И придет большой дождь… - Коршунов Евгений Анатольевич - Страница 41

• Предыдущая
• 41/52
• Следующая

Генерал горько усмехнулся.

— Вы всегда все умели объяснять, Джеймс Аджайи. У вас хороший опыт природного политикана.

— Благодарю вас, ваше превосходительство, — чуть усмехнулся советник. — Но Нначи нужно было убрать, и немедленно. Заговорщики решили добиваться своего. Даджума собрал в лесах целую армию. Сэм Нванкво его связной. Вот почему он так хотел очутиться в тюрьме Кири-Кири среди главарей «Золотого льва».

— А что бы изменилось, если бы Нначи… погиб?

— Это вызвало бы замешательство и дало нам время провозгласить новую конституцию. А потом, пока бы заговорщики определяли к ней своей отношение, среди них начался бы раскол… и «Золотой лев» погиб естественной смертью!

— Гм…

Генерал задумчиво потер подбородок. Все было логично! Этот Аджайи, конечно, прохвост, но…

— Прикажите полковнику Спиффу быть свободным. Надеюсь, вы раздумали меня арестовывать, — смиренно подсказал Аджайи.

Вечером, перед объективами телекамер, генерал выглядел уверенным в себе и полным сил. Твердым голосом он зачитал декрет, подписанный утром, и выразил надежду, что народ Гвиании поймет и поддержит этот шаг.

Гарри Блейк был в этот вечер в гостях у полковника Роджерса. Выслушав заявление главы Военного правительства Гвиании, Роджерс в волнении пригладил волосы и поймал себя на этом. Он, еще недавно столь уверенный в себе, чувствовал в присутствии Блейка нечто вроде комплекса неполноценности. И Блейк отлично понимал это. Вот и сейчас, заметив волнение Роджерса, он покровительственно похлопал полковника по плечу:

— Ну что, коллега? Дела идут как надо!

Полковник кивнул. Если бы генерал Дунгас знал, чего стоила Роджерсу подготовка этого декрета! В Лондоне тщательно продумали каждое слово в этом документе. Даже люди, куда более тонкие, чем генерал Дунгас, не избежали бы этой ловушки. Декрет был хитроумной «бомбой», заложенной под уже полуразрушенное здание государственной машины Гвиании. Феодалы Севера, конец власти которых был объявлен генералом Дунгасом несколько минут назад, знали содержание декрета вот уже с месяц: в северных городах агентура Роджерса накаляла страсти.

Наконец-то Блейк был доволен полковником. Сам он в Луисе очень скоро стал своим человеком. Оказалось, что он может быть приятным собеседником. И никто не мог заподозрить в маленьком человечке, поселившемся на вилле, принадлежащей компании «Шелл», матерого специалиста по подрывной деятельности.

Блейк много ездил по Гвиании. Он не знал устали, встречаясь с самыми разными людьми. Память его была профессионально цепкой, суждения логичны и точны.

Роджерс отдавал должное уму, напористости и профессионализму Блейка: впервые в жизни он вынужден был признать чье-то превосходство над его собственным «я». И это отнюдь не доставляло ему радости.

Когда неделю назад агентура донесла, что деятельностью Блейка заинтересовалась армейская разведка, — организация, в которой Роджерс тоже имел своих людей, полковник втайне даже обрадовался, все опять становилось на свои места.

Но лишь сегодня он сообщил Блейку, что полковник Спифф требует от генерала Дунгаса его высылки.

Блейк искренне рассмеялся: ход мыслей этого провинциала, этого выходящего в тираж разведчика, потерявшего квалификацию в африканской глуши, разгадать было нетрудно.

— Успокойтесь, дорогой полковник, — снисходительно процедил он. — Я улетаю сегодня вечером (Роджерс не сумел скрыть своего удивления). И если все пойдет как задумано, все лавры достанутся вам. А меня ждет еще небольшое дельце. Ну, скажем, в Азии.

Радио «Голос Гвиании» передало содержание декрета и на языке северян. В Каруне владельцы приемников выносили их на улицы, во дворы, устанавливали на подоконниках настежь распахнутых окон.

Город затих и напрягся. После убийства могущественного премьера Севера это был второй удар по чувствам жителей саванны.

