Ты (СИ) - Инош Алана - Страница 25

                   Операция назначена через десять дней: сначала нужно долечить носовые пазухи, а пока тебе обкалывают глаз противовоспалительными препаратами. Мой отпуск кончается, и я уже не могу приходить к тебе каждый день, но когда прихожу, всегда приношу что-нибудь вкусненькое: хоть это и лучшая больница, но еда в ней всё-таки больничная. Светловолосая сестричка Юля проявляет к тебе повышенную заботу: то ли потому что Александра ей втихаря приплачивает, то ли из личной симпатии. Она собственноручно приносит тебе еду, следит за твоими вещами — телефоном и плеером, сопровождает тебя на процедуры и в туалет. То она помогает тебе скачать с флэшки файл с книгой, то поправляет постель, то отчитывает меня за то, что приношу тебе "неположенные" продукты — словом, или усердно отрабатывает взятку, или... Даже не знаю. Предположить, что ты ей нравишься, я не решаюсь. Хотя по мне тоже, например, сразу и не скажешь, что я — "не как все".

                    А однажды она говорит мне, смущённо улыбаясь:

                   — Знаете, вы похожи на одну актрису... Джованну Антонелли. Особенно глазами и улыбкой. И ресницами...

                   Мне стыдно признаться, но я впервые слышу это имя. Впрочем, неудивительно: оказывается, это звезда бразильских сериалов, и самая знаменитая её роль — роль красотки с трудной судьбой, Жади, в серале "Клон". Значит, Юля — любительница мыльных опер... А вот я — совсем нет, потому и не подозревала, что я, оказывается, похожа на эту Джованну.

                   Дома я из любопытства залезаю в Интернет и ищу там её фотографии. Черты её лица не вполне идеальные, но вот глаза — просто обалденные. Мне кажется, что Юля малость перегнула. Я — похожа на эту красотку?.. Ну, может, и есть какое-то отдалённое сходство, но я далеко не такая шикарная. Рассматриваю многочисленные фото с кадрами из фильмов, потом пробую нарисовать себе такие же яркие восточные глаза, какими актриса щеголяет в упомянутом сериале. Стрелки и ресницы... Да, что-то есть, но на конкурсе двойников этой актрисы я вряд ли победила бы.

                   Мне неожиданно нравится такой стиль макияжа, и в следующий раз я прихожу так к тебе в больницу. Увидев меня, Юля замирает с раскрытым ртом.

                   — Слушайте — ну вылитая Жади! Вам бы сейчас костюм для танца живота, покрывало, украшения — и вообще было бы не отличить!

                   Увы, ты не можешь оценить мой новый имидж, но мне достаточно тепла твоих пальцев, переплетённых с моими. Это значит для меня гораздо больше, чем восхищение всех на свете людей, одобрение родных, уважение коллег по работе и даже — да простит меня литературная Муза! — мнение читателей моей писанины.

                   Час близится, и вот — операция уже завтра. У меня вдруг начинается такой жуткий мандраж, что тебе приходится меня долго меня успокаивать в палате. Твой глаз уже закрыт повязкой, и я испуганно пытаюсь туда заглянуть.

                   — Что там? Тебе уже что-то сделали?

                   — Ничего пока, — смеёшься ты. — Только бровь сбрили и ресницы обрезали.

                   Я бы переживала в десять раз меньше, если бы через это предстояло пройти мне, но мысль о том, что операцию будут делать тебе, невыносима. Куча страхов выползает из углов, щекоча меня холодными усиками, как призрачные тараканы: а если что-то пойдёт не так? Вдруг у тебя остановится под наркозом сердце или дыхание? И прочие ужасы, от которых я не могу ни есть, ни пить, ни спать. Ночь перед твоей операцией — одна из самых трудных.

                   Когда Александра заезжает за мной утром, я лежу пластом с жуткими цифрами давления. Открыв ей дверь и впустив в квартиру, я теряю ощущение пола под ногами.

