Жажда боли - Миллер Эндрю Д. - Страница 62

• Предыдущая
• 62/72
• Следующая

— Нам нужно возвращаться, — говорит Дот.

— Моя любовь, моя дорогая, — зовет он ее, но она, похоже, не слышит.

Ему хочется рассказать ей о Мэри, о том, как раньше он был совсем другим, не похожим ни на кого человеком, получеловеком. О том, как он изменился, словно пройдя сквозь заколдованное зеркало, — растрепанный мертвец, поднявшийся из могилы. «Я и в самом деле подобен Лазарю, — думает он. — Интересно, была ли у Лазаря жена?»

— Нам нужно идти, — повторяет она.

Между ними сквозь маленькое окно падают яркие косые лучи. Ей на волосы и ему на залатанные башмаки.

— Дот?

Она подносит палец к губам.

— Дот, жизнь моя.

— Тише, Джем.

У двери она протягивает ему руку, и он, успокоившись, берет ее в свою. Не торопясь они направляются обратно в сад. Их не было минут пятнадцать. Оберон посылает Робина Доброго Малого за волшебным цветком. Их отсутствия не заметили.

В воскресный день в четыре часа Август Роуз прогуливается с врачом перед Вифлеемской больницей, демонстрируя ему ряды сидений для публики, которые уже три дня мастерят плотники. Еще слышен звук пилы, неожиданно нарастающий грохот молотка, лишенное мелодии посвистывание какого-то рабочего, но в основном работа закончена. Сколочено двести мест, а первого зрителя следует ожидать меньше чем через три часа.

По столь важному случаю больница приукрасилась. В окнах отражается небо над Мурфилдзом и полосы перьевых облаков. Сад подстрижен. Аромат жимолости почти скрывает вонь ее величества Необходимости. И только решетки на окнах верхних этажей и крики, похожие на крики чаек, говорят о том, что это вовсе не тихое загородное поместье вельможи.

Переоделся и врач. Теперь на нем сверкающее одеяние, в коем он обычно встречает гостей. С ним по лужайке прогуливается Роуз, показывая двор, леса, укромные уголки и беседки, где будет разыгрываться действие. О деньгах они еще не говорили. Об этом позже. Между ними существует вполне преодолимое взаимное недоверие. Каждый если и обманет другого, то не слишком.

Врач обращается к Роузу:

— Надеюсь, в пьесе нет ничего такого, что могло бы чрезмерно возбудить больных? Не хотелось бы, чтобы их буйство затронуло зрителей. Ничего подобного ни в коем случае нельзя допустить.

— Это тихая пьеса, — отвечает Роуз. — Очень умилительная. Она их ублаготворяет.

— А с женщиной по имени Дороти Флайер не случилось никаких неприятностей?

— Дот Флайер, сэр, — это наш самый яркий лучик.

— Я распорядился, — продолжает врач, — чтобы с ней обходились как можно строже, коли она что-нибудь выкинет. Они должны бояться нас, мистер Роуз.

— Не сомневаюсь, что так оно и есть.

Врач звенит серебром в кармане, бормоча:

— Для их же собственной пользы.

Они стоят, разглядывая рабочих. Последний собирает инструменты в холщовый мешок, утирая тряпкой разгоряченное лицо. Собака примеряется, чтобы поднять лапу у одной из скамеек. Плотник хочет пнуть ее ногой, однако промахивается. Наконец Роуз говорит:

— Не хотите ли посмотреть на своих артистов?

— Моих артистов, сэр?

— Они считают вас своим покровителем. Вы даже не представляете, сэр, сколь огромное место занимаете во всех их помыслах.

Врач кивает головой, позволяя себе улыбнуться:

— В таком случае, конечно. Пойдем посмотрим.

Роуз подхватывает врача под руку, и они гуляючи направляются к главному входу больницы, к тени, что окружает ее подобно крепостному рву. Из высокого окна раздается крик сумасшедшего — и во все стороны разлетаются голуби. Поглядев вверх, плотник плюет, чтоб избежать сглаза, и взваливает на плечи мешок. Собака смотрит, как он удаляется, а после залезает на скамью, поворачивается и засыпает настороженным сном.

Труппа собралась в зале, где они репетировали в первый раз. На деньги мистера Роуза они угостились вином, правда, никто еще не охмелел, если не считать двух санитаров. Корзину с костюмами уже опустошили. Нешуточные баталии происходили за право владения самыми изысканными предметами туалета — клееной диадемой, парой туфель с изящно заостренными носками и шлемом с плюмажем из забытой постановки «Тамерлана». Но теперь все притихли, кто-то разговаривает сам с собою; кто-то, держась за руки с товарищем, смотрит в пол; кто-то раскачивается на пятках в уголке.

