Корсар - Корчевский Юрий Григорьевич - Страница 29

• Предыдущая
• 29/66
• Следующая

– Всё, забирайте дочь домой. – Я повернулся к Эмилии: – Через две недели покажешься ещё.

– Сколько я тебе должен? – спросил префект и полез за кошельком.

– Нисколько. Я вылечил твою дочь в знак нашего знакомства, которое, я надеюсь, будет продолжительным и взаимополезным.

Префект расплылся в улыбке.

– Я рад нашему знакомству и благодарю тебя за дочь. А про налоги забудь, пока я префект в этом городе.

Мы раскланялись. Через окно я увидел довольную кухарку, вышедшую проводить семью префекта, которую просто распирало от гордости за близость к столь полезному городу постояльцу.

Ещё два дня я мучался бездельем, пока не появилась молоденькая синьорина, попросившая удалить бородавку на подбородке – большую, поросшую волосами и производившую отталкивающее впечатление. Что я тут же с удовольствием и сделал, получив небольшие деньги. Всё-таки – это первый мой заработок здесь!

Я вновь сходил к рынку и дал денег уличному художнику, чтобы он не только писал свои портреты, но и не забывал озвучивать мою рекламу для не умеющих читать горожан.

На другой день уже после полудня пришёл молодой человек, краснеющий и заикающийся от волнения.

– Я бы просил, если это возможно, сохранить мою просьбу в тайне.

– Что ты, синьор, как можно!?

– Я долго не мог решиться, но каждый день я, проходя мимо рынка, вижу эту надпись и мучаюсь…

– Смелее, я жду, юноша.

Парень сдёрнул с головы берет.

М-да! Оба уха торчали, сильно оттопыриваясь, как у слона в приступе ярости.

– Я решу твою проблему, синьор. Приходи завтра с утра, надо будет сделать операцию. Это не больно, но придётся несколько дней поносить повязку.

– Повязка – это не страшно. В конце концов, я эти дни посижу дома. А потом – уши будут как у всех?

– Конечно!

– А то надо мной девушки смеются, никто не хочет со мной танцевать, у меня до сих пор нет любимой. Как только видят мои уши, все насмехаются, отпускают шутки.

В его голосе было столько страдания, что я поспешил успокоить и ободрить его:

– Через несколько они проглотят свои языки, юноша. У тебя хорошее телосложение, и вскоре от девушек не будет отбоя.

– Хочется верить, синьор.

Парень попрощался и ушёл. В его возрасте даже прыщ на лице кажется трагедией, а уж над таким лопоухим окружающая молодёжь, видимо, потешалась вдоволь. Юность ведь часто бывает жестока. Вот у парня и возник комплекс неполноценности.

На следующий день парень спозаранку уже сидел на порожках моего дома.

После завтрака я позвал его наверх, в мою импровизированную операционную. Дал немного опия – лишь бы приглушить боль, не выключая сознания. Всё-таки он мужчина, должен немного потерпеть. Тем более когда победа выстрадана, она и ценится выше.

Сделал за ухом разрез, рассёк хрящ, вырезал клиновидный его кусочек, затем сшил хрящ и кожу. Полюбовался – вроде получалось неплохо. Хорошо, что он себя не видит – очень смешно. Раньше хоть два уха торчали симметрично, а теперь только одно, как будто бы его за ухо таскали.

Занялся вторым ухом, повторив операцию. Парень кряхтел, сопел сквозь стиснутые зубы, но молчал. Закончив, я наложил повязку.

– Тебе нельзя мыть голову и выполнять тяжёлую работу. Через три дня покажешься вновь.

Бледный от волнения и пережитой боли, но довольный, парень ушёл.

Забегая вперёд скажу, что через три дня я сменил повязку, осмотрев рану, а через неделю снял повязку и швы.

Посмотришь на него – парень как парень. Если не знать про его бывший косметический дефект, то и придраться не к чему.

Я подвёл его к зеркалу. Юноша осмотрел себя внимательно, зачем-то потрогал уши. Уж не думает ли он, что они отвалятся? Молодой синьор захлопал от избытка чувств в ладоши.

– Ну уж теперь Петра точно пожалеет, что поспешила выбрать Антонио. Держите деньги, синьор, от всего сердца благодарю вас и желаю успехов.

Парень пятился к выходу и кланялся.

Ну что же, результатами я и сам доволен, как, впрочем, и двумя флоринами, позвякивающими в кармане моей куцей курточки.

