Скиталец - Ковальчук Игорь - Страница 70

• Предыдущая
• 70/84
• Следующая

— Ишь ты, как заговорил. Старший… Ну привет, вояка. Что, навоевался? Под родной кров, а?

— Да не то чтобы, — улыбаясь, ответил Дик. Он, сказать по правде, сомневался, что дома ему будут рады, и, разумеется, радушие сводного братца отдалось в его душе облегчением. — Погостить. Ненадолго.

— Ну? Устроился лучше? Ну дай Бог. Молодец, что заглянул. А это кто? — Эгберт робко покосился на спутницу брата. Она показалась ему чересчур красивой для захолустья. Наверное, придворная дама, а то и фрейлина — кто знает…

— Это — моя невеста.

— Да ну?

Уэбо оглядел гостью уже смелее и с откровенным восторгом. Серпиана изящно подобрала юбку и сделала красивый реверанс.

— Анна Лауэр. Из Стирлинга.

— Далеко. Это, кажется, в Шотландии.

— На границе с Нортумбрией.

— Так ты был в Шотландии?

— Пробыл годик. — Дик с удовольствием вспомнил Озерный Край.

— А это кто? — Эгберт уже смелее показал на Олхаура.

— Оуэн. Оуэн Кбдок. Телохранитель жены.

— А-а…

— Ну что, так и будешь держать нас во дворе?

— Ах да, конечно… — Старший сын Этельвольда засуетился. — Заходи, заходи. И вы тоже… это… Добро пожаловать к нашему хлебу-соли… — Он посторонился и замахал руками. — Заходите, заходите. Будьте гостями.

— Эй, братец, — позвал Дик, предлагая Серпиане руку перед ступеньками, хотя подняться по ним, приземистым и низеньким, он могла бы и без посторонней помоши. — А отец-то где? Здесь или охотится?

Эгберт обернулся.

— А отец помер прошлой зимой, — спокойно сказал он. — Заболел. Прохворал месяцок — и помер.

От неожиданности Дик побледнел.

— Умер? А… А где похоронен?

— Как где? На погосте. Хочешь побывать?

— Конечно.

— Ну позже. Сначала надо перекусить, выпить, а потом я за священником пошлю, чтоб, раз уж ты решил навестить батюшку, он заодно и службу отслужил. Кстати, отец тебе кое-что оставил…

— Постой, а мать-то жива?

— Мать жива. Она наверху, вышивает. Я сейчас передам ей, чтобы спустилась. А заодно и жене. Я женился, ты ведь не знаешь, верно? Женился, двое детей уже. Вернее, один, а второго жена вот-вот родит.

— Ну поздравляю.

— Да-да, повезло. Жена крепкая, хозяйственная. И приданое хорошее.

В замке было всего три жилых зала да пара закуточков, где тоже размещались на ночь. Все население замка ютилось в этих трех больших комнатах, но никто не считал себя ущемленным. Протопить все жилые залы, даже при том, что их так мало, порой бывало нелегко, и теснота давала лишнее преимущество — тепло. Люди в те времена и в тех краях отличались неприхотливостью, они спали как попало — на войлоках, на сене, на подстеленном плаще, — и даже самые знатные не видели в этом ничего особенного.

Нижнюю залу донжона, куда вела входная дверь, хозяева использовали как трапезную, верхнюю — как господскую спальню, где, впрочем, ночевали все хозяйские дети, а иногда и другие родственники. Была еще одна большая комната, где ночевали слуги. Эгберт провел гостей в нижнюю залу, к огромному камину, где пылала половина сосны, и приказал принести кресло. Он готов был уступить брату свое сиденье, единственное кресло в замке, но Дик вместе с невестой решил довольствоваться лавочкой.

А потом со второго этажа спустилась Алиса. Она была уже немолода, одета как вдова, но статная и высокая, как прежде, а потому выглядела особенно величественной. Складки платья и покрывала лежали так строго, а голова была поднята так гордо, что Герефорду мгновенно пришло в голову, что она прекрасно смотрелась бы в дорогом платье с короной на голове рядом с Ричардом Львиное Сердце. Алиса Уэбо, мать и бабушка, — было видно, что она счастлива, — чувствовала себя в старом замке как настоящая королева.

