Против ветра - Фридман Дж. Ф. - Страница 71

• Предыдущая
• 71/124
• Следующая

Есть книжка, которая называется «Последний страстный поцелуй», написал ее человек по имени Джеймс Крамли. Я прочел ее много лет назад и уже не помню, о чем там речь. Да это и не важно, название крепко засело у меня в памяти, но до этого момента я толком не сознавал, что же оно значит на самом деле.

Этим мы сейчас и занимаемся. Долгие, медленные ласки на пути к земному раю, полное самоотречение во имя того, чтобы доставлять удовольствие партнеру и получать удовольствие от него. Для нас больше ничего не существует, вообще ничего, мы позабыли обо всех булавочных уколах, которыми время от времени напоминают о себе житейские проблемы. Работа, дети, прошлое, будущее — ничего этого сейчас не существует. Она обволакивает меня, исполняет каждое мое желание, доставляя невыразимое наслаждение.

Проходит по меньшей мере час, прежде чем я овладеваю ею. Наконец-то, хотя, впрочем, какое это имеет значение, ведь я хочу, чтобы это ощущение никогда меня не покидало!

Такой и должна быть настоящая любовь. В сорок лет она выглядит не так, как в двадцать, — в этом возрасте у тебя уже нет той безграничной животной энергии и выносливости, их сменяют всепоглощающая чувственность и стремление дарить удовольствие партнеру, и ты отдаешься им без остатка! Когда мы с ней трахались во время суда, ничего этого не было: мы трахнулись в первый раз. К счастью, получилось неплохо, так бывает не всегда, даже мы, заядлые бабники, это знаем, но, независимо от того, как получилось — хорошо или плохо, первый опыт сам по себе уже много значит.

Сейчас все по-другому. Если попытаться уложить наше чувство друг к другу в жесткие рамки и представить, как оно должно развиваться, ничего не получится. Так люди и влюбляются.

— Ты проголодалась? — спрашиваю я.

— Умираю с голоду. Только не трогай меня, я и так слишком возбуждена. Нет! Давай немного передохнем. — Она хватает меня за волосы, снова притягивая к себе так, что мы лежим лицом друг к другу.

— Ты такая красивая.

— Ты такой хороший.

— Не красивый?

— Симпатичный.

Мы снова целуемся, снова ласкаем друг друга, потом лежим на спине, сплетя пальцы рук, совсем выдохшиеся.

— На самом деле, я бы съел что-нибудь.

— На самом деле?

— На самом деле.

— На самом деле я бы тоже. Твой член. А еще я съела бы большущий сандвич и выпила бы «хайнекена».

— А я съел бы вишневый пирог. С мороженым. И в придачу орех-пекан с маслом.

— Ты говоришь так, будто накурился наркотиков.

— Так и есть. Когда я щекочу твою киску языком, у меня голова идет кругом, как после травки.

— Черт бы тебя побрал, Уилл! А как же романтика, вечно ты все опошляешь!

Спотыкаясь, я иду в ванную, чтобы налить себе стакан воды. Я не то чтобы идти, ползти на карачках не в состоянии.

— Я позвоню, чтобы нам принесли еду в номер, — говорит она.

— Хорошая мысль. А то мне неохота одеваться.

— Тем более что в обеденный зал тебя все равно не пустили бы.

— Это еще почему?

— Ты только посмотри на себя в зеркало! — хихикает она. — У тебя же на лице все открытым текстом написано.

— Что у меня написано? На каком лице?

— На лице завзятого бабника, у которого на уме одна только киска. А таким типам в общественные места отеля «Браун-палас» вход воспрещен!

На свете нет ничего, что можно сравнить с тем, как возникает любовь. Когда ты влюбляешься, чувствуешь, что влюбляешься, тебя неодолимо влечет к любимому человеку, тебе страстно хочется обладать им. Когда ты весь во власти желания дарить ему удовольствие, получать его самому, брать, отдавать. И когда, наконец, ты втайне терзаешься упоительными сомнениями, а на самом ли деле к тебе пришла любовь! Эти мысли то и дело проносятся у меня в голове, пока мы самозабвенно любим друг друга почти всю ночь напролет, почти до самого рассвета, пока наконец я вообще ни о чем не думаю, целиком отдавшись во власть эмоций, — все равно за мной никто не следит, никто не видит, что происходит, я сам решаю, что делать. Я весь, без остатка отдаюсь ей, как и она мне, всем телом откликаясь на мои ласки.

