Те, что уходят - Хайсмит Патриция - Страница 30

• Предыдущая
• 30/51
• Следующая

— Можно подумать, я стала бы говорить такие вещи по телефону. — Голос Инес дрожал. — И вообще можно подумать, что я стала бы им это рассказывать! — В глазах ее стояли слезы. Она закусила губу и сказала: — Ты это сделал!…

Коулмэн налил себе еще виски.

— Тело обязательно прибьет к берегу, и его обязательно найдут, — продолжала Инес.

— Да, найдут, — отозвался из ванной Коулмэн.

— Тогда почему ты не уедешь из Венеции? Ведь это небезопасно.

— Если они захотят повесить это на меня, они сделают это, где бы я ни находился — в Венеции, Нью-Йорке или в Риме. — Он вернулся в спальню и встал перед Инес, широко расставив ноги. — Меня все это ничуть не волнует. — Он подошел к окну и оттуда продолжил: — Да, я ненавидел его. Из-за него умерла моя дочь. И я считаю его — всегда считал — самым никчемным человеком в мире. На свете много людей, и у каждого своя душа. У кого-то она больше, у кого-то меньше. Так вот душа моей дочери стоила миллиона таких, как его. Их даже сравнивать нельзя — они слеплены из разного теста. Ты понимаешь, что я имею в виду? Да, я взял на себя ответственность совершить правосудие, и, если мне придется расплатиться за это, я расплачусь. — Коулмэн поставил стакан с нетронутым виски на ночной столик и достал сигару.

Инес молча наблюдала за ним.

— Не знаю, понимаешь ли ты, о чем я говорю, но это даже и не важно. Все равно все есть так, как есть.

— Я понимаю, о чем ты говоришь, — сказала Инес.

— И я не жду от тебя одобрения, — прибавил он.

— Складывается такое впечатление, что с твоей стороны это просто вызов, что ты намеренно остался здесь, чтобы дождаться, когда его тело выбросит на берег.

— Может, и так, — проговорил Коулмэн, задумчиво глядя перед собой в пространство.

С улицы послышался какой-то крик и всплеск, впрочем не слишком сильный, а возглас скорее выражал удивление или радость. Инес слегка дернулась при этом звуке. Где-то вдалеке раздался пароходный гудок, прозвучав во влажном воздухе как низкий регистр органа. Коулмэн подумал об огромных водных просторах, окружавших их со всех сторон, об этой водной толще, в которую целый город мог сползти в один прекрасный день.

Когда он снова посмотрел на Инес, у нее было совершенно другое выражение лица, словно мысли ее унеслись куда-то далеко, хотя она и продолжала смотреть на него. Теперь она, как показалось Коулмэну, выглядела довольной. Он нахмурился, пытаясь понять, что бы это значило. Облегчение? Ожидая, когда она заговорит, он подошел к пепельнице стряхнуть пепел. Что она собирается сказать? Что завтра уезжает? Или что останется и будет стоять за него горой?

Он снова подошел к окну с сигарой в зубах и оперся руками на подоконник. За стеклом в туманной мгле мерцали желтоватым блеском огни канала, деловито тарахтел проходящий мимо вапоретто, и все окна в домах были плотно закрыты от непогоды.

— Вот что я подумал, — сказал он. — Завтра найму лодку и поеду в Кьоджу. Просто взглянуть еще разок. А ты можешь повидаться со Смит-Питерсами, вместе предпримете что-нибудь. — Он не хотел брать с собой Инес в Кьоджу, так как запланировал провести время по-мужски — например, заплатить какому-нибудь рыбаку, чтобы тот взял его с собой на целый день в море. — А вернусь поздно вечером.

— Хорошо, Эдвард, — послушно согласилась она.

Коулмэн подошел, обнял ее за плечи, наклонился и поцеловал в щеку. На этот раз она не сопротивлялась.

— Допей свое виски, и я налью тебе еще. Тебе бы следовало принять горячую ванну после того, как ты целый день провела на таком холоде. Давай-ка отдохни немного, а я зайду к тебе около восьми, и мы вместе подумаем, где бы нам поужинать. Да, мне бы хотелось посмотреть, что ты купила для Шарлотты, если, конечно, подарки не запечатаны.

— Нет, не запечатаны, — сказала Инес, поднимаясь.

Виски она больше пить не стала, а ушла к себе, чтобы последовать его совету и принять горячую ванну.

