Детская книга - Байетт Антония С. - Страница 96

• Предыдущая
• 96/189
• Следующая

Рози вырывалась, изворачивалась и шипела, как сердитый котенок. Она изо всех сил вонзила зубы в державший ее палец, и девочка-великан заорала так громко, что Рози едва не оглохла. Рози продолжала бороться, царапаться и кусаться. Огромная слеза появилась на нижнем веке великанского глаза, перелилась через край и упала — тяжелый жидкий шар — на руку, державшую Рози. Потом еще одна. Рози впихнули обратно в дверь дома; пальцы вытащили ключ, повозились, вставили его в замок снаружи и повернули. Потом на окнах снаружи закрылись ставни, и мир Рози погрузился в пыльную тьму.

Рози совсем забыла о человечках в кукольном домике. Она вспомнила о них, когда девочка-великанша открыла дверь и всунула туда тарелку размером с поднос для чайного сервиза, с рублеными кусками какого-то фрукта или овоща — может быть, репы или груши. Они страшно воняли. У Рози пока была еда — на кухне и в чулане хранились крекеры и сыр. Но отвращение, вызванное великанской пищей, вдруг наполнило ее раскаянием за то, что она сделала со своими собственными пленниками. Она встала на колени у кукольного домика, плана, открыла задвижку, удерживавшую на месте переднюю стену дома, и шепотом сказала:

— Простите меня. Простите. Я бы вас выпустила, я вообще не должна была запирать вас, но мы теперь все пленники. Наверное, вы не понимаете ни слова из того, что я говорю. Я хочу попросить у вас прощения. Простите меня.

Человечки сгрудились в гнезде из кукольных одеял. Одна старушка встала. К удивлению Рози, она заговорила. Голос был высокий и царапающий, как стрекот кузнечика. Рози пришлось задержать дыхание, чтобы расслышать.

— Мы понимаем. То есть мы понимаем твой язык. Но мы не понимаем, почему ты взяла нас в плен, и не хотим понимать. Мы хотим вернуться домой.

— О, если бы вы только могли вернуться домой! Но кто-то унес меня вместе с моим домом, и теперь мы заперты в великанской кухне. Посмотрите.

Она очень осторожно подняла старушку и поставила ее на стол, чтобы та могла выглянуть наружу через щелку между ставнями. Старушка приказала Рози принести остальных. Рози очень вежливо попросила их перебраться в ее корзинку для шитья и в корзинке поднесла их к окну.

Они явно не понимали, что перед ними. Рози стала объяснять:

— Это ножка стола, а это край коврика. Это тарелка с едой, которую чудовище поставило для меня, но эта еда противная и ужасно воняет. Вам придется мне поверить. Оно взяло ключ и заперло дверь снаружи. Это чудовище.

— Это ты чудовище, — очень сердито просвистел один человечек. — Мы не слепые.

— Ох, простите меня, — снова сказала Рози и заплакала. Слезы ее падали в швейную корзинку меж пленников и разбивались, и одному из детей в лицо попала целая волна соленой воды.

— Теперь вы видите, — сказала Рози. — Нам отсюда не выбраться.

— Это тебе отсюда не выбраться, — сказал человечек. — А нам можно. Мы можем протиснуться под дверью, потому что там есть щель. Нам легко сбежать, но куда идти после этого, мы не знаем.

Тут они все замолчали, потому что послышались громовые шаги великанского ребенка. В щели между ставнями показалась красная юбка. Чудовище посмотрело, съела ли Рози принесенную ей пищу, и увидев, что нет, тяжко вздохнуло. Потом заговорило — непонятно загремело, как орган в церкви. Рози молчала. Дверь снова закрылась, и ключ повернулся в замке.

Рози сказала:

— Когда стемнеет, вы можете выбраться наружу и убежать куда-нибудь. Я думаю, чудовище вас даже не заметит, потому что вы очень маленькие. Вы можете убежать, как пауки.

Но тут старушка сказала нечто удивительное.

— Если ты, мисс Рози Чудовище, вытолкнешь ключ наружу, мы пролезем под дверью, где ступенька чуть ниже, и возьмем с собой веревку, и привяжем ее к ключу, так что ты сможешь втянуть его обратно внутрь и открыть дверь.

