Детская книга - Байетт Антония С. - Страница 68
- Предыдущая
- 68/189
- Следующая
Фладд все же убедил Элси позировать студентам, хотя, сидя перед ними, она мысленно составляла список: что купить на ферме и на рынке для ближайшего обеда или ужина. Но никто не осмеливался перечить Бенедикту Фладду, чтобы он вдруг не сменил дружелюбие на мрачность или гнев. Он учил студентов лепить голову. От шеи вниз Элси никто не изображал. Они пытались воспроизвести ее разлетающиеся волосы, резко очерченный рот, широко распахнутые глаза. У миссис Оукшотт получалось лучше всех. У нее правильно вышел угол челюсти и наклон шеи. Брови над пустыми глазницами были живые и многообещающие.
Маленькая Табита бродила с маленьким Робином и набрела на Виолетту Гримуит, которая в саду читала младшим Уэллвудам — Флориану, Робину и Гарри. Надутая Гедда сидела с ними, но не была одной из них. Она читала книгу, лежа на животе в траве и думая, что ей этого мало, мало, она с ума сойдет от скуки.
Табита подошла к группе и остановилась. Виолетта подняла голову.
— Посиди с нами, если хочешь. Как зовут мальчика?
— Робин. Я за ним приглядываю заместо его мамки.
Она была старше Гедды, но меньше ее ростом. Виолетта сказала:
— Ну так веди его в круг, пусть послушает сказку. Мы читаем «По ту сторону северного ветра». Знаешь эту книгу?
— Нет, мэм.
— Я знаю, — сказал Робин Оукшотт. Он сел рядом с Робином Уэллвудом. — Это хорошая сказка. Читай.
Виолетта смерила его взглядом и продолжала читать.
Миссис Оукшотт вызвалась помочь с постановкой. Она стала ассистенткой костюмерши, Имогены Фладд, и оказалось, что она отлично управляется с блестящей тесьмой и драпировками для костюма беременной Гермионы. Олив она нравилась. Она всем нравилась. Ее трудно было не полюбить.
Олив наткнулась на миссис Оукшотт за тисовой изгородью, где они ждали своей очереди выходить на сцену. Миссис Оукшотт поправляла застежку королевской мантии Хамфри. Олив увидела руку Хамфри на затылке миссис Оукшотт — сильные пальцы ощупывали и разминали сведенные мышцы, чтобы дать им отдых. Точно такой же массаж Хамфри делал и самой Олив. Она попятилась.
— Все равно, Мэриан, — продолжал Хамфри. — Как бы разумно ты… мы себя ни вели, все равно это дурацкая затея. Я бы предпочел, чтобы ты уехала домой.
Мэриан Оукшотт положила голову — движением любовницы — на плечо Хамфри.
— Это нелегко, — ответила она. И добавила: — Я тебя люблю, я люблю тебя так постоянно, так сильно, милый, хоть и знаю, что это безнадежно.
А Хамфри сказал:
— Ох, ну да, я тебя тоже люблю, тут ничего не изменишь. Но этому не бывать, ты прекрасно знаешь, всегда знала.
А Мэриан Оукшотт подняла руки, притянула к себе голову Хамфри и поцеловала его, и он вроде как застонал, схватил ее и сам принялся целовать. Олив видела, как дрожит и качается его макушка. Она подумала, не подойти ли к ним, и удалилась.
Гедда лежала в высокой траве, подоткнув юбочку выше панталон и вытянув сильно удлинившиеся за лето загорелые ноги. Ей повезло, что она в отличие от Филлис не страдает сенной лихорадкой. Для маскировки она читала «Век золотой». Я змея в траве, думала она, скрытная змея. Виолетта сидела на кое-как скошенной траве в плодовом саду, чуть поодаль, в низком плетеном кресле, и шила. Гедда проводила очень много времени, шпионя за Виолеттой, чтобы отомстить ей, потому что Виолетта шпионила за ней, залезая в ее личные ящики и тетради. Гедда, как и Филлис, все время обижалась, что старшие не принимают ее к себе: Том и Дороти, Чарльз и Гризельда, а теперь еще и Герант. Но Филлис ныла, а Гедда злилась. Во всех мифах и рыцарских легендах она выбирала роль предателя. Она была Нинианой, феей Морганой, Локи. Она презирала волооких кротких дев, лилейную Элейн, верную Психею, плаксивую жену Бальдура Нанну. Она была сыщиком, который видит людскую суть. Ее правило гласило: люди намного хуже, чем кажутся. Гедда была самой темноволосой из всех детей, с длинными черными волосами, очень густыми черными бровями, часто сдвинутыми в суровой гримасе, и длинными черными ресницами, которые сами по себе были красивыми, особенно когда она спала. Гедде не с кем было поговорить о своих открытиях. Филлис была идиотка. Флориан — малыш. Гедда возлагала надежды на Помону, но Помона тоже оказалась идиоткой, одной породы с Филлис. Кого Гедда ненавидела, так это Дороти, потому что она была старше и все время стояла у Гедды на пути, и ей разрешали то, что самой Гедде не разрешалось. И еще у Дороти была Гризельда, они все время были вместе, а у Гедды никого. Зато она знала (по крайней мере, частично) то, чего не знала Дороти. Гедда подумывала даже, не подружиться ли ей с Табитой — странно, что ее в десять лет определенно считали ребенком, а Табита в двенадцать уже отвечала за Робина Оукшотта и была чем-то вроде няньки. Гедда видела, что Табитина простота напускная. Табита была себе на уме. Гедда не знала, о чем она думает, и понимала: Табита и не хочет, чтобы о ее мыслях кто-то знал. Табита носила маску и не могла допустить, чтобы в ней появилась хоть одна трещина.
