Черный замок Ольшанский - Короткевич Владимир Семенович - Страница 31

• Предыдущая
• 31/87
• Следующая

— О свиданья в джунглях и на море… — увидев меня, запел Генка.

Был он известен, между прочим, песнями собственного сочинения, хотя голоса и слуха, как большинство современных певцов, не имел вовсе. Но бог с ними, принимая во внимание отсутствие голоса и слуха, современному певцу почти безошибочно можно предсказать блестящее будущее. И удивительно, к тому же, что чем глупее была Генкина песня, тем большим успехом она пользовалась среди ровесников. А так что ж, парень как парень. Вот и сейчас… импровизирует.

О сустрэчы у джунглях i на моры…

Качка, шторм — гары яно агнём.

На Басфоры ж гэнай гары мора —

Ты меня не спр-рашивай о нем. [58]

— Антону Глебовичу Космичу привет, — вскочил он, когда я подошел.

— Привет и товарищу Геннадию, который отчества пока что не заслужил.

— Знакомьтесь, — обратился прохвост Генка к девчаткам, — приват-доцент Космич. А это Таня Салей, Тереза Гайдучик, Валентина Волот[59]. Наша толстуха.

«Волот» был самый худенький и малый и потому застеснялся больше всех; другие девушки тоже залились румянцем: как «узкие» специалисты они немного знали обо мне. Надо было их спасать.

— Ну и вы с ним познакомьтесь, девчата. Наш дуралей.

Девчата захихикали: хотя и грубостью, но напряжение было снято.

— А кто же у вас начальник?

— Ну а почему не я? — возмутился Генка.

— Таких шалопутов начальниками не назначают.

— Еще как часто, — скорчил жалостную рожу Генка. — Только тогда они сразу перестают быть шалопутами. А мне моего шалопутства жаль.

— Тебя, конечно, со студентами работать поставили. С такими же проходимцами, как ты.

— Мы пройде-ом… «Нас двадцать будет на раскопе, да тридцать школьников наймем, — он напевал. — Все городища всей Европы мы раскопаем… кетменем». — В частности, это городище раннего средневековья.

— Стася Речиц у нас начальник, — едва не шепотом сообщила «толстуха» Валя Волот, благодарная мне за помощь. — Она сейчас придет.

Речиц? Я, конечно, знал это имя по некоторым публикациям, но лично знаком не был. Ни когда она была студенткой, потому что как раз в то время отошел от преподавательской работы, ни в последние три года. По слухам, она была в аспирантуре в Ленинграде. А специалист, опять же по слухам, хороший.

— Вон… поднимается, — сказала светленькая курносенькая Таня Салей. — С кем же это она?

— Дед Мультан[60], — узнала Тереза, очень похожая на Таню, только темноволосая и малость построже с виду.

По давнишнему взъезду на городище (а я, дурак, перся склоном, едва не вспахивая носом землю) шли двое. Один лет семидесяти, но еще крепкий и узловатый, как коряга, когда-то, видимо, высокий, а теперь немного сгорбленный, так что руки свисали. А рядом с ним шла легкой походкой женщина в синем платье и таком же синем платочке на голове.

— День добрый, — сказал дед. — Мультан моя фамилия.

— Станислава Речиц.

— Антон Космич.

— Тот?

— Неловко, но выходит, что тот. А вы — та?

— Ну, если заметили где-то — та.

Теперь я мог рассмотреть их получше. У деда были синие, совсем не выцветшие глаза, седая копна волос, длинные седые усы при очень плохо бритой бороде, нос толстый, рот усмешливый и иронический.

И при этом медвежьем облике он еще и говорил то тенорком, то хрипловатым басом и все время сбивался со старческой солидности на какую-то суматошливость, словно никак не мог забыть, что в юности был шалопутом. Старался, и временами получалось, но до конца не мог.

Женщине, а может, девушке — впечатление было двойственное, — могло быть лет двадцать пять. На десять с гаком моложе меня. Когда я загибался в вагоне для скота на перегоне Барановичи — Слоним, она была еще совсем ребенком.

Тонкие руки с острыми локотками, но высокая, развитая грудь и ноги длинные, мускулистые. Видимо, много ходила.

