Фан-клуб - Уоллес Ирвин - Страница 102

• Предыдущая
• 102/145
• Следующая

Она помогла ему расстегнуть пояс, снять рубашку и брюки, после чего он сбросил свои короткие трусы. Его член едва не выпрыгнул из-под них, устремляясь вверх.

Она подняла руки:

— А теперь меня. Сними с меня эти глупые вещицы. Поторопись, родное сердце.

Он заспешил, потянул бантик, удерживающий ее лифчик. Она поймала его, отбросила прочь и откинулась назад, на подушки шезлонга. Он развязал шнурки у ее бедер, она подняла ягодицы и он освободил ее от трусиков.

Она погрузилась глубже в подушки, подняла колени и раздвинула ноги, горя желанием начать.

Шэрон восторженно взирала на его член, впервые видя его таким прямым и твердым. Она восторгалась влажностью своих широких генитальных губ.

Сегодня ночью их любовный акт будет лучше, чем когда-либо.

Она полностью вошла в роль.

— Сунь его в меня, — молила она. — Я хочу заполучить его.

Он был в ней, жесткий и мощный, и она крепко зажмурилась и задвигалась туда-сюда в одном ритме с его толчками, наслаждаясь радостью мягкого трения о смазанные вагинальные стенки.

Она приготовила свои реплики, спланировала фразы экстаза, однако почему-то забыла их и мозг ее опустел, но одновременно наполнился нижний сосуд, до краев, до краев, до краев.

До сей минуты она была в этом доме лишь зрителем собственного представления. Теперь она была партнером, вовлеченным в действие, ничего не слышащим и ничему не внимающим до тех пор, пока продолжается их безмятежное совокупление.

Как страстно она любила — ч-что? — игру? — нет, единение, слияние и всепобеждающий, ослабляющий аромат секса.

Она должна помнить, что она здесь делает.

Помнить о чем?

Помнить о том, что только что узнала. Помнить о радости, которую принес ей носитель возбуждающего наслаждения.

Руки ее вцепились в его вздымающиеся и опадающие ляжки. Они тянули и толкали вниз-вверх, вниз-вверх. Вот ладони разомкнулись и заколотили по… по чему ни попадя.

Его твердая плоть ударила по ее плоти, постоянные поцелуи его кожи с ее разбухшим клитором становились невыносимыми.

Она пожелала избежать этой восхитительной боли, но было слишком поздно. Ее мозг замкнулся на себя, я внутренние мускулы продолжали сокращаться, принимая его в себя, отпуская и принимая в себя снова.

Боже мой, она задыхалась.

Она разваливалась на части.

«Боже мой, Боже мой, я улетаю, я… не могу… нет, нет, нет… у-уу, Б-боже!»

Она высоко взлетела, застыла как доска, напрягла ляжки вокруг него, чтобы перекрыть плотину, но плотину прорвало, и бурный поток унес ее жизнь из тела, вздымая ее на бесчисленных горячих, больших и маленьких волнах…

Покой.

Прошли долгие минуты, прежде чем она смогла упорядочить свой мозг хотя бы для какого-то подобия работы. От шеи вниз ее вялое тело спокойно парило в ватных облаках. Но шестеренки мозга медленно сомкнулись и начали постепенно вращаться.

Что с ней приключилось? Такого здесь еще не было, несомненно не было. По сути, она вряд ли припомнила бы вообще, когда такое с ней случалось, по крайней мере этого наверняка не было последние два года. Не ожидая этого, не желая, против воли — она вдруг завелась. Она пережила полный, абсолютный оргазм с Мечтателем.

Шэрон взглянула на него. Тот, у кого было меньше всего шансов на успех, уютно лежал в ее объятиях, с закрытыми глазами, расслабившийся, удовлетворенный и полностью умиротворенный.

Она уставилась на него. Она презирала этого больного ублюдка, этого деревенского простофилю в той же степени, что и остальных — быть может, не столь ядовито, сколь постоянно, потому что он тоже был нереальной и ускользающей целью, но все же она презирала его с горечью, отравляющей объективность. Он не менее других порабощал ее и унижал. И она притворилась, будто сближается с ним только для того, чтобы использовать его для собственного спасения. Единственной ее целью в эту ночь было развлечь его и взять под собственный контроль.

Но этот полумерин, этот неопытный любовник как-то ухитрился заставить ее покориться обстоятельствам. Он заставил ее отдать суверенность своего интеллекта. Он нашел средства заставить ее забыть о своем долге, предать свое дело и превратиться в куклу, подчиняющуюся его эмоциям.

