Слезы дракона - Кунц Дин Рей - Страница 25

• Предыдущая
• 25/102
• Следующая

Конни, закончив подписывать бумаги, критически оглядела его с ног до головы.

— Видок у тебя, прямо скажем, неважнецкий. Теперь ты запросто можешь делать свои покупки в "Гэпе", а не исключительно у "Братьев Брукс".

Затем она даже обняла и чмокнула его в губы, что в принципе должно было бы заставить его воспламениться, но не заставило по той прозаической причине, что поцелуй был явно дружеским.

— Как кишки, на месте?

На месте. Только слегка побаливают, но это нисколечко не может мне помешать с удовольствием затащить тебя в свою постель.

Он ответил:

— У меня все в норме.

— Точно?

— Точно.

— Господи, как же я устала!

— Я уже молчу о себе.

— Мне кажется, могла бы спать без просыпу хоть сто часов.

— Хорошо бы для начала с десяток.

Она улыбнулась, и, к его немалому удивлению, потрепала его ладошкой по щеке.

— Увидимся утром, Гарри.

Когда она пошла к выходу, он посмотрел ей вслед. На ней все еще были изрядно стоптанные "Рибоксы", голубые джинсы, красно-коричневая клетчатая блузка и коричневый вельветовый жакет — и за последние десять часов экипировка эта явно не стала менее поношенной, скорее наоборот. И все же она казалась ему более пленительной, чем если бы была затянута в туго облегающее фигуру глубоко декольтированное платье с блестками.

Без нее в кабинете сразу стало неуютно. Лампы дневного света придавали мебели и растениям холодные резкие очертания.

За запотевшим окном ранние сумерки быстро уступали место глубокой ночи, хотя промозглый день был до того сумрачным, что переход этот остался совершенно незаметным. Дождь за окном продолжал неистово стучать по наковальне мрака.

Гарри, пережив муки физического и душевного опустошения и взлетев до заоблачных высот романтических чувств полностью завершил цикл, вновь вернувшись к состоянию полной прострации. Словно окунулся заново в свою молодость.

Выключив компьютер и свет в кабинете, запер дверь на ключ и снес отпечатанные и подписанные документы на первый этаж в канцелярию.

По дороге домой, проезжая по скрытым за сплошной свинцовой пеленой дождя улицам, он молил Бога чтобы тот ниспослал ему крепкий, без снов и сновидений, здоровый сон. И когда, посвежевший, проснется утром, может быть, он сумеет-таки разгадать тайну пурпурноглазого бродяги.

На полпути домой Гарри потянулся было включить приемник, чтобы хоть немного послушать музыку. Но рука невольно застыла в воздухе, так и не дотронувшись до кнопки "Вкл.". Его вдруг охватил страх, что вместо какого-нибудь музыкального номера в приемнике раздастся голос бродяги, напевно твердящий:

"Тик- так, тик-так, тик-так…"

6

Незаметно для себя Дженнифер, видимо, забылась сном. Это был, однако, нормальный сон, а не беспамятство фантастических видений, в которое она так часто погружалась. Когда проснулась, ей не надо было усилием воли сбрасывать с себя наваждение смарагдовых-алмазных-сапфировых замков или бурно аплодирующих ее великолепному вокальному искусству толп народа в "Карнеги Холл". Она была вся липкая от пота, а во рту стоял противный кислый запах прогорклого апельсинового сока.

За окном все еще шумел дождь. Выбивая замысловатые ритмы по крыше больницы. А вернее, частной лечебницы. Но не только ритмы, а и пофыркивающие-булькающие-бормочащие атональные композиции.

Полностью лишенная зрения, Дженнифер с огромным трудом различала время года и дня. Но, будучи слепой почти двадцать лет, она выработала в себе умение, основанное на биоритмах тела, довольно точно определять и то, и другое.

Она знала, что уже наступила весна. Скорее всего, сейчас стоит март, конец сезона дождей в южной Калифорнии. Она не знала, какой сегодня день недели, но чувствовала, что уже вечер, что время колеблется где-то в промежутке между шестью и восьмью.

