Жажда боли - Миллер Эндрю Д. - Страница 43

• Предыдущая
• 43/72
• Следующая

— Ваши бесчинства в моем доме закончены, Джеймс. Вы дадите мне удовлетворение как можно скорее. А пока уезжайте отсюда. Завтра утром к вам придет мой секундант. Думаю, вы не в первый раз участвуете в подобного рода делах, так что порядок вам известен. Это все.

Поклонившись, Джеймс говорит:

— Вы будете удобной мишенью, мистер Манроу. Желаю вам доброй ночи.

В сумерках на следующий день Джеймс возвращается из Маршфилда. Фермер умер. Повернув к Гранд-Пэрэйд, он замечает мистера Осборна, стоящего у перил лестницы, и подъезжает к нему. Осборн, сухо поздоровавшись, говорит:

— Я не смог переубедить его. Однако извинения и обещания никогда не видеться с миссис Манроу, возможно, будет достаточно.

— Я получил вызов, сэр. Стану я видеться с миссис Манроу или нет, не имеет до этого никакого касательства.

— Если вы убьете его, Дайер, вас арестуют. Одумайтесь. История эта закончилась. Вы молоды, можете куда-нибудь уехать и жить в довольстве и достатке. Чего не скажешь о Манроу. Вы не оставили ему путей к отступлению.

— Он избрал вас своим секундантом?

— По чести, я не мог ему отказать.

— Значит, это дело чести, не так ли?

— Именно так.

— Стало быть, вы пришли сообщить мне, где и когда его честь требует удовлетворения.

— Лэнсдаун. Вверх по дороге на вершину холма. Я буду ждать вас там. Завтра в шесть часов утра. Если один из противников будет смертельно ранен, другому предоставляется день, чтобы скрыться из города.

— Чем мы должны убивать друг друга?

— Я принесу пару пистолетов.

— И зарядите в моем присутствии.

— Несомненно.

— В таком случае нам больше нечего сказать друг другу.

Он встает в пять, ест легкий завтрак и оставляет мистеру Тимминсу, личному секретарю и ассистенту, письменное сообщение о том, что он не сможет принимать сегодня новых больных.

Едет верхом по почти пустому городу. Двое молодых людей в беспамятстве бредут домой после ночной игры и попойки. На Квин-сквер пастух гонит из города стадо коз. Молочница сидит на перевернутом ведре и заплетает косу. Обычное утро. В воздухе уже пахнет осенью.

Джеймсу приходилось стреляться дважды, оба раза в Лондоне и оба раза с однокашниками, хотя что именно было причиной тех ссор, он уже и не помнит. В первый раз пистолеты оказались испорчены, похоже, что кем-то из секундантов. В другой пуля Джеймса вошла противнику в плечо. Тогда с ними в саду было еще с десяток студентов, и недостатка в желающих удалить пулю не наблюдалось. Впоследствии поднялся страшный шум, но не надолго, и о деле этом вскоре забыли. Два молодых человека, поссорившихся в саду таверны, никого особенно не интересовали.

На холме Лэнсдаун-Хилл Джеймс, неожиданно обернувшись, глядит на город, на прильнувшие к аббатству домики, из труб которых тянется дымок, на безмятежно переливающуюся на солнце реку. На короткое мгновение ему приходит в голову, что всего этого можно лишиться, что, убив Манроу, он должен будет бежать — во Францию или, быть может, в Голландию. Джеймс внутренне содрогается. Ему совсем не хочется убивать Манроу, он не питает к нему никакой вражды. И уж конечно, он не стреляется ради Агнессы. Пусть себе Манроу забирает ее обратно. Он убьет Манроу из-за его же глупости, из-за этого наглого вызова. Что он себе позволяет? Эта нелепая сцена в кабинете! Нужно было отходить его как следует там же, на месте, и все. А эти дуэли всегда так занудно обставлены.

Впереди на дороге появляется Осборн и поднимает трость. Когда Джеймс подходит, он с удивлением спрашивает:

— Вы один?

— Как видите, сэр. Где мой противник?

— Пожалуйте сюда.

Он ведет Джеймса сквозь просвет меж деревьев, потом через старые каменные ворота со сломанным украшением на верхушке одного из столбов.

— Что это за место?

— Здесь некогда был сад, — отвечает Осборн.

В противоположном конце сада у тюльпанного дерева его ждут Манроу и еще какой-то человек. Осборн подходит к ним, затем возвращается вместе с Манроу. Джеймс спешивается.