Теперь пациенты стали появляться почти каждый день. Сказывалась людская молва. Самое тяжёлое – начать дело.

Как только были пролечены, причём успешно, первые пациенты, и народ увидел и убедился сам – на примерах знакомых, соседей, что помощь реальна, люди потянулись ко мне.

Вначале я оперировал всякую мелочь вроде бородавок да оттопыренных ушей. Затем пошли более серьёзные пациенты.

Как-то ко мне заявилась разодетая, увешанная драгоценностями синьора лет эдак тридцати пяти, заявившая, что её не устраивает её нос. Конечно, правильный нос в Италии – это «римский», с прямой спинкой. У синьоры же он был с выраженной горбинкой. Для жителей Кавказа он был бы вполне хорош, но только не в Италии!

Дама пожаловалась мне, что в высшем свете её считают метиской, а не чистокровной жительницей Флоренции. Хотя и мать её и отец никуда дальше Падуи не выезжали.

Подумав, я решил попробовать. Коли уж взялся за гуж, не говори, что не дюж. Рисковал репутацией сильно: нос тонкий, горбинка выраженная. Да и вообще дама эта была телосложения хрупкого. А права на ошибку у меня нет.

Мы договорились на завтра, причём в лазарете моём ей предстояло провести не менее десяти дней. Единственное её условие, которое я вынужден был принять – это то, что её служанка будет при ней. Она и сейчас пришла в сопровождении двух то ли слуг, то ли охранников.

Дама важно продефилировала со своей служанкой в мою комнату на следующий день к полудню, когда я, потеряв терпение и устав ждать, хотел уже уйти. Когда я посетовал на позднее появление, экспрессивная флорентийка немало удивилась:

– Разве сейчас не утро?

Наверное, привыкла спать до обеда. Я сразу же попытался поставить её на место, заявив, что успех операции во многом зависит от выполнения всех моих требований. Сеньора поджала губки, но согласилась – выбора-то не было.

Напоив опием, я уложил её на стол. Когда пациентка уже впала в бессознательное состояние, начал операцию. Поднял верхнюю губу, сделал разрез слизистой в месте перехода её на десну. Задрал губу вверх, обнажив кости носа. При таком разрезе шовчик остаётся во рту, прикрытый губой, и снаружи не виден. Осмотрев и ощупав кости носа, долотом срубил кости, образующие горбинку. Опустив кожу, аккуратно ушил разрез. Сделав две турундочки, затолкал их в каждую ноздрю для придания носу правильной формы. Вроде всё.

Я оглядел изменившееся лицо синьоры, перенёс её с помощью служанки на постель. Лёд уже был приготовлен заранее, и я приложил его к её носу, завернув в полотенце. Наказал служанке:

– Не позволяй синьоре подниматься и не давай зеркало. Неделю будет держаться синяк на лице, что может испугать твою госпожу. Поняла?

Служанка, темнокожая девушка, кивнула. Чёрные, как смоль, вьющиеся длинные волосы, быстрые движения рук и пылающие экспрессией глаза выдавали в ней энергичную итальянку. Хоть и темнокожая, но – не негритянка, просто кожа была смуглой, как у всех коренных жителей южных островов Средиземноморья. А вот с бюстом – слабовато. «Нет, определённо – до наших владимирских барышень ей далеко!» – отметил я с гордостью за славянок.

Дело сделано, и неплохо!

Я вымыл инструменты, руки и пошёл отдыхать. Напряжение во время операции было велико, особенно доставалось рукам, которые должны оставаться твёрдыми и чаще – без всякой опоры. Я уже привык оперировать без ассистентов, без электрических ламп, без аппаратуры и хорошего наркоза, без антибиотиков и переливания крови.

Полчаса отдыха на кушетке восстановили силы, а потом кухарка позвала обедать.

На удивление, дама быстро пошла на поправку, но измучила своими капризами, пока была у меня в доме. То ей еда не та, то комары по ночам досаждают, то сквозняк. Я поражался терпению, с каким служанка старалась выполнить все её прихоти.

И всё-таки он настал, этот день, когда я снял швы и дал ей зеркало. Синьора долго и тщательно изучала изменившееся лицо, пытаясь отыскать недостатки, рассматривала лицо и так, и эдак, и в фас, и в профиль. Нос был хорош, и такой, какой ей хотелось – прямой, с ровной спинкой!

• Предыдущая
• 29/66
• Следующая