Толстой-Американец - Филин Михаил Дмитриевич - Страница 10

• Предыдущая
• 10/87
• Следующая

Во вторую группу пассажиров вошли «долговременно упражнявшиеся в науках люди, которые могли бы в путешествии сём собрать более полезных примечаний» ^[119] . Учёные обязанности были возложены на астронома И. И. Горнера, естествоиспытателей В. Г. Тилезиуса фон Тиленау и Г. Г. Лангсдорфа, а также — отчасти — на докторов медицины Морица Либанда и Карла Эспенберга (взявшего себе в помощники Ивана Сидгама). Граф Н. П. Румянцев в инструкции от 13 июня 1803 года уверял Крузенштерна, что стараниями этих высокообразованных лиц «Россия <…> принесла бы и свою дань во всеобщее богатство человеческих познаний» ^[120] . Все они, за исключением М. М. Либанда, также получили каюты на флагмане — на «Надежде».

Совершенно особый кружок составили оказавшиеся в числе странников японцы (как говорили тогда, «несчастным жребием»), В самом начале 1790-х годов их судно потерпело крушение в районе вулканических Алеутских островов. Спаслись и сумели выбраться на русский берег немногие. Сначала уцелевшие японцы влачили существование на самом востоке России, в глуши, потом они были переведены в Иркутск, а незадолго до отплытия «Невы» и «Надежды» выживших иноземцев спешно доставили в Петербург, где они увидели полёт воздушного шара и где им предложили вернуться на родину. (Этим актом доброй воли посланник Резанов намеревался расположить к себе власти загадочной страны.) Памятуя о строгих законах, запрещавших подданным покидать территорию Японии, шестеро невольных эмигрантов, основательно поразмыслив, «пожелали остаться в России и стать русскими подданными» ^[121] . Но четыре их товарища, надеясь, как водится, на лучшее, всё же решились «оставить свободную и малозаботную жизнь, каковую препровождали они в России» ^[122] , и пуститься в обратный путь. Тогда в качестве толмача («для переводов») к ним был прикомандирован крещёный японец Shinso, а по-нашему — Пётр Киселёв, регистратор ^[123] .

По штатным ведомостям, которые опубликовали в своих записках капитан-лейтенанты Крузенштерн и Лисянский, выходит, что в кругосветную экспедицию отправились в общей сложности 129 или 130 лиц.

На родном берегу комплексный план действий был разработан весьма тщательно. Руководствуясь им, «Надежда» и «Нева» должны были, отсалютовав Кронштадту, миновать Европу, потом Канарские острова и направиться к Южной Америке, в Бразилию. Пройдя вдоль континента и обогнув суровый мыс Горн, путешественники намеревались двигаться по Тихому океану на северо-запад (к NW), в Полинезию, мимо Маркизских и Вашингтоновых до Сандвичевых (Гавайских) островов, где кораблям надлежало разлучиться: «„Надежда“ долженствовала идти прямо в Японию; по совершении же дел посольственных — на зимование или в Камчатку, или к острову Кадьяку; „Нева“ же прямо к берегам Америки, а оттуда на зимование к Кадьяку. Следующим пот о м летом оба корабля <…>, нагрузясь товарами, должны были отправиться в Кантон, а из оного в Россию» ^[124] .

Технические приготовления к отплытию и загрузка интрюмов шли неспешно, ритмично и изощрённо, с учётом как вещей знатных («1000 вёдер чистого водочного спирта» ^[125] , противоцинготных средств, товаров для обмена с дикарями и т. д.), так и всяческих мелочей (вплоть до корабельных кошек). Казалось, что петербургские власти, купцы и требовательные морские начальники, согласованно трудившиеся день и ночь, сделали всё от них зависящее для безоговорочного успеха предприятия — в остальном д о лжно было уповать на Всевышнего.

Однако re veraв ходе подготовки правительственные и компанейские чиновники допустили ряд нешуточных кабинетныхпросчётов, которые, как позднее открылось, чуть не погубили дело.

