отцу Себастьяну, чтобы принес новый учебник либо старый нашел, не то я с него вычту — он за твоими книгами следить обязан.
Ночь прошла в бесконечных метаниях по кабинету и бесплодных раздумьях. Забыться сном князю удалось всего на пару часов, но именно во сне его и осенило…
Илларион разбудил князя в семь, как тот наказывал. Лошади и карета уже ждали на дворе. Они выпили с Еленой по чашке чая и отправились в путь.
— Как спалось тебе, друг мой Аленушка, на новой перине? — ласково начал Илья Романович.
— Спасибо, дядюшка, перина чудесная! — благодарно ответила Елена и посмотрела на князя с дочерней любовью.
— С кузенами познакомилась?
— Они у вас такие разные! — осторожно заметила та. — Борис веселый и общительный, а Глеб…
Он прервал ее громким вздохом:
— Слабый, больной мальчик, — сказал Илья Романович то ли с жалостью, то ли с упреком, как будто Глеб болел ему назло. — Доктора говорят, больше года не проживет.
— И нет никакой надежды?! — воскликнула юная графиня.
— Ему, бедному, не хватает материнского тепла, — продолжал князь, довольный произведенным впечатлением. — Как мой ангел Наталья Харитоновна, царство ей небесное, преставилась, так и ангеленок наш захворал, словно покойница тянет его к себе в могилку. Матери, знать, без него скучно…
— Господь с вами, дядюшка! — прослезясь, перекрестилась Елена. — Какие ужасы вы говорите!
— Эх, Аленушка, то ли еще в жизни бывает… Молода ты еще все знать!
Отвернувшись, он старательно вытер платком сухие глаза и замолчал.
…Долго простояли они на кладбище у трех могил. Елена молилась и плакала, а Илья Романович отошел в сторонку и все перечитывал про себя надпись на третьем кресте, под которым лежала нянька Василиса. «Елена Денисовна Мещерская 1796–1812». Князь жевал побледневшие от злости губы.
— Это я во всем виновата! — Ослабевшая от слез, Елена вдруг повернулась к дяде и упала перед ним на колени. — Я, я одна!
Князь бросился ее поднимать, но она не давалась:
— Это я их опоила сон-травой! Если бы не снадобье, матушка бы спаслась и была бы сейчас с нами…
— Глупости! — строго одернул ее Илья Романович. — Люди и без сон-травы в пожарах гибнут, а спаслась бы твоя матушка, нет ли — нечего гадать, грех! На все воля Божья, ты вспомни Иова многострадального! Бог у него все отнял, а разве он возроптал?!
Эти слова дядюшки сильно подействовали на Елену, она вытерла слезы. Князь поднял ее под локоток и повел в церковь.
Отслужив панихиду, они спустились по деревянным ступенькам к пруду и присели на монастырской лавочке. День выдался светлый, солнце припекало уже по-весеннему. Впроталине на пруду плавали дикие утки, которые даже в такую суровую зиму не покинули родных берегов. Дядюшка, сняв перчатки, нервно перебирал пальцами трость, словно хотел извлечь из нее музыкальные звуки. Решительный момент наступил.
— Вот ты давеча пожалела моего Глебушку, — начал он издалека, — а при желании могла бы продлить его дни…
— Как же, дядя? — удивленно обернулась к нему Елена, только что всецело поглощенная созерцанием уток на пруду. — Я ведь лечить не умею!
— Очень даже просто. — Илья Романович сделал длинную паузу, набрал в легкие воздуху и как-то странно вильнул спиной, поджимаясь, будто кот, примеривающийся, как ловчее броситься на мышь. — Выходи за меня замуж! — выпалил он наконец. — Станешь доброй мачехой моим детям… Осчастливишь сирот и меня, несчастного вдовца!
Предложение дядюшки показалось Елене настолько нелепым и даже оскорбительным, что она задохнулась от возмущения, не в силах произнести хотя бы слово.
— Ты погоди, не торопись с ответом! — схватив ее за руку, умолял он, неуклюже изображая пылкого влюбленного. За годы деревенской жизни князь растерял былые светские навыки, и его приемы ухаживания теперь были способны скорее напугать девушку, чем очаровать ее. — Обдумай все хорошенько, а вечером, перед ужином, мы с тобой еще потолкуем, мирно, по-родственному…
— Не о чем толковать, — процедила сквозь зубы Елена, вскакивая с лавочки, будто вдруг обнаружила, что дядюшка, сидевший рядом с ней, — прокаженный. — Я обручена с графом Евгением, и вам это хорошо известно. Зачем вы так поступаете со мной, князь? Что это за комедия и где?! На кладбище, у могил моих бедных родителей! Ведь они все видят, князь, все!
