Фан-клуб - Уоллес Ирвин - Страница 80

• Предыдущая
• 80/145
• Следующая

Ей казалось, что прошла вечность, и наконец, когда они оба были мокрыми от пота, он взорвался и испытание закончилось.

Он был доволен. Вставая, он поинтересовался, как ей это понравилось.

Она пожала плечами.

— Знаю, знаю, детка, — сказал он подмигивая. — Ты просто не хочешь признать, что ты в восторге. — Он взглянул на часы. — Да, тридцать одна минута. Что же, давай назовем это быстрой пробежкой.

Ей хотелось кастрировать его тупой ложкой. Ей хотелось привязать его к кровати и обрезать этомедленно, медленно, медленно, упиваясь каждой минутой. Беспомощная, она закрыла глаза и стала молиться Кому-Нибудь, Кто Там Наверху, кто мог бы утолить ее жажду мщения.

И, наконец, последний, Мечтатель.

Одеколон, да. Он напрыскался одеколоном. Он лежал голый рядом с ней, шепотом изливая ей свое сердце, общаясь с ней, как будто бы она была его Джульеттой.

Перечисление фильмов, в которых он ее видел, и сколько раз он видел ее в каждом из них, и как с каждым новым фильмом она по-новому завоевывала его неувядающую любовь. Описание ее несравненной красоты. Она была Афродитой, вставшей из моря, богиней любви, а он был Зевсом, и их ребенок, рожденный из того союза, будет Эросом.

Положительно невменяем, уверилась она.

Затем, как бы из ниоткуда:

— Ты что-нибудь надела, Шэрон?

— Надела? Ты что, не видишь? На мне ночная рубашка, которую ты мне дал, только она практически весь вечер была у меня под подбородком.

— Нет, я имею в виду внутри. Я купил противозачаточные, чтобы ты могла предохраняться. Мне следовало сказать тебе об этом в первый же день.

— Да, я надела кое-что. Я всегда это делаю перед тем, как куда-нибудь поехать. Разве все секс-символы не используют внутриматочные устройства?

— Ох, я и выразить тебе не могу, какое это облегчение.

Абсолютный псих, этот тупоголовый.

Он ласкал ее грудь, ее живот.

— Мне бы хотелось, чтобы ты знала, как я тебя люблю, — шептал он. — Если бы ты только любила меня.

Она взглянула вниз. Его несчастный пенис все еще был вялым.

Он попытался защитить ее вчера от Злодея, это нельзя оспаривать, и он мог потребоваться ей в будущем в качестве прикрытия, но все же она не могла испытывать сострадание к человеку, более всех ответственному за ее положение.

Она увидела, что эта патетическая задница трется о ее левое бедро, пытаясь заставить свой орган работать. По его укоротившемуся дыханию она поняла, что ему это удается. Он поднялся, чтобы взобраться на нее, и она увидела, что была права.

Он был у нее между ног, и она видела, что он дрожит от предвкушения. Она устало подняла колени и широко раскрыла ноги, и это действие, казалось, воспламенило его сверх всякой меры. Возбужденный до точки взрыва, он слепо искал ее отверстие, нашел его, но при контакте с мягкими губами издал низкий, болезненный стон отчаяния и эякулировал преждевременно.

С несчастным видом он отстранился. Потянувшись к джинсам, достал платок и быстро вытер ее, как будто бы это могло компенсировать его провал.

Да, братец, подумала она, у тебя проблема. Ничего особенного, подумала она, ничего такого, чего нельзя было бы преодолеть. Поскольку она испытывала такое с дюжиной мужчин, она знала, что, если они будут пытаться продолжать в том же духе, эта загвоздка только усугубится. Но она не собиралась делиться своей мудростью с ублюдком, который был крестным отцом Фан-клуба. Нет, сэр, страдай, ты, больное ничтожество.

Она холодно наблюдала, как он одевается.

Он не мог скрыть своего невыразимого отчаяния. Он ушел в самоанализ, открыв перед ней свою несчастную психику. Раньше это случалось с ним только один или два раза за всю жизнь. Он старался проанализировать свою неудачу: он слишком долго был жертвой своего преклонения перед ней, слишком сильно ее желал и все страдал от того, что силой навязал себя ей, его психика не позволяла ему осуществить его любовь к ней.