Она изумительно хороша в постели, да, она знает толк в любви, я понял это еще в тот, первый раз, когда мы спали вместе, но дело не только в этом, киска у нее все время мокрая, любовь ко мне и секс слились в ней воедино. Она жаждет доставлять мне наслаждение, дарить мне свою любовь. Мы с ней — прекрасная пара, наши тела льнут друг к другу, ее груди и киска тесно прижимаются к моей груди и члену, мы не перестаем целовать друг друга, наши ноги переплелись. От нее исходит аромат, который меня безмерно возбуждает, — не только от киски, но и от всего ее тела: подмышек, ног, впадин под грудями, ступней, ладоней, пальцев рук, пальцев ног. Я ласкаю ей влагалище, целую, потом она ласкает мне член, мы трахаемся, потом отдыхаем, всем телом прижавшись друг к другу, потом касаемся друг друга, начинаем легкие поглаживания, целуемся — и все повторяется заново.

Я и представить себе не мог, что нам будет так хорошо. В жизни все оказывается куда лучше, чем в мечтах.

В три часа мы просим по телефону принести в номер бутылку шампанского — «Дом Периньон», 175 долларов. Она расписывается на квитанции, мальчишка-коридорный, заступивший в ночное дежурство, получает от нее щедрые чаевые, к тому же у него встает член, он даже не пытается скрыть бугорок, вздувшийся на брюках, когда она, сидя по-турецки на кровати, расписывается на чеке, накинув поверх себя простыню, которая почти ничего не скрывает, смеясь после того, как он, пятясь, выходит из номера (не сводя с нее глаз), над тем, как у нее в фирме отнесутся к тому, что она включит эту цифру в отчет о расходах за время командировки. Мы пьем шампанское прямо из бутылки, поглядывая на телевизор, где тоже любовь, — показывают «Грозовой перевал». На душе у меня неспокойно, ну хватит, наверное, мы приглянулись какому-нибудь ангелу на небесах! Наверное, все ниспослано нам свыше — этот вечер, этот день, эта ночь.

Мы трахаемся еще раз, потом медленно засыпаем, ее рука нежно сжимает мне член и яички.

— Просыпайся, Уилл! — нараспев говорит она. — Кофе уже готов.

— И не собираюсь.

Не открывая глаз, я шарю рукой по кровати. Как это у человека, который и спал-то всего часа два, может быть такой веселый голос? Она отводит мою руку в сторону и сдергивает простыню.

— Ложись обратно, Мэри-Лу. Мы еще не занимались любовью сегодня утром. — Я слышу собственный голос — как у малыша, которому захотелось еще два пончика, облитых шоколадом, и который не хочет довольствоваться тем, что ему уже дали. Я хочу съесть все, все, что только есть в кондитерской.

— Ах ты, жадина! Мы с тобой уже занимались любовью в четыре утра, — напоминает она, как будто я об этом забыл.

— На улице было темно, поэтому, строго говоря, была еще ночь. Впрочем, разве тебе не все равно?

— Нет, не все равно, потому что утром у меня запланирована встреча. Рано утром.

— Ну так отмени ее.

— Рада бы, но не могу.

Я открываю глаза и приподнимаюсь, оперевшись на локоть. По тому, как она одета, я вижу, что она уже настроилась на работу.

— Ты прекрасно выглядишь. Даже когда одета.

— Спасибо. Ты тоже. Даже когда не одет. — Она присаживается на край кровати. — Но тебе пора бы уже и вставать.

— Не могу.

— Почему?

— Есть одно затруднение. — Я показываю пальцем.

Она еле-еле дотрагивается до пульсирующей головки члена ногтями, покрытыми ярко-красным лаком.

— Это несправедливо, — отвечаю я, не в силах сдержать стон.

Секунду она нежно и почти машинально поглаживает мой член, потом берет его в рот, обхватывая целиком губами. Я почти сразу кончаю, в изнеможении откидываясь на подушки, словно вытащенная на берег рыба.

— Я пока пущу воду из крана, чтобы ты принял душ, — говорит она, осторожно вытирая губы кончиком простыни.

— У меня другое предложение, получше. Я подожду тебя здесь. Делай все свои дела и приходи. А я буду ждать, раскрыв объятия.

• Предыдущая
• 71/124
• Следующая