Елена побежала вверх по ступенькам, спотыкаясь от волнения, неловко подхватив руками подол траурного платья. Илья Романович некоторое время еще сидел на лавочке, но вовсе не казался обескураженным, словно предвидел подобный исход. Потом вскинул трость к плечу, наподобие охотничьего ружья, прицелился в уток на проталине и шутливо сделал губами: «Пух!..»
Глава пятая
Один большой прием и несколько маленьких скандалов
К дому князя Белозерского непрерывной чередой подъезжали кареты с гостями, приглашенными на званый ужин. Тронутый недавней оттепелью снег, разъезженный десятками полозьев, давно превратился в чернильно-черные лужи, дрожавшие от порывов резкого февральского ветра. В них пляшущими огненными пятнами отражались языки пламени над смоляными бочками, зажженными ради праздника у парадного крыльца. Обновленный особняк Мещерских постепенно наполнялся голосами, топотом ног и шелестом муслиновых платьев. Ровный гул большого собрания то и дело прерывался удивленными восклицаниями — хозяину удалось произвести впечатление на публику. Многие из приглашенных бывали в особняке Мещерских прежде и теперь, не боясь потревожить тени погибших хозяев, сравнивали нынешнюю гостиную со сгоревшей, расточая комплименты в адрес нового хозяина и удивляясь его вкусу и достатку. Все восхищало придирчивых ценителей прекрасного и поборников моды — обои из синего лионского бархата, неизвестно откуда выписанного в такое неспокойное время, мебель в стиле Людовика XIV — мощная, высокая, резная, с грифонами и прочими странными животными, существующими только в человеческих фантазиях, позолоченные канделябры, изображающие химер собора Парижской Богоматери… Даже свечи были какой-то необычной, причудливой формы, похожие на лепестки нераспустившихся лилий. Все это стоило целого состояния, не говоря уже о заранее объявленной новинке и гвозде интерьера — огромном полотне, приписываемом кисти Буше. «По крайней мере я заплатил за него, как за Буше, — шутил князь, отвечая на вопросы любопытных. — За такие деньги даже подделка обязана стать подлинником!» Картина изображала девушку с чрезвычайно несчастным, припухшим от слез личиком. Она молилась на лоне дикой природы, стоя на коленях, скрестив руки на груди, а над ней парила стая румяных ангелков с умильными, сострадательными рожицами. Картина называлась «Молитва сироты», и ни одна дама не прошла мимо нее, не приложив к щеке носового платка.
Но главные сюрпризы ожидали гостей впереди. Илья Романович для увеселения публики нанял целую артель дураков и дур, которые должны были появиться с минуты на минуту в шутовских колпаках и разноцветных полукафтанах. Об этом назавтра обязательно стали бы говорить, а Белозерский ничего не искал сейчас так жадно, как рекламы, пусть даже сомнительного рода. Кроме того, дальновидный князь рассчитывал на маленький скандальчик, как раз такой, чтобы завтра о нем говорила вся Москва. К нему на вечер прибудет сам градоначальник граф Федор Васильевич, с супругой и дочерьми. Его появление держится в строжайшем секрете, потому что московская знать объявила бойкот поджигателю древней столицы, графа почти нигде не принимают. Князь Белозерский — один из немногих, кто не гнушается старой дружбы, и сегодня он взял на себя нелегкую задачу — примирить москвичей со своим губернатором. Но и это было еще не все! На десерт уготована настоящая сенсация. Илья Романович представит гостям свою племянницу, воскресшую из мертвых подлинную героиню московского пожара, и по возможности объявит о предстоящей помолвке. Он даже начерно заготовил философический спич о тяжкой доле вдовца и о благих намерениях по отношению к сиротам, так что чрезмерно дорогая картина Буше пришлась как нельзя кстати и вполне оправдывала уплаченные за нее барышнику деньги. Вечер обещал быть грандиозным, но вот Елена… Ее нелепый отказ мог все испортить!
- Предыдущая
- 23/78
- Следующая
