Против ветра - Фридман Дж. Ф. - Страница 65
- Предыдущая
- 65/124
- Следующая
Фред хотел показать мне на дверь, зная, что впереди у меня напряженные дни, связанные с разводом. Энди не позволил ему это сделать. Как только избавлюсь от ненависти к этим ублюдкам, у которых, как оказалось, кишка тонка, надо будет когда-нибудь поблагодарить его.
Вообще-то, я уже избавился, в тот первый день, когда меня попросили вон, бросив на произвол судьбы, а теперь все оформили, как полагается. Я не хочу им зла, у нас было много хорошего в то время, когда мы только начинали.
Мэри-Лу позвонила мне сразу, как только обо всем узнала. Голос у нее был встревоженный, чувствовалось, что она по-настоящему расстроена. С тобой обошлись страшно несправедливо, сказала она, как бы невольно давая понять, что на мне можно ставить крест. Как будто это не происходит каждый божий день. Если на тебе крест ставить еще рано, с тобой таким голосом говорить не станут, правда же?
Мы встретились, чтобы вместе выпить, и она смогла воочию убедиться, что я в полном порядке. Она еще хотела отвезти меня домой и начать за мной ухаживать. Стараясь говорить как можно вежливее и мягче, я отказался.
Причина проста: если бы я поехал к ней домой, то уехать уже не смог бы. Мы принялись бы ворковать, как голубки, и дело кончилось бы тем, что она стала потакать любому желанию такого типа, как я. Мы стали бы и завтракать, и ужинать вместе, даже после изнурительного рабочего дня она в два счета может приготовить что-нибудь такое, что пальчики оближешь, или уединяться в романтической обстановке в каком-нибудь тихом ресторанчике.
Мы по-настоящему влюбились бы друг в друга. А я не могу влюбляться. Черт побери, у меня и так на душе кошки скребут, а тут еще это! Мне нужно время, чтобы прийти в себя, нужно, подсказывает внутренний голос, разобраться в себе. У меня такое ощущение, будто на меня все смотрят, все меня жалеют, причем я уверен, что так оно и есть. А я не хочу с этого начинать отношения с женщиной. К тому же в самых дальних уголках подсознания, где, как на маленьком чердаке, у меня хранятся обиды, аккуратно свернутые, словно кипы старых газет, притаилась жгучая неприязнь ко всем женщинам, всколыхнувшаяся сейчас из-за Холли и всего того, чего мне стоила женитьба на ней, — ведь я тоже любил ее когда-то. Мэри-Лу не должна нести этот крест. Когда такое ощущение пройдет, а для этого понадобится время, я буду думать о том, чтобы снова завязать отношения с женщиной.
Может быть.
Если бы речь шла лишь о том, чтобы спать друг с другом, проблем бы не было. Но с ней я не смог бы просто спать и все. Я попытался ей объяснить. Она не согласилась, сказав, что, если о большем пока говорить не приходится, ее это устраивает.
Она сама не поверила в то, что сказала, да и я тоже. Вот почему мы порознь отправились по домам.
С тех пор я ей не звонил. А когда наберусь храбрости и позвоню, у нее наверняка будет уже кто-то другой.
Повалят беды, так идут не врозь, а скопом — так, кажется, писал Шекспир. Черта с два! Самое плохое случилось под конец. Патриция переехала месяц назад, в первый же уик-энд после Дня благодарения — 24 ноября. Они уехали в субботу утром на ее машине.
Последние несколько дней Клаудия провела со мной, День благодарения мы с ней отметили на свой манер. Вместе сходили в магазин, чтобы купить самую что ни на есть натуральную индейку, которую я потом приготовил с гарниром. А она сама, так что мне даже не пришлось ей помогать, испекла тыквенный пирог. Погуляли в горах, порыбачили, побросали друг дружке ее мяч от американского футбола с автографом Дэна Мэрино. Чего мы только ни делали, но вот о предстоящем отъезде не сказали ни слова.
Мы молчали об этом до пятницы, до того момента, когда вечером сидели у нее на кровати в окружении старых плюшевых игрушек. Мы толком даже не знали, что сказать, кроме фраз типа «Я буду по тебе скучать», «А я буду тебе звонить», «Мы часто будем видеться» и так далее в том же духе. Мы вступали в полную неизвестность. Мы расстались чуть ли не с того самого дня, как она родилась, но никогда не расставались на самом деле.