Этого просто не могло случиться. Но случилось.

А может, виновата она сама? Сегодня она так сосредоточилась на том, чтобы сыграть роль получше и превзойти предыдущие результаты, что, по-видимому, слишком погрузилась в эту роль. Актер должен играть, а не превращаться в свою роль. Как только он это сделает, он может забыть, что играет. Он может шизонуться, стать личностью, чуждой самому себе. Как бедный доктор Джекил, слишком часто превращавшийся в мистера Хайда и в конце концов, против собственной воли окончательно в него переселившийся.

Да, очевидно, так оно и случилось. Она позволила себе забыться, и едва мозг ее и здравый смысл лишились контроля, как влагалище взяло верх, подавило ее и отправилось своим путем.

Но теперь голова ее уже остыла.

Да, дамы и господа, несмотря на временную задержку по вине нашей ведущей леди, шоу будет продолжено. Браво. Молодцом. Шоу будет продолжаться бесконечно. Вечер еще не кончен.

Она погрузила кончики пальцев глубоко в его бицепсы и прижалась губами к уху. Он зашевелился, и она прошептала:

— Спасибо, дорогой, вечное тебе спасибо. Ты сделал меня очень счастливой. Ведь ты знаешь, что ты сделал, да?

Он смотрел на нее расширенными зрачками, молча.

Она улыбнулась и кивнула.

— Ты заставил меня кончить. Ты единственный, кто добился этого. Ты неподражаем. Я никогда не забуду этого, любимый, и никогда не перестану любить тебя.

— Ведь ты не шутишь, правда, не шутишь? Надеюсь, да, потому что я так люблю тебя. Я никогда не представлял себе такую совершенную любовь.

— Это все ты, — страстно убеждала она. — Ты мой идеал мужчины. Благодаря тебе я могу переносить это заключение. Благодаря тому, что ты мне даешь, мне легче выдержать других. Я люблю тебя так же, как ненавижу их. И именно сейчас я первый раз могу сказать от чистого сердца, что я… я рада, что ты привез меня сюда. И хочу добавить еще кое-что…

Она обеспокоенно замолчала.

Он сочувственно смотрел на нее.

— Что, Шэрон? Я хочу узнать.

— Ну, хорошо. Ничего особенного, но это важно для меня. И поклянись, что не будешь смеяться, когда я тебе скажу.

— Клянусь, — торжественно обещал он.

— Ты примешь меня за сумасшедшую, когда я скажу тебе: я начинаю кое чем гордиться. По сути, это внушает мне веру в тебя и твою любовь. — Она перевела дыхание и продолжала: — Я рада, что ты похитил меня из любви, а не из-за денег. Сделать это из любви — можешь смеяться, но это романтично. Другое дело, сделать это, чтобы разбогатеть, получить кучу денег взамен моей свободы, — это низменно. Хуже того, преступно. Но когда я позже подумала о том, что ты рискнул жизнью, похищая меня, потому что любил и желал меня, а вовсе не из-за моих денег, — тут я поняла большую разницу. Если бы ты и другие привезли меня сюда и держали в плену просто ради выкупа, я презирала бы вас, как обычных преступников, и это сделало бы весь эпизод гадким и жестоким.

— Но никто из нас не думал о выкупе, Шэрон, ни одной минутки. Мы даже не обсуждали это. Деньги не были частью нашего плана. Мы просто хотели тебя. И ты можешь этому верить.

— Я уже верю. Вначале не верила. Мне казалось, что вас интересуют деньги. Но теперь это единственный плюс, который я отдаю другим. Я ненавижу их, но не столь сильно, потому что они не намеревались продать меня за пачку денег будто корову на бойню или рабыню.

— Это даже не приходило им в голову, Шэрон. Ни на секунду.

— Хорошо! И передай им, чтобы они не вздумали об этом думать, иначе они упадут в моих глазах и все испортят. Я понимаю, как соблазняет мысль о состоянии, которое можно получить за мое освобождение, но не позволяй им пойти на это. Я знаю, ты не простишь такой поступок и не примешь в этом участие…

— Я? Да мне за миллион лет не пришла бы в голову мысль о выкупе. У меня есть то, что мне нужно. А если они решат поменять положение, я не позволю им.

• Предыдущая
• 102/145
• Следующая