Движения точные, красивые. Выражение лица и голос приятные, мягкие.

И — рыжая. Но это была не та бесцветная, апельсиновая рыжина, которая встречается чаще всего, а был этот цвет темного красного дерева, всегда отливающий глубинным золотом. И кожа чистая, без веснушек, молочно-белая, совсем без голубого оттенка, так свойственного рыжим. Никакой косметики, да она «в поле», под ветром и солнцем, и не нужна. И тем более удивляли естественно темные брови и ресницы в контрасте с большими глазами зелено-голубой глубины.

«Ну, довольно пялиться, Космич. Этот пирог не для тебя, да и не такая уже цаца стоит перед тобой. Бывали лучшие».

— Зайдите на минутку к нам. — Она указала на палатку.

— Куда уж мне? — забасил Мультан. — Я ее завалю.

В палатке было очень чисто и уютно. Четыре застланных топчана, четыре спальных мешка в изголовье, веточка можжевельника в вазочке, брезентовый пол посыпан молоденьким аиром.

— Что у вас — троица?

— У нас всегда троица.

Я почти сразу заметил у нее пристрастие к порядку, а потом, по мере знакомства, и слабость к добротным и красивым вещам. Причем — дешевым. Закажет, например, местному гончару доподлинную копию старинного кувшина, горшка, миски, облитых похожей глазурью. Просто, чтобы приятно стояли на столе.

— Ну, что у вас, Антон Глебович?

Я рассказал. Без подробностей, без истории расшифровки. Просто сказал, что должно быть под знаком корабля где-то под второй от угла башней подземелье. Она не удивилась — мало для чего какое-то там подземелье может быть нужно историку. Взяла щуп и сказала:

— Ну что же, пойдемте, посмотрим.

Вышли на площадку. Мультан — неизвестно зачем притащился сюда, делать было нечего, что ли? — поплелся за нами. Иногда наклонялся и что-то подбирал. Заразился во время археологической разведки человек.

— Что за щуп у вас такой интересный?

— Посмотрите.

Щуп, остроконечный прут, которым удобно щупать грунт на песках, был сделан в виде поморской шпильки-заколки. Кованый, и один конец закручен в поперечный овал. Чтобы пролезла рука и прочно держалась в стальной петле. Кончался овал утонченным завитком.

В другом щупе конец петли-ручки смыкался и, словно лента, трижды обвивался вокруг штыря щупа.

— Сама заказывала. Вот берите пока этот. В обоих по метру длины. Можно мерить глубину в раскопе. И на песках щупать удобно, — вздохнула с улыбкой. — Но, главным образом, от собак.

Мы пошли по краю городища. В спину Генка запел прочувствованным, дурашливым голосом на мотив «Степь да степь»:

В той степи глухой

И-сто-рик у-мирал.

И после небольшой паузы (как на это отреагируют?):

Перешли жане

Вещи тощие,

Передай ключи

От жилплощади…

А другой жане

О том промолчи,

От жилплощади

Не давай ключи.

Я наклонился и поднял камень, но Генка уже скользнул за палатку.

— Что, и в самом деле другой не давать ключей? — засмеялась она.

— Слава богу, не имею такого счастья ни во второй, ни в первый раз.

— Почему же «слава богу»?

— А так.

— Почему же так?

— Спокойнее. Я уже годы за плечами имею.

— Какие там годы, — издали, услышав, сказал Мультан, — какие ваши годы? Вот я, вы думаете, почему такой заросший? Неопрятный? Думаете, бритвы не имею? Имею, и в баню дважды в неделю хожу. А щетина, будто у кабана, потому что жена приказала бриться раз в месяц. Потому как еще ревнует, дура.

Он приблизился, и так мы подошли к краю городища, откуда замок смотрелся, как на плане. Отсюда и разрушения были видны лучше.

— Разрушают, — тихо сказала она. — Постепенно.

— И доска сорвана, — сказал я. — Валяется в бурьяне.

— Куда она убежит? — буркнул Мультан.

— В какой-нибудь фундамент.

• Предыдущая
• 31/87
• Следующая