На пустой корзине сидит Джеймс. Рядом с ним Дот, наряженная царицей фей, с лицом, разрисованным так, что Джеймсу делается не по себе. Он держит на колене ослиную голову. И, поглаживая щетинки, размышляет о том, почему это он не помнит ни единого слова из своей роли. Мимо проходят Роуз и врач, оглядывая их, точно генералы, проводящие смотр войск накануне битвы. После их ухода вокруг сцены зажигаются факелы, прибывают первые зрители, за ними музыканты, которые усаживаются с краю сцены и начинают настраивать инструменты. Сосредоточенные, тихие люди.

Когда наконец все скамьи заполнены — женщины обмахиваются веерами, мужчины о чем-то оживленно беседуют, слуги стоят в стороне, изнывая от жары в своих ливреях, — из дверей больницы выходит мистер Роуз. Раздаются жидкие хлопки, кто-то шикает. Роуз поднимает руку и, приветствуя гостей сумасшедшего дома, говорит:

— Вас сегодня ожидает неожиданное. Мы вместе предадимся фантазиям, но то, как именно сие будет происходить, зависит от наших актеров. Дамы, вам нечего опасаться…

Первыми выходят мистер Ди и миссис Доннелли. Дойдя до травы перед скамейками, они останавливаются, как потерявшиеся дети, прижимаясь друг к другу и с ужасом всматриваясь в незнакомые лица. В рядах замерших зрителей воцаряется тишина, потом следует чей-то приглушенный комментарий, волною пробегает смешок.

Миссис Доннелли начинает говорить — сначала свои слова, потом мистера Ди, и то и другое немыслимой скороговоркой. Публика оживляется, кто-то швыряет апельсин. Сев на траву, мясник снимает башмаки и чешет пятку. Тут же из публики выскакивает молодой человек в роскошном кафтане и исчезает вместе с башмаками; раздается чей-то голос, подражающий пронзительному звуку охотничьего рожка, и мистер Ди припускает за вором, гоня его до последних рядов. Выходят братья Коллинз. Миссис Доннелли с плотно закрытыми глазами начинает читать и их роль, пока ее не валит на землю пинок Натаниэля Коллинза. Вновь является мистер Ди с башмаком в руке и разбитой в кровь губой. Он размахивает над головой отбитым у вора башмаком. «Браво!» — кричат из публики. Мистер Роуз поднимается на сцену. Вид у него такой довольный, словно спектакль проходит гораздо лучше, чем он предполагал. Роуз успокаивает развеселившихся зрителей и, подмигивая, указывает на Дот Флайер, выступающую на авансцену в окружении прислужниц-фей. Отблески факелов отражаются в ее волосах. Она читает свои строки — частью это Шекспир, частью собственное невнятное лепетание — прелестно, соблазнительно, с подкупающим смятением, которое заставляет зрителей замолчать. Тем, кто пытается шикать, затыкают рот. В траву к ногам Дот летят монеты.

Джеймс играет так, словно он сидит где-то в воздухе над собственным правым плечом и разглядывает сам себя. Вдруг на краткое мгновение в середине пьесы он прорывается назад сквозь время и вновь становится существом из своей прошлой жизни, холодным и надменным. Ужасное потрясение, вызывающее тошноту, как удар в солнечное сплетение. Потом все проходит, и слова, которые он вроде бы забыл, текут свободно, а руки производят те самые жесты, которым столь терпеливо учил его мистер Роуз. Основа для сиденья оказалась задумчивой и меланхоличной, но оттого прыжки ткача кажутся еще более смехотворными, а любовь к нему Титании еще более нелепой. Публика смеется. Зрителям по-настоящему весело, а когда Дот обнимает Джеймса, все аплодируют, расчувствовавшись.

На следующий день актеры ведут себя спокойнее. Поведение же зрителей, напротив, пугает. По-воскресному пьяные, норовистые, в любой момент готовые полезть в драку. Их легко развеселить, но настроение может столь же быстро перемениться. За четверть часа до окончания спектакля валятся несколько рядов скамеек, опрокинув вопящих мужчин и женщин на траву или на колени к соседям. Кто-то укусил одну женщину выше локтя. Но никого не убили. В конце пьесы в голову Роузу летит бутылка. Он довольно удачно увертывается. Врач в ярости. В этот вечер не устраивают никаких торжеств — ни вина, ни танцев. Адам сидит с Джеймсом в его клетушке. До них долетают голоса Роуза и доктора, кричащих что есть силы друг на друга в нижних комнатах.

• Предыдущая
• 62/72
• Следующая