В сад, подбирая юбки, примчалась Олив. Она схватила стул, подтащила его к Виолетте, села, наклонилась к уху сестры и отчаянно зашептала. Гедда со своего места все прекрасно слышала и постаралась замереть.
— Ви, я только что открыла нечто совершенно ужасное. Не знаю, что делать.
Она вся трепетала.
— Расскажи, — отозвалась Виолетта. Она любит, когда ей доверяют разные тайны, это Гедда знала.
— Эта женщина — эта миссис Оукшотт — она никакая не миссис… это та самая женщина… дева Мэриан.
— Так это с самого начала было ясно, — ответила Виолетта.
— Что?
— Я сразу об этом подумала. Что ты так расстроилась?
— Она его целовала. Он ее целовал. Я видела.
— Ну и глупо. Лучше не видеть. Она уедет в Паксти и будет там учительницей. Что ты хочешь делать?
— Виолетта, я не каменная, что бы ты ни думала. У меня бывают сильные чувства, гнев. Я так злюсь, так… я терпеть не могу беспорядка. Я не могу работать, если у меня в доме беспорядок. Ты же знаешь. Меня нельзя выбивать из колеи, я должна работать.
— Ну так не позволяй выбить себя из колеи. Ты — гусыня, несущая золотые яйца, с которых кормимся мы все. В том числе, насколько я понимаю, мадам дева Мэриан. Для тебя же лучше оставить ее в покое: она отправится в Паксти и будет зарабатывать себе на хлеб. Ты избавишься от лишнего рта.
— Он ее целовал.
— Ты же знаешь, какой он и что он делает. Все равно, что бы ни случилось, он от нас не уйдет, будь уверена. Это мадам Мэриан — жертва, а не ты, глупая.
— Но я видела…
— Ну так постарайся больше не видеть. Тебе не впервой. Сама кого-нибудь поцелуй — ты прекрасно знаешь, желающие найдутся.
Гедда почувствовала: тут что-то кроется, что-то непонятное для нее, помимо и сверх того, что она поняла.
Олив хихикнула:
— Мистер Метли прочитал мне лекцию о природе женщин.
— Еще один любитель распускать руки.
— Ты заметила?
— От меня мало что укроется, — довольным голосом сказала Виолетта. Вот оно, подумала Гедда: ей нужно знать все, иначе она чувствует себя… меньше, незначительнее…
— Так, значит, ты думаешь, все должно остаться как было… как будто ничего не происходит… как будто я ничего не заметила?
— По-моему, ты это уже прекрасно умеешь.
— О, как ты со мной жестока.
— Как раз наоборот, — ответила Виолетта.
Первая летняя школа была импровизацией с начала и до конца. Все последующие школы намеренно следовали распорядку, сложившемуся стихийно, причудливо, в первый год, когда одна затея — лекция, курсы рисования, вечер поэзии, и главное — постановка пьесы — цеплялась за другую: Тоби Юлгрив читал лекцию об итальянских сказках про брошенных младенцев, что возвращались прекрасными девушками, а группа текстиля и вышивки занималась созданием цветочных набивных ситцев и гобеленов для первого, черно-белого, зимнего акта пьесы и для праздника весны во втором акте, когда Пердита разбрасывает цветы. Приехал Август Штейнинг, чтобы помочь со сценическими эффектами — особенно со статуей Олив-Гермионы, — и остался, чтобы обучить юных Фладдов и Уэллвудов созданию театральных декораций и костюмов. Он взял из «Зимней сказки» то, что укладывалось в его теорию о превосходстве марионеток над живыми актерами, эгоистичными или неуклюжими, в выражении человеческих страстей. Он показывал Флоренции, как танцевать «наподобие морской волны», сгибал и крутил ее собственными руками, так что тело, скованное неловкостью, вдруг необъяснимо наполнялось новой свободой плавного движения. Флоренция, шевеля кистями и стопами, воскликнула:
- Предыдущая
- 68/189
- Следующая
