Врата рая - Эндрюс Вирджиния - Страница 26

• Предыдущая
• 26/94
• Следующая

— Я думаю, она знала это, Люк.

— Да, она знала это, — согласился Люк и сказал уже обычным голосом: — Я решил добавить в речи следующий абзац. Ты готова слушать?

— Мое ухо прилипло к трубке, Люк.

Я живо представила себе, как он выпрямился, каким серьезным стало его лицо, как он держит перед собой свою рукопись и читает.

— В Библии говорится, что для всего есть свое время. Время родиться и время умирать, время света и время тьмы. Сегодня счастливый день, великолепный день — время света, но для моей семьи это все еще время тьмы. Однако я уверен, моя тетя и мой… мой отец захотели бы, чтобы я осветил тьму и думал только о том, что для нашей семьи этот день олицетворяет надежду и перспективу. Он означает, что еще один потомок Тоби Кастила и его любящей жены Энни вышел из нищеты Уиллиса, чтобы стать тем, кем он способен стать. Итак, я посвящаю этот день памяти Логана и Хевен Стоунуолл. Благодарю вас.

Слезы лились у меня ручьями. Не в силах больше держать трубку около уха, я уронила ее на колени, продолжая плакать. Из трубки доносился голос Люка: «Энни? Энни? О Энни, я не ожидал, что заставлю тебя рыдать…»

Миссис Бродфилд, которая за дверью разговаривала с дежурившей сестрой, быстро вбежала в комнату.

— Что случилось? — взволнованно спросила она.

Я сделала несколько глубоких вдохов, пока не заглушила в себе горе и боль и смогла снова говорить. Тогда я подняла трубку.

— Люк, извини меня. Это замечательно. Они были бы так горды тобой. Но ты думаешь… — Я еще раз глубоко вздохнула. — Ты думаешь, тебе следует говорить…

— «Мой отец»? Да, Энни. В этот день мне особенно хочется навсегда прекратить все недомолвки. Я хочу гордиться тем, кто я есть. Ты думаешь, Логан стал бы возражать?

— Нет, я так не думаю. Я просто беспокоюсь за тебя и за возможные последствия.

— Что будет потом, не имеет значения. Я уезжаю в колледж, и, откровенно говоря, это единственный раз, когда я согласен со своей матерью — мне нет никакого дела до того, что думают лицемеры Уиннерроу.

— Я бы очень хотела быть там с тобою рядом, Люк.

— Ты будешь рядом со мной, Энни. Я знаю это.

Я снова начала рыдать, закрыв лицо руками.

Миссис Бродфилд с искаженным от гнева лицом бросилась вперед.

— Вы должны прекратить это немедленно! — вскрикнула она. — Положите трубку. Этот разговор вас слишком расстраивает.

Она быстро взяла у меня телефон.

— Это миссис Бродфилд, — представилась она Люку. — Боюсь, что вам придется прекратить этот разговор. Энни еще слишком слаба для такого эмоционального напряжения.

— Пожалуйста, отдайте мне телефон, миссис Бродфилд, — потребовала я.

— Хорошо, заканчивайте этот разговор. Но учтите, вы сделаете так, что вам станет плохо.

— Я не буду волноваться, обещаю.

Она неохотно вернула телефон.

— Извините, — послышался голос Люка. — Я не…

— Люк, это я. Все в порядке. Я чувствую себя нормально. Я буду держаться. А плачу, потому что счастлива тоже, счастлива за тебя.

— Будь счастлива за нас обоих, Энни.

— Я попытаюсь.

— Я позвоню тебе сразу же после церемонии и расскажу, как все проходило.

— Не забудь.

— Скорее я забуду, что надо дышать.

— Удачи тебе, Люк! — крикнула я и отдала телефон сестре, которая быстро положила трубку на место.

Я откинулась на подушки.

— Вы не оцениваете реально своего состояния, Энни, — начала она. — Вашему организму был нанесен ущерб не только физический, но и эмоциональный. Телефонный разговор, который только что имел место, может отбросить процесс вашего выздоровления на несколько месяцев назад.

В результате пролитых мною слез и перенесенной боли я действительно чувствовала, что сердце в моей груди стало подобно камню. Внезапно я стала задыхаться и, хватая ртом воздух, старалась приподняться. Кровь отхлынула от моего лица, щеки похолодели. Комната начала кружиться. Последнее, что я слышала, был крик миссис Бродфилд: «Стар!».

