Наемники - Коршунов Евгений Анатольевич - Страница 15

• Предыдущая
• 15/67
• Следующая

Войтович замешкался у очередной лавки и отстал, и Петр шел все быстрее и быстрее, чувствуя, что сердце его стучит все громче, а во рту внезапно стало сухо.

Идущие впереди не оборачивались, они шли молча, не разговаривая. Петр наконец догнал их, на мгновенье замедлил шаг. Потом решил обогнать, взял влево, вплотную к тростниковым хижинам, поравнялся с монахиней… и поскользнулся на размокшем латерите. Пытаясь удержать равновесие, он нелепо взмахнул руками и чуть было не задел монахиню.

Она обернулась… и Петр увидел большие, изумрудно-зеленые лучистые глаза на правильном и удивительно холодном лице.

— Элинор? — вырвалось у него. — Элинор Карлисл?

В глазах монахини отразились удивление и радость, смятение и страх. Она побледнела:

— Питер…

Да, это была Элинор Карлисл…

— В чем дело?

Шедший позади Элинор европеец решительно встал между нею и Петром и… Нет, теперь уже Петр не удивился. Это был Боб. Боб, Роберт Рекорд.

Кажется, совсем недавно Петр, впервые приехавший в Гвианию аспирант-историк, познакомился с известной в Луисе художницей-австрийкой Элинор Карлисл и Бобом Рекордом, австралийцем, тоже аспирантом Луисского университета.

Потом… Потом была трагическая гибель доктора Смита, влюбленного в Элинор американца-микробиолога, операция «Хамелеон» — провокация английской разведки, бегство Элинор из Гвиании. Да, это действительно было бегство — она бежала от самой себя, от друзей, от страны, которую любила, бежала потому, что считала и себя виноватой в том зле, которое белые принесли в Гвианию.

А Роберт? Разве похож теперь этот угрюмый, раньше времени постаревший человек в защитном костюме на того веселого, жизнерадостного парня, который когда-то встречал Петра в аэропорту Луиса — в первые минуты его пребывания на земле Гвиании?

Боб был влюблен в Элинор горячо и безответно. Он уехал следом за нею из страны, бросив университет, бросив науку, бросив все, к чему стремился всю жизнь, он — простой парень, бывший докер, бывший солдат.

И вот они опять здесь, в Гвиании, все вместе, словно никогда и не расставались: Элинор, Роберт и Петр… Треугольник… А ведь Петр любил тогда Элинор, любил ее мальчишескую угловатость, ее манеру резко откидывать назад короткие светлые волосы и близоруко щурить изумрудно-зеленые глаза. Любил и не признавался в этом даже самому себе.

Это было совсем недавно! Он выслушивал надрывные откровения Роберта, мечущегося, чувствующего, что Элинор ускользает от него, уходит… и к кому? К американцу Смиту, проводившему опыты на людях, неграмотных, диких и доверчивых гвианийцах, жителях плато Грос, и верившему, что служит будущему человечества.

— Питер? — тихо сказал Роберт, узнавая его. — Питер, — повторил он еще раз, словно убеждаясь, что он не ошибся, — а мы вот здесь…

— Здравствуйте, Питер…

Элинор протянула ему тонкую узкую руку, вернее, лишь кончики пальцев, все остальное было скрыто черным шелком ее монашеского одеяния. Он осторожно пожал их, не зная, как держать себя с этой женщиной, которую когда-то привык видеть сильной, энергичной, в шортах, обнажающих ее стройные и красивые ноги, в блузке без рукавов…

— А я знала, что мы с вами встретимся, Питер…

По губам Элинор скользнула тень, она обернулась к Роберту:

— Я ведь говорила вам об этом, мистер Рекорд?

«Ого, — подумал Петр. — Она держит беднягу Боба на еще большем расстоянии, чем раньше».

— Я знаю о вас многое, — продолжала тихим голосом Элинор. — Вы женаты. Вы оставили науку и занялись журналистикой. Даже здесь, в Поречье, местные газеты печатают статьи Информага о вашей стране… — Она помолчала, потом заговорила опять: — Вы делаете доброе дело, Питер. Чем больше люди из разных стран узнают друг о друге, тем легче им находить общий язык, и, значит, жить в мире.

Она подняла глаза к небу, губы ее беззвучно зашевелились.

— Встретил старых знакомых? — послышался голос Войтовича.