Прежде всего, корабли ушли в трёхлетнее плавание фактически с двумяглавными начальниками — Крузенштерном и Резановым. Странная вещь: каждый из них — и капитан-лейтенант, и камергер — имел веские основания считать именно себя главенствующим во время путешествия и, следовательно, требовать от самолюбивого конкурента беспрекословного повиновения. Крузенштерн, в частности, получил от министра коммерции графа Н. П. Румянцева письменное наставление, из которого следовало, что руководит экспедицией он, капитан-лейтенант. Посему мореплаватель исходил из того, что «должность его не состоит только в том, чтобы смотреть за парусами». Однако у Резанова наличествовали, как представляется, ещё более сильные козыри — например, высочайшая инструкция от 10 июля 1803 года, в которой посланник объявлялся «уполномоченным всей экспедиции». Кроме того, одно из дополнений к инструкции, данной в мае 1803 года Крузенштерну (дополнение к § 16), позволяло видеть опять-таки в камергере Резанове «полное хозяйское лицо» ^[126] .

Почему-то проблема субординации так и не получила в Петербурге окончательного, чёткого и публичного, разрешения. Последствия этого узаконенного на бумаге двоевластия оказались очень печальными.

«Теперь чувствую я в полной мере следствия беспорядка, начавшегося ещё при устроении сея экспедиции, и уверен, что ежели б Ваше Превосходительство имели в отправлении оной принадлежащее вам участие, тогда б занимался я одним делом и избавлен бы был пустых переписок, — писал Резанов в 1804 году П. В. Чичагову. — По крайней мере, из сего зла может произойти та польза, что вперёд лучшим образом предохранят каждого от неприятностей, ибо без чиноначалия нигде ничего устроено быть не может» ^[127] .

Опасность совсем иного рода возникла в связи с тем, что Лисянский был подчинён Крузенштерну.

Дело в том, что «по старшинству службы» (коему офицеры начала XIX века придавали чрезмерное значение) Юрий Фёдорович опережал Ивана Фёдоровича. Он мог считать себя — и, очевидно, считал — обойдённым. Правда, вышколенный офицер держал себя корректно, обиды не афишировал и строго подчинялся дисциплине, однако не слишком приятный психологический фон в его отношениях с Крузенштерном, «с этим человеком отличных дарований» ^[128] , всё же присутствовал. К тому же его непосредственный командир был родом из Эстляндии, то есть происходил из «немцев», что создавало в перспективе дополнительные сложности. Одни члены экспедиции по определению стали ориентироваться на него, другие столь же заученно отдали симпатии храброму россу Лисянскому.

Современники отметили данное пунктирное размежевание: «На корабле образовалось, как у нас водилось и водится ныне, Русская партия и Немецкая партия» ^[129] .

Оставалось только надеяться, что Иван Крузенштерн и Юрий Лисянский, движимые высшими соображениями, сумеют как-то сплотиться, сохранят зыбкий мир и не позволят своим конфидентам, молодым и горячим офицерам, пуститься во все тяжкие.

Как представляется, оплошным оказалось и решение взять в экспедицию японцев. Никаких дипломатических дивидендов из «человеколюбивой» акции Николаю Резанову извлечь не удалось, да и местный губернатор встретил репатриантов в городе Нагасаки без малейшей приязни. Зато в ходе долгого плавания горстка подозрительных азиатов, подчёркнуто державшихся особняком, причинила и без того измученным экипажам кораблей массу дополнительных неудобств. «Японцы многократно на пути нашем подавали мне причину быть ими недовольным», — признавался позднее Крузенштерн и добавлял: «С толмачом своим, который худым нравом своим нимало от них не отличался, жили они во всегдашнем раздоре. Часто клялись они явно, что будут мстить ему за то предпочтение, каковое оказывал ему посланник» ^[130] . В итоге «принявшего христианскую веру» Киселёва, «крайне нужного человека» (характеристика посланника) ^[131] , даже пришлось оставить в 1804 году в Камчатке.

• Предыдущая
• 10/87
• Следующая