Люди слушали передачу, затем ее повторение, еще одно, еще… И лица их суровели. И почти в каждой группе хмурых людей, старых и молодых, находился кто-нибудь, кто начинал вдруг выкрикивать то, что было на уме у остальных.

— Эти христианские собаки из Поречья хотят осесть на нашей земле! Посмотрите — они захватили здесь все: у них — лавки, у них — рынки. Они богатеют, разоряя нас.

— Раньше у нас был премьер, который защищал нас, — вступал в разговор другой. — Они убили его, и теперь нами будет править этот развратный, погрязший в грехах Луис.

Толпа роптала.

Ночью город не спал. Осторожные тени скользили вдоль глухих стен, бесшумно отворялись и затворялись двери: за глиняными стенами дворов-крепостей происходили какие-то приготовления.

Взрыв произошел на следующее утро.

Майор Мохамед, оставшийся в Каруне вместо майора Нначи командовать первой бригадой и затем утвержденный на этом посту генералом Дунгасом, получил рано утром сведения, что из университета, расположенного в нескольких милях от Каруны, вышли и двинулись на город колонны студентов.

Выслушав по телефону рапорт офицера, патрулировавшего университет и примчавшегося на «джипе» в городские казармы, Мохамед — он был еще в ночной пижаме — прежде всего сладко потянулся. Он не привык вставать в такую рань, и уж совсем не стоило просыпаться из-за того, что ему было известно заранее.

— Сейчас приеду, — сказал он по телефону офицеру, дежурному по бригаде, и не спеша принялся собираться. По его расчетам колонны должны были подойти к городу не раньше чем через час.

Их следовало впустить в старый город, дать им пройти по улицам около рынка, где к ним должно было присоединиться еще множество народу, и остановить у входа в новый город. На этом полковник Роджерс настаивал категорически — страсти должны быть направлены против Военного правительства, а не против иностранных компаний и банков.

Вспомнив об этом, майор улыбнулся: в данном случае он ничего не имел против — студентов он не любил за их всезнайство и претензии на роль будущих лидеров страны и, самое главное, за иронически пренебрежительное отношение к военным, в частности к нему самому.

И сейчас Мохамед предвкушал удовольствие от возможности хорошенько проучить этих бесштанных умников. Его отец, владыка одного из эмиратов почти у самых песков Сахары, одобрит его действия.

Мохамед спокойно позавтракал. Выпил кофе.

Оставалось еще полчаса. Он немного подумал, вернулся в свою спальню и открыл небольшой сейф, вделанный в стенку и искусно замаскированный деревянной панелью. Переложил несколько пачек денег (полковник Роджерс никогда не был скупым!) и достал из-под пакета акций «Шелл» — «Би Пи» из пластикового свертка сигарету с марихуаной.

Собственно, на наркотиках его и накрыли в Сандхерсте, военной школе в Англии, после чего у него началась «дружба» с Интеллидженс сервис.

Он подъехал к казармам вовремя. Солдаты как раз собирались рассаживаться по грузовикам, и сержанты придирчиво проверяли свои отделения, выстроившиеся перед машинами на пыльном плацу.

Майор остановил свой спортивный «мерседес» у здания штаба и подошел к группе офицеров, стоявших в стороне. Он чувствовал себя удивительно легко и радостно — обычное состояние после одной сигареты с марихуаной.

Офицеры вытянулись, щелкнули каблуками, отдали честь. Они были мрачны, и Мохамед обратил на это внимание.

— Плохое настроение, джентльмены? — спросил он весело. — А зря. Вы посмотрите, какой сегодня день!

День был действительно чудесным. Небо казалось бездонным и удивительно голубым. Солнце ярко светило, но лучи его не несли жары. Наступал «сухой сезон» — прохладный и здоровый.

— Или солдаты обленились? — продолжал Мохамед, проигрывая стеком.

— Не солдатское это дело — стрелять по безоружным, — хмуро сказал один из офицеров, метис, капитан Браун. Он был единственный северянин, кроме Мохамеда, в первой бригаде. Остальные поддержали его глухим ропотом.

• Предыдущая
• 41/52
• Следующая