Я стоял у дома Патриции и смотрел, как они уезжают. Забравшись на заднее сиденье, где уже лежали книги и пластинки, Клаудия прижалась носом к заднему стеклу, глядя на мою удаляющуюся фигуру. Я помахал ей рукой. На улице было холодно, на предыдущей неделе раньше обычного выпал снег, и на земле там и сям еще лежали его остатки. Я чувствовал обжигающий ветер, который овевал мои мокрые щеки.
«Джонни Уокер» приятен на вкус, даже приятнее, чем обычно. Я буду смаковать его до тех пор, пока не сяду в самолет. Из радиоприемника слышится «Грустное Рождество» в исполнении Элвиса. Вот и говори после этого, бывают ли в жизни совпадения: в кино сказали бы, что песенка пришлась более чем кстати. Иной раз в жизни это и угнетает: в ней все не так, как в кино.
2
Несмотря на то, что Партиция уже говорила мне, куда они собираются переезжать, вид ее новой квартиры застигает меня врасплох. Квартира расположена на двадцать втором этаже небоскреба, чуть ли не на самой крыше, откуда открывается потрясающий вид на залив. Так высоко, что видно чуть ли не до Канады. Вся мебель новая, но хозяйка дома, памятуя о правилах хорошего тона, отзывается о ней довольно сдержанно, как и подобает адвокату, дела у которого внезапно пошли в гору.
— Это все заслуга декоратора, — признается она, с видом собственницы поглаживая абажур из хлопчатобумажной ткани на настольной лампе от Анны Тэйлор. — У меня времени не было. Все уже было готово и дожидалось меня… то есть нас.
— Шикарно, — говорю я. И слепому ясно, что это заслуга декоратора, — квартира выглядит так, будто в ней никто не живет. Не видно ни дыр, оставшихся от горящих сигарет, ни винных пятен. Кроме нескольких детективов, валяющихся на полу, ничто не говорит и о присутствии Клаудии. Я расхаживаю по комнатам, любуясь открывающимися из окон видами. Дело близится к вечеру, Патриция только что вернулась с работы, где у нее свой кабинет (который, как я узнаю позже, тоже заново отделан). Она сбрасывает туфли, швыряет пальто на кресло, и без того заваленное вещами. Вещи у нее тоже новые. Со вкусом подобранные, дорогие, словом, не прикид, а сказка. Пожалуй, после сисек она сменила все, что только можно было. Интересно, какой теперь ждать пластической операции.
— Пришлось обновить гардероб, — поясняет она, перехватывая мой взгляд.
Она нервничает, оставаясь наедине со мной, не может спокойно усидеть на одном месте. Когда самолет приземлился, я позвонил ей на службу, она отпросилась с работы, и мы договорились встретиться у нее дома. Я сразу отправился туда, не заезжая в отель, где она забронировала мне номер, — в двух кварталах от дома. «На мой взгляд, тебе не стоит останавливаться здесь», — сказала она по телефону. Я не был в этом так уверен: легкое шевеление у меня в брюках при звуках ее грудного голоса напомнило о нашей последней встрече, о которой у меня остались довольно приятные воспоминания. Но теперь, увидев ее, я целиком и полностью с ней согласен: ту женщину, которая стоит передо мной, я в упор не вижу. Новая одежда, новый блокнот для записей, что ни возьми — все новое, выглядит она потрясающе, я искренне за нее рад, на самом деле рад, и все же что-то не так, как если бы девочка надела мамины туфли, которые ей слишком велики, и старательно изображает взрослую. Это не она, не та Пэт, которую я знаю. Вся сексапильность, так меня притягивающая, испарилась, улетучилась куда-то вместе с майками и шортами для бега.
Окликнув кого-то внизу, она просит мать Лили сказать Клаудии, чтобы та как можно скорее поднималась.
— Выпьешь? — спрашивает она. — Уже не помню, по-моему, ты пьешь мартини?
Мартини? В последнее время, когда мы с ней виделись, она терзалась угрызениями совести из-за пива.
— Был за мной такой грешок.
— Я тоже с тобой выпью. — Она идет на кухню, достает из холодильника бутылку джина — «Бомбей», я восхищен ее вкусом, — бутылку вермута, кувшин, кубики льда.
- Предыдущая
- 65/124
- Следующая