Возможно, она уже отобедала, хотя и не помнила, чтобы приносили еду. Иногда, так и не приходя полностью в сознание, она едва могла проглатывать пищу, которой ее кормили с ложечки, и уж тем более получать от нее удовольствие. Когда же находилась в состоянии полной катотонии, неподвижности, получала пищу внутривенно.

Хотя палата была погружена в мертвую тишину, она ощущала в ней чье-то незримое присутствие, благодаря необъяснимым колебаниям воздуха и подсознательно воспринимаемым, едва уловимым запахам. Оставаясь совершенно неподвижной и пытаясь дышать равномерно, будто все еще спит, она ждала, чтобы незнакомый человек выдал свое присутствие вздохом или покашливанием, тем самым дав ей ключ к установлению своей личности.

Но незримый компаньон никак не желал идти ей на помощь. И постепенно у Дженнифер возникло подозрение, что в палате она один на один с ним.

Самое лучшее — это и дальше притворяться, что спит.

Изо всех сил она старалась не пошевелить ни рукой, ни ногой. Наконец, не смогла больше выдержать эту пытку неведением. Негромко позвала:

— Маргарет?

Никто не ответил.

Она знала, что rишина была обманчивой. Попыталась вспомнить имя ночной сиделки.

— Ангелина?

Тишина. Только дождь за окном.

Он истязал ее. Психологически, самой эффективной из всех пыток по отношению к ней. Слишком много физической и душевной боли выпало ей в жизни, чтобы она не сумела выработать своеобразный защитный механизм против этих форм унижения личности.

— Кто здесь? — требовательно спросила она.

— Я, — ответил он.

Брайан. Ее Брайан.

Голос его был мягким и нежным даже мелодичным и уж никак не угрожающим, но от него у нее все похолодело внутри.

— А где сиделка?

— Я попросил ее оставить нас наедине.

— Чего ты добиваешься?

— Хотя бы немного побыть с тобой.

— Зачем?

— Потому что люблю тебя.

Ответ был искренним, но она знала, что это не так. Искренность была ему совершенно несвойственна.

— Уходи, — попросила она.

— Почему ты делаешь мне больно?

— Потому что знаю, что ты такое.

— Что же я такое?

Она промолчала.

Он спросил:

— Откуда тебе знать, что я такое?

— А кому же знать, как не мне? — хрипло выдавила она, снедаемая горечью, ненавидя себя и всех вокруг, в полном отчаянии.

Судя по звуку голоса, он стоял подле окна, ближе к шороху и бульканью дождя, чем к неясному шуму, доносившемуся из коридора. Она с ужасом представила себе, что он вдруг вздумает подойти к ее кровати, взять ее за руку, дотронуться до ее щеки или лба.

— Позови Ангелину.

— Еще не время.

— Пожалуйста

— Нет.

— Тогда уходи.

— Почему ты делаешь мне больно? — задал он прежний вопрос. Голос его все так же был мягок и нежен, чист, как у мальчика в церковном хоре, в нем не было даже намека на гнев или раздражение, только горечь. — Я прихожу два раза в неделю. Чтобы хоть немного посидеть с тобой. Не будь тебя, кем бы я был? Никем. И я это прекрасно усвоил.

Дженнифер прикусила губу и промолчала.

Неожиданно она почувствовала, что он не стоит на месте. Не слышно было ни шагов, ни шуршания одежды. Когда ему было необходимо, он мог двигаться беззвучно, как кошка.

Она чувствовала, что он приближается к кровати. В отчаянии она попыталась спастись в беспамятстве, не важно в каком — наполненном яркими красками или холодным мраком, — главное уйти куда угодно из действительности, впасть в полное небытие в этой частной лечебнице, в которой пациентам предоставлялось слишком большое, даже чрезмерно большое уединение. Но она была не в состоянии по собственному желанию укрыться во внутреннем мире своих фантазий; регулярно повторяющиеся независимо от eе воли периоды полного сознания были самой страшной карой в ее несчастном, увечном состоянии.

Затаив дыхание, вся дрожа, она ждала. И вслушивалась в тишину

Он был беззвучен, как призрак.

Неистовый грохот дождя по крыше, казалось, мгновенно затих, хотя она знала, что дождь лил не переставая. Все вокруг погрузилось в странную жуткую тишину и тоже как будто замерло.

• Предыдущая
• 25/102
• Следующая