Это моя война, моя Франция, моя боль. Перекрестки истории - Дрюон Морис - Страница 36

• Предыдущая
• 36/39
• Следующая

Человек лет тридцати, с довольно редкими волосами и самой заурядной физиономией, где выдающимися были разве что передние зубы. Но ясные глаза за круглыми стеклами очков были удивительно живыми и умными.

— У вас будет чин acting colonel, [56]— сказали ему.

— И мне придется разговаривать с генералами? — спросил он.

— Очевидно.

— Тогда могу я воздержаться от ношения мундира?

— Если угодно. Но почему?

— Потому что, если мне придется делать выговор какому-нибудь генералу, я предпочитаю быть не в мундире.

С тех пор д-ра Бека видели исключительно в коричневом бархатном костюме.

Ему предоставили в качестве резиденции Woburn Abbey — Уобернское аббатство — своего рода крепость. Оно принадлежало герцогу Бедфордскому, которого отправили в Канаду из-за его слишком открыто выражаемых пронацистских взглядов.

— Что вам понадобится? — спросили д-ра Бека.

— Пишущая машинка, белая бумага и телефонные справочники всей Франции.

И он создал серьезную службу.

Уобернское аббатство вскоре стали называть «Hush hush land», то есть «Страна тсс-тсс», поскольку там обосновались не только все, кто мог иметь отношение к Франции, но и сходные организации, работавшие с другими оккупированными странами континента — Бельгией, Голландией, Данией и так далее. Это касалось в основном «черной почты», станций, местоположение которых держалось в секрете; они передавали новости и приказы для различных движений Сопротивления.

Радиостанция «Честь и Родина», работавшая на Францию, была расположена в одном из зданий Уоберна, в Old Vicarage; [57]ее позывными была «Песня партизан», и она выходила в эфир несколько раз в день.

Именно туда я и был отправлен в начале сентября, чтобы усилить команду, состоящую из Андре Жийуа и Клода Дофена. Уцелевшие члены сети Карта, словно силой обстоятельств, оказались опять собраны воедино.

На вокзале в Блетчли нас ждали длинные черные машины с задернутыми занавесками. Мы устремлялись туда, не обращая внимания на окружающее.

В этой деревне мы вели затворническую и спартанскую жизнь. Наша экономка принадлежала к соответствующим «службам», и мы знали, что находимся под наблюдением. Пить вино нам тоже запрещалось, и мы пили его только тогда, когда один отец-доминиканец, вещавший для католических ушей, приходил из соседней деревни с бутылкой церковного вина, чтобы разделить с нами ужин.

Велика ли была во Франции наша аудитория, которую учили изготавливать коктейль Молотова и которую уверяли, будто Шарля Морраса ждет смертная казнь, что так и не было исполнено?

Я часто сомневался, так ли на самом деле были важны наши усилия. Однако если судить по тому, как много незнакомых людей узнавало меня после Освобождения только по тембру голоса, наше предприятие было не совсем бесполезным.

Каждую неделю мы собирались на совещание под председательством д-ра Бека в здании Министерства информации. В совещании участвовали некоторые представители, в штатском или в форме, организаций, обозначенных буквами или таинственными цифрами. Появлялись там также участники Сопротивления, политические или военные деятели, которые недавно прибыли из Франции и которых мы настойчиво расспрашивали. Так мы проясняли ситуацию и уточняли свои указания. Я помню впечатление, которое на нас произвел Вальдек-Роше, делегат от партии коммунистов, который произнес спокойным, но не терпящим возражений тоном: «Я прошу вас помолчать одну минуту, чтобы я мог подумать». Привыкнув к принятию коллективных решений, он нуждался в том, чтобы представить себе реакцию своих друзей в подобных обстоятельствах. Однажды он станет генеральным секретарем партии.