— Доброе утро, Джеймс, — говорит Манроу, все такой же собранный и полный спокойного отчаяния.

— Я прошу вас обоих, — говорит Осборн, — отказаться от этого совсем не христианского дела. Хоть оно и зашло столь далеко, все же можно достичь какой-то… договоренности. Что вы на это скажете?

— Ежели мистер Манроу заберет свой вызов, — отвечает Джеймс, — я не стану его убивать.

— Я не могу забрать вызов, сэр, — произносит Манроу. — Оскорбление слишком велико.

Джеймс пожимает плечами:

— Для вашего же блага, сэр, надеюсь, что рука ваша тверже держит пистолет, чем скальпель.

Осборн подает знак стоящему в отдалении человеку принести ящик, открывает его, заряжает оба пистолета и протягивает их Джеймсу. Джеймс выбирает тот, что в левой руке. Великолепное оружие с кремневым замком: вороненый восьмигранный ствол, золотое затравочное отверстие, рифленая рукоятка. Курок взведен.

Другой пистолет достается Манроу. Повернувшись, они проходят несколько шагов.

— Обождите минуту, — просит Манроу.

Он передает свое оружие Осборну, снимает камзол и жилет.

— Нет нужды беспокоиться, что вам в рану попадет ткань, сэр. Я буду целить в голову.

Ответа нет. Манроу берет пистолет. Осборн отходит в сторону и спрашивает:

— Готовы, господа?.. Тогда стреляйте!

Почти сразу же следует выстрел Манроу. Вспышка, облачко дыма, грохот, разнесшийся на мили вокруг.

Джеймс поднимает пистолет. Он чувствует себя на редкость хорошо этим утром. Подтянут. Способен на все. Он не думает о том, убьет он Манроу или не убьет. Он просто наводит пистолет на цель и нажимает на спусковой крючок. Манроу поворачивается на цыпочках и валится в траву. Осборн бежит к нему.

— Убит? — спрашивает Джеймс.

— Не думаю, — отвечает Осборн.

Джеймс направляется к ним — ему любопытно, какова рана. Смотрит вниз. Осборн держит на коленях голову Манроу, вытирая ему лицо покрасневшим от крови платком. Глаза раненого закрыты, но дыхание слышится явственно. В середине лица месиво — рваная рана, торчащая кость.

— Придется снабдить его новым носом. Отвезите его в дом. Я осмотрю его там.

— Осмотрите его?

— Да, сэр. Неужто вы забыли о моей профессии?

Джеймс бросает пистолет на траву рядом с мистером Осборном, желает всем доброго утра и уходит из сада, ведя под уздцы свою лошадь.

Мужа Агнессы Манроу вносят в дом.

— Джеймс ранен? — спрашивает она.

Осборн качает головой и, осторожно маневрируя с раненым по лестнице, бормочет:

— Это тебя им следовало бы застрелить.

Рана затягивается. Джеймс перевязывает ее ежедневно, заглядывая в открытую полость головы и делая зарисовки, с которых позднее закажет оттиски. Оба молчат. Манроу не разговаривает четырнадцать дней, когда же он произносит первые слова, его голос кажется таким же искалеченным, как и лицо. Как ни странно, единственный, кто в силах разобрать, что он говорит, — это Джеймс Дайер. Навещая больного, его друзья испытывают недоумение и разочарование. В поведении Джеймса нет ни капли раскаяния, как нет ни капли обиды в поведении Манроу. Они ведут себя словно соучастники одного преступления — обычно подобные отношения связывают любовников или людей, некогда желавших друг другу смерти. Агнессу не замечают. Она бродит по дому в потрепанном платье, изливая жалобы лишь самой себе и выпивая одну за другой чашку дорогого обильно подслащенного шоколада.

Нос по рисункам Джеймса смастерил часовых дел мастер с Пьерпонт-стрит. Он легок, сделан из полированной слоновой кости и прикрепляется к очкам Манроу. Проходит несколько примерок, прежде чем Джеймс удовлетворен. Манроу сидит в постели и разглядывает себя в зеркало. Он возвращает зеркало Джеймсу, и в глазах его стоят слезы.

— Он переживет вас, сударь, — говорит Джеймс, — на много лет. Ему суждена жизнь дольше вашей.

• Предыдущая
• 43/72
• Следующая