Анджей с интересом разглядывал красивую монахиню и сопровождающего ее крепкого парня с усталым лицом.

— Подожди, — перебил он открывшего было рот Петра. — Я, кажется, знаю, кто это. — И сразу же с русского перешел на английский язык, вежливо склонив голову: — Если не ошибаюсь… мисс Карлисл… и мистер Роберт Рекорд?

Элинор и Роберт переглянулись.

— Разрешите представиться… Анджей Войтович, корреспондент агентства ПАП, друг Питера Николаева.

Теперь Элинор и Роберт смотрели на Питера.

— Да, это Анджей, мой друг. Я… много рассказывал о вас Анджею.

Глаза Элинор вспыхнули и сразу же погасли.

— Все, о чем рассказывал вам Питер, было слишком давно, чтобы вспоминать об этом сегодня, — ровным, холодным голосом сказала она Анджею.

— Конечно, — задумчиво произнес он, — особенно теперь, когда вы посвятили себя богу…

Элинор нахмурилась.

— Я посвятила себя людям, — строго сказала она. Наступило неловкое молчание, и Роберт поспешил на помощь Петру и Анджею.

— А мы приехали сюда за игрушками… — кивнул он на корзину, висевшую на его руке. — Мисс Карлисл руководит приютом для двойняшек. Знаете, которых…

Войтович кивнул: он всегда все знал. Но и Петру был известен страшный обычай, сохранившийся теперь, пожалуй, только в самых глухих деревнях Поречья.

Рождение близнецов издавна считалось здесь большим несчастьем. Колдуны и знахари утверждали, что от одного отца может родиться лишь один ребенок. Если их двое — отцом второго может быть лишь дух злой или добрый.

И если приметы, известные лишь одним деревенским колдунам, указывали на духа злого, несчастную мать отводили в глубь леса и оставляли там на голодную смерть привязанной к дереву. Близнецов бросали у ее ног — в большой глиняной миске.

Это не считалось убийством и сопровождалось долгими очистительными церемониями, о которых заранее становилось известно далеко окрест. И немало десятилетий местные миссионеры отправлялись в леса на поиски и спасение жертв дикого суеверия.

Но, даже если мать и близнецов удавалось спасти, деревня никогда и ни за что не принимала их обратно: решение колдунов было приговором окончательным. Потому-то и приходилось миссионерам содержать детские приюты, а матерей устраивать куда-нибудь подальше от родных мест, конечно же, без близнецов.

— Мне казалось, что этот обычай давно исчез, — начал было Анджей, с уважением глядя на Элинор, а Петру вдруг вспомнилось, что несколько лет назад в ее доме жили сироты, родители которых были убиты бандами наемников, нанятых борющимися между собою местными политиканами.

Тогда Элинор тоже творила добрые дела, но это ничуть не мешало ей ходить в шортах, а не в черном одеянии монахини.

— Да, в нашем приюте близнецов не так уж и много, — согласился с Анджеем Роберт и, бросив на Элинор осторожный взгляд, добавил: — Но мисс Карлисл работает еще и в колонии для прокаженных…

— Не будем говорить об этом, мистер Рекорд. Каждый делает то, что велят ему делать совесть и сердце, — холодно и спокойно оборвала его Элинор и взглянула на Петра. — А вы, мистер Николаев, и вы, мистер Войтович, прибыли в наши края с группой журналистов? Да, да, я слышала сегодня по местному радио: в Уарри прибыла группа журналистов западных стран… — Она грустно улыбнулась: — Местные журналисты не сильны в географии, если причислили СССР и Польшу к западным странам.

— Им просто вовремя не сообщили о том, что прилетели и мы, — мягко вступился Петр за своих гвианийских коллег.

— Значит, вы приехали сюда, чтобы писать о войне, — словно про себя продолжала Элинор. — Опять война, опять страдания. И люди едут на войну, как в театр… Даже говорят: «театр военных действий»…

Петр и Анджей переглянулись.

— Извините, джентльмены… Роберт тронул локоть Элинор:

— Нам надо идти. Мы должны сделать еще массу покупок и успеть дотемна в миссию, а дороги после вчерашнего ливня… — Он кинул многозначительный взгляд на свои измазанные красным латеритом солдатские ботинки и вдруг спохватился: — Да, я забыл сказать, что работаю шофером в миссии, в той же самой, где и мисс Карлисл.

• Предыдущая
• 15/67
• Следующая