Но самой замечательной фигурой на этих совещаниях был, конечно, полковник Морис Бакмастер. Высокого роста, прекрасной выправки, с викторианскими усами, Бак, в отличие от д-ра Бека, на людях появлялся только в мундире. Казалось, он в нем и родился и даже рос в детском костюмчике цвета хаки. Начальник отдела F (Франция) SOE (Special Operations Executive), он отправил на нашу землю не меньше четырехсот агентов, потеряв четверть из них. Но самому ему было запрещено действовать на оккупированной территории. Слишком уж он был порывистым и слишком уж неосторожным. Его присутствие поставило бы под угрозу безопасность всей организации. Сколько сетей из двухсот шестидесяти — да, не меньше, — официально признанных в сражающейся Франции, было обязано своим рождением полковнику Бакмастеру!

Погода в том году была довольно мягкой.

Судьба вознаградила меня очаровательной любовницей. Однажды вечером я аплодировал ей в пьесе, которую она играла в театре «Глобус». На следующий день я вернулся, чтобы пригласить ее поужинать вместе. Несколько таких приглашений — и она отвела меня к себе, в квартиру на Портленд-плейс, на той самой улице, где располагалась Би-би-си.

Эта довольно хрупкая молодая женщина удивляла своим глубоким, почти хриплым голосом, контрастировавшим с ее обликом. Она была проста в обращении, что характерно для британских актеров. Она не окружала свое ремесло лирикой.

Цилиндр — сверкающий и необычный, — оказавшийся в углу ее шкафа, позволил мне обнаружить ее связь с одним австрийским князем. Я внезапно вспомнил о женщине, о которой мечтал накануне моего несостоявшегося отъезда в Египет. «Это наш прощальный ужин», — сказала она мне тогда.

Я был искренне влюблен в Гуги Уизерс. Но этой любви предстояло угаснуть самой по себе, мягко рассеяться, словно дым, стоило мне вновь ступить на родную землю. И моему колониальному шлему предстояло остаться бесполезным трофеем рядом с цилиндром в шкафу на Портленд-плейс.

Пребывание в Hush hush land позволило мне закончить написание моего первого политического эссе «Письма европейца». Это не шедевр. Лиризм там слишком маскирует забвение некоторых важных реалий. Но тем не менее это произведение. Основным его достоинством было то, что оно имело смелость утверждать в самом разгаре войны, что, когда вернется мир, Германии надо вновь предоставить место в европейском сообществе. Я примкнул к идейному движению по объединению континента. Так я занял свое место среди его предвестников.

— Какое у вас звание во французской армии? Сколько вы получаете? — спросил меня молодой американский офицер, с которым я познакомился, едва облокотившись о стойку бара и только-только пригубив свой pink gin. [58] — Если бы вы перешли к нам, могли бы сразу же стать капитаном и получать вдвойне.

Войсковое братство — хорошая штука. Но это и в самом деле было немного поспешным. Я осведомился, в каких войсках он служил.

— Secret Service. See my badge, [59] — ответил он мне, показав на значок, украшавший его грудь.

Мы готовились воевать вместе с людьми, чей менталитет изрядно отличался от нашего. Отнюдь не было редкостью, когда английские офицеры, представляясь, объявляли: «Майор Смит, мэр Алансона» или «Полковник Браун, префект Буржа». Их уже оштукатурили малой толикой административных прав и местного колорита.

Наш любезный д-р Бек, которого пригласили к ним обратиться, сказал:

— Я вижу, какое образование вы получили, а потому мне остается лишь посоветовать вам дополнить его хорошей тренировкой с индивидуальным оружием.

К счастью, англичанам так и не пришлось воспользоваться оружием: генерал де Голль сумел напомнить их командованию, что, даже будучи разделенной, Франция — взрослая нация.

Со своей стороны, я довольно спокойно ждал, когда смогу покинуть свое место на радио вопиющих в пустыне и присоединюсь к военной миссии по связи и администрации, которую новый генерал де Буаламбер как раз организовывал.

• Предыдущая
• 36/39
• Следующая