Все воскресенье Коулмэн провел в Кьодже и вернулся в Венецию только в одиннадцать вечера, не застав в номере Инес. Из отеля она не съехала, но и записки никакой не оставила. Но Коулмэн не переживал по этому поводу — он очень устал и к тому же ушиб колено, поскользнувшись, забираясь в рыбачью лодку. Колено ныло, и Коулмэн вовсе не собирался разыскивать Инес в «Монако» или даже внизу, в ресторане отеля. Он принял ванну и улегся в постель с лондонской «Обсервер», которую купил на Пьяццале Рома.

Около двенадцати зазвонил телефон.

— Алло, Эдвард? — послышался в трубке голос Инес. — Ты не спишь?

— Нет. Только лег. Ты где? У себя?

— М-м… Я сейчас к тебе зайду.

— Заходи. — Коулмэн положил трубку.

Инес вошла с улыбкой на лице, в своей коротенькой шубке и шляпке.

— Ну как? Хорошо провел день?

— Отлично. Только вот рыбы никакой не привез да колено ушиб.

Инес осмотрела колено, потом принесла из ванной полотенце, смоченное в холодной воде, и приложила к больному месту. Она рассказала, что в Санта-Мария делла Салюте будет празднование годовщины спасения Венеции от чумы, постигшей город в семнадцатом веке, в честь коего события и была построена церковь Санта-Мария делла Салюте. Коулмэн слушал, невозмутимо разглядывая свою волосатую ногу с мосластой коленкой, которая теперь еще и раздулась и которую Инес заботливо массировала своими нежными, ухоженными ручками. Колено просто гротескное, отметил про себя Коулмэн безо всякого удивления и совершенно забыв о боли, — словно вышло из-под руки Иеронима Босха.

— Ну а ты как провела день? Наверное, встречалась с этими занудами? — поинтересовался Коулмэн.

— Да. И с Антонио тоже. Он собирается уезжать. — Инес убрала полотенце и накрыла ногу простыней.

— И куда же он собирается уезжать?

— В Постиано. Завтра утром. Я заказала для него билеты на самолет до Неаполя.

«И наверняка дала денег на билет», — подумал Коулмэн. Впрочем, он был рад, что Инес взяла инициативу в свои руки и отвязалась наконец от Антонио. Он чувствовал, что она сделала это для него.

— Вы не поссорились?

— Нет. Но ты же знаешь, какой он любопытный. Мы встретились с ним в пять, он пробыл с нами до семи и еще хотел остаться с нами на ужин, а мне этого совсем не хотелось, потому что он все время задавал вопросы.

— О Рэе?

— Да. Даже Смит-Питерсы признали, что он вел себя несколько грубовато. И даже, я бы сказала, глупо. Мне кажется, он нервничал. А вот за Лору и Фрэнсиса можно не волноваться.

— То есть? — поинтересовался Коулмэн.

— Они не намерены сообщать, что об этом думают. А они думают, — Инес медленно повернулась к нему, — что ты столкнул Рэя за борт. — Она нервно рассмеялась. — Мне кажется, они и в полицию-то стесняются идти из-за своего плохого итальянского. Представляешь? Прожили здесь год и до сих пор могут только заказать чашку кофе.

Коулмэн промолчал. Он понимал, что такие люди, как Смит-Питерсы, будут держать язык за зубами, возможно, даже никому не расскажут об этом даже у себя во Флоренции. Коулмэну вспомнилась миссис Перри, но ему не хотелось упоминать ее имени вслух. Может, она уже уехала из Венеции?

— Значит, Антонио завтра утром отбывает?

— Да, дневным рейсом.

— А сегодня вы о чем говорили?

— Он все задавал вопросы. Где Рэй? Слышали ли мы о нем что-нибудь? Он даже как-то умудрился спросить, не считаем ли мы, что синьор Коулмэн «избавился» от него. Он говорил по-английски, обращаясь, в сущности, скорее к Фрэнсису и Лоре, чем ко мне, и хотел все представить как шутку. Но им было не смешно, да и мне тоже.

Коулмэна потянуло в сон. Если Антонио уедет в Рим или Постиано и будет там болтать языком, что это меняет? Очередная драматичная история, возможно не имеющая под собой оснований, рассказанная молодым итальянцем, к тому же не имеющим к ней никакого отношения. Гаррет действительно пропал, но это не означает, что другой американец, его тесть, убил его, — это скорее похоже на вымысел.

• Предыдущая
• 30/51
• Следующая