Затем для меня вновь наступило время тьмы.

Я словно падала в длинном темном туннеле, но постепенно стала различать в конце его свет. Приближаясь к нему все ближе и ближе, мне послышались какие-то звуки. Вначале это было похоже на шепот толпы, затем на жужжание сотен мух, облепивших оконное стекло в жаркий день позднего лета. Потом жужжание превратилось в слова, и я провалилась через нижнюю часть туннеля в яркий свет.

На мое лицо были направлены лампы очень яркого света. Я заморгала.

— Она приходит в себя, — сказал кто-то.

Отодвинув голову от света, я посмотрела в озабоченные карие глаза доктора Малисофа.

— Послушайте, как у вас дела, Энни?

Мои губы были настолько сухими, что я боялась оцарапать о них кончик своего языка. Тогда я попробовала сглотнуть.

— Что случилось?

Я снова заморгала и, повернувшись, увидела миссис Бродфилд, говорившую с ассистентом моего лечащего врача — доктором Карсоном. Сестра то и дело качала головой и возбужденно жестикулировала руками, по-видимому, объясняя, что со мной случилось. Я никогда не видела ее такой оживленной.

— Видите ли, Энни, в том, что произошло, — извиняющимся тоном произнес доктор Малисоф, — есть и моя вина. Мне надо было объяснить вам, насколько вы эмоционально слабы. Мы, кажется, сконцентрировали основное внимание только на ваших телесных недугах, в то время как существуют также эмоциональные и психологические проблемы. Полученные вами ранения являются гораздо более глубокими, чем они показались вначале.

Он снял с моей головы холодную салфетку и отдал ее миссис Бродфилд. Сев подле моей кровати, доктор Малисоф взял мою левую руку в свои ладони.

— Помните, когда вы спросили: «Все ли это, что со мной случилось», я засмеялся? — Я кивнула в ответ. — Однако мне не следовало смеяться. Я должен был вам объяснить, что имеются также эмоциональные и психические травмы. Может быть, тогда мы смогли бы предотвратить подобный срыв.

— Но что произошло? Все, что я помню, это чувство тяжести в груди и…

— Вы потеряли сознание. Эмоциональное перенапряжение. Дело в том, Энни, что вы не осознаете, насколько вы еще слабы, потому что мы делаем все, чтобы ваше состояние улучшалось, чтобы вы получали здесь должные лечение и уход. Но правда заключается в следующем: вам был нанесен ущерб по целому ряду направлений, в том числе по эмоциональному. Кожа на вашем теле получила ушибы, разрывы и царапины, то же самое произошло и с «кожей» на ваших чувствах и мыслях. Например, говорят: «Он толстокожий». Но речь ведь идет вовсе не о толщине кожи на теле, верно? Мы защищаем наши эмоции, защищаем наше мышление многими способами, а ваша защитная функция получила серьезные повреждения. Поэтому вы легко возбуждаетесь, вы уязвимы, не защищены. Понимаете?

— Думаю, что да.

— Хорошо.

— Сейчас мы должны сделать все для того, чтобы ваше физическое выздоровление не было приостановлено, а тем более прервано, если вы будете подвергаться сильным эмоциональным воздействиям. Человек не может быть здоровым физически, если он эмоционально болен. Здесь я проявил некоторую беспечность. Я должен был надежнее защитить вас, по крайней мере, до тех пор, пока вы не окрепнете, пока эта эмоциональная кожа не станет снова толстой. Вот что мы теперь должны сделать.

— Что все это означает? — Я не могла согласиться с доктором. Разве мои эмоции не в порядке? Кто бы мог остаться спокойным, случись с ним подобная трагедия? Кто бы мог продолжать жить как ни в чем не бывало, потеряв своих родителей, оказавшись парализованным, обнаружив, что вся жизнь вывернута наизнанку? В тот день у меня было сильнейшее желание дать волю своим слезам и стенаниям, но я изо всех сил сдерживалась, чтобы люди не испытывали неудобства в моем присутствии.

И вот теперь доктор говорит мне, что эмоционально я — полная развалина. Достаточно мне взглянуть в зеркало, чтобы увидеть себя окончательно раздавленной и разбитой. Я поежилась при этой мысли.

• Предыдущая
• 26/94
• Следующая