«Она была бы самой лучшей, самой достойной женой королю Английскому», — подумал Дик и тут же решил — слава богу, что его мать слишком незнатна для его величества. Был бы теперь бастард короля его законным наследником — можно себе представить, какая это морока. Нет уж, лучше, что все сложилось именно так, как есть.

Едва увидев сына, Алиса ахнула и, потеряв всю свою величавость, кинулась к нему. Обняла. Прикосновение сухих теплых рук матери отдалось в сердце Дика болью. Она очень изменилась за эти годы, и сын с внезапной остротой понял, что жизнь госпожи Уэбо клонится к закату. Миг — и магия наполнила его ладони, болезненно обжигая пальцы силой и близостью чужой ауры. Аура оказалась бледновата. У нее больное сердце, понял Дик. Больное сердце и что-то с печенью.

Его объятие было крепким, словно он пытался передать матери часть своей уверенности в том, что все будет хорошо.

Потом Дик отступил на шаг, взял за руку Серпи-ану и опустился на колени. Жена без сопротивления последовала его примеру.

— Благословите на брак, матушка.

Алиса ахнула и с жадным любопытством оглядела красавицу, стоящую рядом с сыном.

— Ну и слава Богу. Наконец-то. А красивая какая! — Она протянула невестке руки и заставила встать. — Конечно, благословляю. Благословляю, родная. — Она поцеловала девушку в лоб. — Благословляю, сынок. Желаю счастья, мои родные. Вы ведь здесь будете венчаться?

— Да, матушка. В нашем приходе. После того, как отслужат службу по отцу.

— Да, конечно. — Алиса покивала головой, но в ее глазах и жесте не было никакой скорби.

Да и какая могла быть скорбь? Жизнь мелкопоместного дворянства была тесно связана с крестьянской жизнью. А крестьяне смотрят на смерть и рождение как на нечто само собой разумеющееся. Этельвольд был уже немолод — значительно старше жены, — и его смерть представляла собой естественный конец человеческой жизни. О чем же здесь тосковать?

Эгберт распорядился готовить праздничную трапезу. Со второго этажа донжона спустилась его жена — крепенькая, с пышной соломенной гривой и огромным животом. Она передвигалась с трудом, но целеустремленно, указывая двум служанкам, куда ставить миски и какие кубки доставать из сундуков. А потом присела у огня с Серпианой. Сперва они обсудили наряды, а потом и детей — Дик заметил, как пристально его жена смотрит на живот будущей свояченицы.

С конюшни позвали работников и заставили колоть дрова для кухонной печи и камина. Скоро в главной зале стало тепло, хоть и душновато, а на столе появилось множество деревенских лакомств — огромные куски сыра, пироги с рыбой, жареные куры, яйца и зерновая каша. Эгберт усердно потчевал брата и его невесту, а за супругой ухаживал с такой трогательной неловкостью, что можно было не сомневаться: между мужем и женой царит согласие и, может быть, даже любовь.

Дику было уютно в Уэбо, несмотря даже на то, что теперь, после знакомства с миром Живого Изумруда, он очень хорошо видел грязь и неустроенность, чувствовал вонь. Скоро он понял, что ему придется ночевать либо на сеновале, либо на конюшне. Серпиану супруга Эгберта Лилиан вызвалась взять с собой. Поскольку по традиции мужу не следовало спать в одной постели с беременной женой, он спал на полу рядом с кроватью, и для гостьи оставалось место. Герефорд забеспокоился, что жена, не привыкшая ночевать в комнате с чужими людьми, на чужой постели, воспримет это плохо. Но она с готовностью согласилась, видимо, понимая, что таким образом ей пытаются оказать внимание, проявить заботу.

Утолив голод, брат принялся расспрашивать Дика:

— Я краем уха слышал, что ты был в Святой Земле. С королем туда уходил?

— Было дело.

— Ну и как там, в Святой Земле? Иерусалим видел?

— Видел. Небольшой город, и, хотя там сейчас правят сарацины, храмов хватает. Правда, не только истинные, но и построенные по византийскому обряду. Скромные.

Эгберт смотрел на рыцаря-мага с жадностью.

— А Лобное место видел?

— Видел.

— Ну и что?

— Там церковка. Помолился.

— А в Гефсиманском саду был?

— Нет. Не довелось. Сам понимаешь, война…

— Да, понимаю, — с легким разочарованием протянул сын Этельвольда. — А еще что видел?

— Ну Акру, Тир, Яффу…

• Предыдущая
• 70/84
• Следующая