Беатриче и Вергилий - Мартел Янн - Страница 23

• Предыдущая
• 23/28
• Следующая

Режиссер, старый сербский эмигрант, представлявшийся югославом, являл собой коммунистический реликт, в котором жила непоколебимая вера во всеобщее равенство и благородство. Он шел к своей мечте. В любом человеке он безошибочно угадывал актера, который должен не прятаться в роли, но слиться с ней, дабы личности исполнителя и персонажа существовали воедино. «Не старайтесь понравиться, — наставлял он труппу. — Стремитесь к достоверности». Он распределял роли, невзирая на возраст, цвет кожи, акцент, фактуру и, в допустимых случаях, пол актера. Народный театр создавался из народа и для народа. Чтобы оценить, его надо было увидеть.

Под столь жестким, но справедливым руководством «Оранжерейные лицедеи» получили признание света, то есть города. Популярный развлекательный еженедельник поместил рецензию, озаглавленную «Экзальтированное любительство», регулярно откликались и другие местные средства информации. Все сходились в том, что сия хорошая и серьезная затея представляет собой социологический эксперимент. В результате подобной рекламы расширился круг зрителей — к поклонникам из числа родных и друзей добавились студенты-социологи, культурологи и филологи.

Все это происходило еще до того, как Генри появился в хорошо сформированной труппе. «Оранжерейные лицедеи» были одной из причин, по которым он не хотел покидать город. До чего ж славно на пустой сцене кружком выставить стулья и, усевшись с партнерами, разбирать пьесу! Вера, братство, радость!

Сосредоточенный на подступавшей премьере, Генри не забывал и о таксидермисте, который в своей драме хотел отразить «непоправимое злодейство», учиненное над животными.

Генри и Сара имели свой повод поразмыслить о звериных страданиях. Однажды Генри пришел домой и удивился, что Мендельсона его не встречает. Услышав, как открывается дверь, кошка всегда выходила в коридор, вопросительным знаком задрав хвост. Обычно ее сопровождал фыркающий Эразм, но сейчас и он не появился. Сара спала. Сон беременной свят, и Генри на цыпочках отправился искать Мендельсону. Под диваном, всегдашним убежищем, кошки не было. Отыскать ее помогли пятна крови возле стеллажа. Мендельсона забилась в щель между полом и нижней полкой.

— Кис-кис! Мендельсона! — шепотом позвал Генри. Кошка чуть слышно мяукнула.

Из-под стеллажа показалась ее измазанная кровью мордочка, потом окровавленная, в клочья изодранная спина — Мендельсона выползла, волоча задние лапы. Поскольку она была домашней кошкой, уличный инцидент исключался; источник увечий мог быть только один — Эразм. Генри получил ответ на свой вопрос: как уживутся кошка и собака? (Но ведь столько времени уживались, чего им делить-то?)

Последнее время Эразм вел себя немного странно. Супруги это заметили. Генри обернулся и в дальнем углу комнаты увидел пса, который явно был не в себе. Не похоже, чтобы он чувствовал свою вину и боялся наказания. С ним творилось что-то неладное. Генри трижды ласкою его позвал. Пес не подошел. Когда Генри к нему приблизился, он зарычал. Надев пальто и толстые перчатки, Генри поймал пса. Эразм яростно сопротивлялся — огрызался и лаял, чего с ним никогда не бывало. Вскрикнула проснувшаяся Сара. Генри гаркнул, чтоб она не выходила из спальни. Морда Эразма была исцарапана — видимо, Мендельсона защищалась. Полотенцем Генри завязал ему пасть и крикнул Саре, чтоб уложила кошку в сумку для перевозки.

На такси он повез животных к ветеринару. Сара тоже хотела поехать, но, учитывая ее состояние и странное поведение пса, было решено, что лучше ей остаться дома.

У Эразма диагностировали бешенство. На вопрос, как же заразился привитый пес, не ответили ни в лечебнице, ни в приюте, куда пришлось его отвезти. В больших городах есть всякого рода дикие звери, больные бешенством и даже чумой, говорили служители. Однако надлежащие санитарные меры препятствуют распространению этих болезней, и домашние питомцы, как правило, им не подвержены. Возможно, не сработала вакцина. «Не подцепил ли пес заразу в магазине таксидермиста?» — подумал Генри. Мысль нелепая, однако ж мелькнула не раз.