Рози страшно удивилась.

— Но с какой стати вы будете мне помогать?

— Ну, — ответила другая женщина, — можно сказать, с практической точки зрения: ноги у тебя гораздо длиннее наших, а ведь нам еще домой добираться. А можно сказать, что мы не любим, когда людей запирают и превращают в игрушки. А можно сказать и то, и другое.

И добавила:

— Не плачь. Нам от этого мокро.

Рози сказала:

— Даже если мы выберемся из моего дома — я не знаю, где мы и как нам спастись из этой кухни.

— Пусть так, — ответил один из человечков. — Все по порядку. Сначала мы выберемся наружу. Потом спрячемся. Мы очень хорошо умеем прятаться, и тебя научим. Потом найдем дорогу домой.

— Но нам придется перебраться через гору.

— Значит, мы найдем эту гору и переберемся через нее. Слушай меня, юное чудовище. В этом ярко-розовом платье ты бросаешься в глаза. До захода солнца найди себе какую-нибудь одежду цвета тени и опавших листьев. Собери в мешок еду, какую ешь сама, и положи туда овсянки для нас. Мы можем путешествовать в этой корзинке, прячась между катушками. Подумай, что может понадобиться тебе в пути. Что-нибудь такое, чем можно резать и колоть. Что-нибудь такое, из чего можно пить — для тебя и для нас. А теперь иди ищи веревку, чтобы втянуть ключ.

Рози послушалась его, и они дождались наступления ночи и сделали как договорились.

О том, как они добирались домой по ущельям и высокогорным равнинам, о том, как большая девочка помогала маленькому народцу, а они ей, нужно рассказывать в отдельной сказке…

Говорят, у каждого ребенка свои родители. Родители Тома были моложе и безрассуднее родителей Робина. Гарри никогда не знал семьи без старших детей, которые казались такими могущественными и свободными, приходили и уходили по своим загадочным делам, не запертые в детской. Для младших семья была стаей созданий, которые движутся кучками и группами, живут в общих детских, имеют общие чувства и мнения. Том и Дороти были уже почти взрослые и самодостаточные существа: они начали думать о будущем вдали от «Жабьей просеки», полном зыбких надежд и страхов, а у Дороти — еще и с нелегко достижимой, иногда пугающей целью. В конце 1900 года Тому было восемнадцать лет. У родителей сложились планы на его будущее: осенью он должен был держать экзамены на право учебы в университете, а в конце года — экзамен на стипендию Кингз-колледжа в Кембридже. Родители наняли учителей — Тоби Юлгрива и Иоахима Зюскинда. Помимо этого, они нечасто задумывались, чем занята (или не занята) голова Тома. Олив продолжала по временам писать про подземные приключения, и Том читал написанное; год проходил, Тому становилось все больше не по себе, он даже ощущал себя виноватым из-за того, что так поглощен сказкой. Когда в усадьбу приехала журналистка и ей показали тайные книги, Том рассвирепел, хоть эти книги и не были по-настоящему тайными, ведь о них все знали. Он заявил, что такие частные, семейные вещи не выставляют на публику только для того, чтобы похвастаться. Так не делают.Олив оправдывалась, что не собиралась этого делать, что это вышло само собой. Они кое-как помирились, но Том дулся еще недели три.

Ни Хамфри, ни Олив не знали в точности, какие предметы изучает Том для будущих экзаменов. Хамфри все время был в разъездах — он читал лекции и писал статьи. Олив сидела в кабинете и скрипела пером. Виолетта готовила пудинги с мясом и почками, штопала носки, а если у Тома был усталый вид, давала ему перед сном молоко и печенье. Иоахим и Тоби допускали возможность, что экзаменов Том не сдаст. В частности, потому, что он иногда просто не являлся на занятия — «я пошел в поход, далеко, спал в палатке, забыл, извините, пожалуйста». Иоахим и Тоби не рассказывали Хамфри и Олив об этих прогулах. Они стали ходить вместе с Томом на прогулки и по дороге обсуждать с ним Шекспира и ботанику.

• Предыдущая
• 96/189
• Следующая