Парниша, хотелось ей сказать, посмотри на своих родителей, на свои детские страхи, юношеские разочарования, на отсутствие самоуважения. Не перекладывай это на меня и не перекладывай это на сексуально освобожденных женщин, которые тебя пугают. Проблема в тебе, а не в нас. Братец, тебе нужна помощь, и именно я могу тебе помочь. Но я не собираюсь этого делать, сердито пообещала она себе. Страдай, ты, импотентный поросенок.

Он стоял над ней, его адамово яблоко прыгало.

— Ты… ты не скажешь другим, — сказал он. — Они не поймут.

— Я не заинтересована в обсуждении кого-либо из вас, — ответила она. — Теперь ты кое-что для меня сделай.

— Все, что хочешь, Шэрон.

— Прикрой меня, — она кивнула в сторону стойки. — И дай мне снотворное.

— Да, конечно.

Он опустил ее ночную рубашку. Взяв одеяло в ногах кровати, укрыл ее до плеч. Подняв ее голову с подушки, положил таблетку ей на язык и дал запить ее водой.

— Что-нибудь еще? — спросил он.

— Просто дай мне поспать.

Ему, казалось, не хотелось уходить.

— Ты все еще сердишься, не так ли?

Не веря глазам своим, она смотрела на этого тупицу, этого кретина.

— Тебя когда последний раз сношали целой гурьбой? — горько спросила она. Она отвернула от него голову и, услышав, как открывается и закрывается дверь, стала ждать последнего посетителя, песчаного человечка из детства.

Итак, день сотрудничества позади, а она еще бодрствует, ждет сна. Часы сказали ей, что прошло уже более двадцати минут с тех пор, как она приняла свою никогда ее не подводившую таблетку. Она стала молиться, чтобы и на этот раз таблетка ее не подвела.

Она зевнула.

Она стала играть в шуточное интервью с самой собой — старая привычка.

Ну, мисс Филдс, что вы думаете по поводу своего нового подхода к серьезной драме?

Мммм. Я бы сказала, в общем и целом, что приняла верное решение. Я просто не могла продолжать по-старому. Моя публика не позволила бы мне эго сделать.

Вы удовлетворены своей последней ролью?

По правде говоря, мне она не понравилась. Но я заключила контракт на несколько недель, поэтому у меня не было выбора. Или играй, как мне было сказано, или умирай с голоду.

Мисс Филдс, в свои двадцать восемь лет вы довольны своим настоящим положением?

Ничуть не довольна, если говорить вообще. Я бы сказала, что мое положение сегодня лучше, чем оно было до этого. Но этого для меня недостаточно. Суть в том, что я свободная душа. Я ценю свободу. Но я все еще ограничена контрактом, как вы знаете. Он связывает, как вы понимаете. Я не буду счастлива, пока не освобожусь от этого.

Мисс Филдс, что-нибудь еще стоит между вами и полной свободой?

Да. Четверка Фан-клуба. Удовлетворять требования Фан-клуба — это самая опасная западня из всех. Вы делаете то, что они хотят, чтобы выжить, но знаете, что в конце они могут устать от вас, наброситься на вас, убить вас.

Но ведь не совсем так, мисс Филдс?

Клянусь вашей задницей — это действительно так, я действительно боюсь.

Спасибо, мисс Филдс.

Всегда пожалуйста, мисс Филдс.

Сонная улыбка формировалась у нее на лице. Такие игры про себя всегда предшествовали сну. Она уже была готова к забытью, без сновидений, как она надеялась.

Но в ее голове плясала еще какая-то мысль.

«Сотрудничество» было существующим положением вещей. Оно будет поддерживать ее живой физически, но бушующая в ней беспомощная ярость будет пожирать, разрушать и уничтожать ее. Жить таким образом — значит не жить вообще. У нее возникнет, если уже не возникла, психическая оболочка, так что она не будет способна общаться ни с чем и ни с кем, ее «Я» будет подвергнуто лоботомии, а ее пустая оболочка подойдет только для темной комнаты в сельском клубе.

Она не сможет неделями выносить эту непрестанную деградацию, когда ее жизнь полностью в их руках.

Она должна каким-то образом выбраться отсюда. Чем быстрее, тем лучше для ее психики.

Как? Ее мысли потянулись к Нелли, к Феликсу Зигману. Они были вне досягаемости, но сейчас она старалась дотянуться до них, потревожить их. Конечно, Нелли уже не будет серьезно воспринимать ее замечания в ночь перед похищением даже не через три недели, нет, два, нет, три дня, да. Феликс, несомненно, все еще будет думать, что она исчезла под влиянием момента, по капризу, и будет ждать. Нет. Невозможно.

• Предыдущая
• 80/145
• Следующая