Клыки Эразма сломали Мендельсоне позвоночник и прокусили легкие. Чтобы избавить кошку от дикой боли, надо было ее усыпить. Ей выбрили переднюю лапу; Генри положил кошку на стол, и ветеринар воткнул шприц в лысинку. Мендельсона не сопротивлялась. Она доверяла. Едва опустился поршень шприца, как глаза ее померкли, и она ткнулась головой в стол.

Конец Эразма был тяжелее. По приказу служителей, Генри запихнул осатанелого пса в большой ящик с оконцем. Окончательный диагноз поступил позже, после вскрытия. А первоначальный, решивший судьбу Эразма, базировался на визуальном осмотре через оконце. Пес был неузнаваем: яростно лаял, рычал и бросался на оконце, пытаясь тяпнуть наблюдателей. Но потом стал прежним и свернулся на полу, вздрагивая и тихонько скуля. Легкое шипенье газа вновь вывело его из себя, и он вскочил, готовясь к отчаянному прыжку. Газ подействовал быстро, но медленнее, чем укол: суча лапами, Эразм завалился на бок, изо рта его пошла пена, глаза закатились. Когда Генри разрешили достать его из ящика, он уже окоченел.

В лечебнице Генри держался. Вокруг были посторонние, которые ставили диагноз, а потом ждали его решения и оплаты счета. Возвращаясь домой, он тупо смотрел в окно такси. Прошибло его на лестнице, когда он, поднимаясь в квартиру, вдруг ощутил пустоту возле ног, о которые обычно терся пес, и пустоту в правой руке, где обычно лежал поводок. Очень не скоро он сумел вставить ключ в скважину и открыть дверь. Как обо всем сказать Саре, которая чутко и беспокойно вынашивает новую жизнь?

В коридоре Сара стояла на том самом месте, где обычно Мендельсона встречала хозяев, в глазах ее застыло тревожное ожидание. Говорить ничего не пришлось. Она сразу все поняла, увидев, что Генри вернулся один.

Оба расплакались.

— Я ходила к подруге, — всхлипывала Сара, — ужасно устала и тотчас легла. Потом, слышу, Эразм заходится лаем, а ты кричишь, чтобы я не выходила из спальни. Когда вернулась, ничего необычного не заметила, да я и не вглядывалась. Даже не помню, видела я Мендельсону или нет. Просто с ног валилась, хотелось прилечь. Может, она была еще цела?

Сара винила себя в том, что не отыскала кошку, Генри казнился, что оставил без внимания странную угрюмость пса.

Потом оба встревожились, что сами могли подхватить заразу. Сара ужасно боялась потерять ребенка, но вспомнила, что питомцы, за которыми в основном ухаживал Генри, ее не кусали и не царапали. Генри тоже не пострадал, но, поскольку общался с животными в их последние часы, прошел курс уколов от бешенства.

Как-то раз после репетиции к Генри подошел один актер.

— Я и не знал, что ты известный писатель, — сказал он. — Думал, просто официант.

Коллега вроде бы говорил шутливо, но Генри распознал его серьезный интерес. Этот пронырливый юрист будто спрашивал: кто ты? каково твое место в обществе? Оказывается, я тебя совсем не знаю.В тоне его слышалась обида.

«Что, теперь отношение ко мне изменится? — подумал Генри. — Разве человек не может о себе что-то утаить?»

— В прошлый раз ты ушел, а тебя искал какой-то мужик, — продолжил юрист. — Сказал, вы знакомы, описал тебя, но назвал другую фамилию. Наконец показал тебя на газетном снимке.

Неделю назад городская газета поместила иллюстрированную заметку о репетициях. Имена исполнителей не указывались, но даже в костюме и гриме Генри был вполне узнаваем.

— Как его зовут? — Генри догадывался, о ком речь-Высокий старик, очень серьезный?

— Он не представился. Но это он. Мрачный, как гробовщик. Ты его знаешь?

— Да, знаю.

— Вот, он оставил для тебя. — Юрист передал Генри конверт, подтвердивший визит таксидермиста.

«Почему он не назвался?» — гадал Генри. Какая-то параноидная таинственность. Он не сообразил, что старик не знает его настоящего имени. При встречах с глазу на глаз не было нужды обращаться друг к другу по имени, реальному или вымышленному.

• Предыдущая
• 23/28
• Следующая