                   Только руки Александры, поглаживающие моё лицо, говорят о том, что я жива. Всем остальным телом, да и душой тоже, я нахожусь в аду.

                   — Лёнечка, ты что же, лекарство забыла выпить?

                   Я пила его, но меня вырвало. Ничто не держалось в желудке, всё выворачивалось наружу.

                   Александра вызывает "скорую", а я всей душой рвусь к тебе. Если б я могла, я бы вылетела из тела, прикованного к постели, и помчалась бы туда, в больницу, чтобы охранять тебя невидимым призраком. Пытаюсь взлететь, выпростать из кокона крылья, но... не могу. По щекам катятся слёзы.

                   Александра в светло-сером брючном костюме с длинным жакетом расхаживает по комнате:

                   — Ну где же эта "скорая", будь она неладна!

                   — Похоже, не приедет. — Каждое произнесённое слово раскачивает меня, как штормовой ветер. — Езжай, опоздаешь...

                   Лицо Александры расплывается в моих глазах овальным пятном, только взволнованный блеск глаз пробивается, как далёкий свет звёзд.

                   — Угу. И оставлю тебя тут в таком состоянии?

                   — Езжай... Яне нужно... будь рядом.

                   — Мы уже опоздали, Лёнечка. Уже восемь часов. Операция началась.

                   Началась... Опоздали. Не приехали, не поддержали, ты там одна. Пальцы Александры вытирают с моего мертвенно-белого лица слёзы:

                   — Ш-ш... Тихо, солнышко, не переживай. Всё будет нормально.

                   Я вижу себя как будто со стороны и сверху. Мне легко, боли уже нет, и меня переполняет нежность — к тебе, к Александре, к врачам "скорой", которые вошли в квартиру. Мятая постель, моё тело на ней... Нос заострился, губы посерели, и рот приоткрыт тёмной щелью, волосы размётаны по подушке. А ведь действительно, похожа на эту актрису. Глаза очень большие. Глядя на себя в зеркало каждый день, я никогда не видела того, что вижу сейчас. Совершенно другими глазами я с удивлением рассматриваю себя и даже себе нравлюсь.

                   Иглы вонзаются в вены, и я снова чувствую мучения. Боль означает, что я жива. Но она постепенно отступает.

                   Через два часа я уже пью смородиновый чай с мелиссой, сидя в постели. Остаётся лишь слабость и тупая, затихающая, как уходящая вдаль гроза, головная боль. И давящее чувство вины перед тобой — за то, что оставили тебя одну.

                   — Ничего, — утешает Александра. — Яська в надёжных руках.

                   Да уж... Юля там, конечно, вовсю старается в наше отсутствие.

                   Вечером мы всё-таки едем к тебе. Я уже сносно себя чувствую, хотя Александра и хотела оставить меня дома. Но я так рвусь в больницу, что ей проще мне уступить, чем спорить и пререкаться.

                   Мы думали, что после операции тебя поместят в реанимацию, но ты уже в своей палате и даже очнулась от наркоза. На правом глазу у тебя толстая повязка, головной конец кровати приподнят под небольшим углом, и ты, прикрытая по грудь одеялом, с улыбкой слушаешь Юлю. Та, сидя на табуретке рядом с тобой, рассказывает анекдот.

                   — Заходит девушка в парикмахерскую. Просит: "Мне что-нибудь покороче". Мастер спрашивает: "Каре, под мальчика?" — "Под машинку". Ну, парикмахер бреет её налысо. Она такая смотрит на себя в зеркало и говорит: "Нет, не то. Давайте каре попробуем".

                   В общем, я зря беспокоилась: судя по твоей улыбке — ещё слабоватой и усталой — тебе совсем не скучно. Увидев нас с Александрой, Юля замолкает и встаёт. Её светлые волосы, завитые и уложенные с "мокрым эффектом", чуть выглядывают из-под белой шапочки, в розовых мочках ушей блестят маленькие золотые серёжки.

                   — Операция прошла успешно, всё в порядке, — спешит доложить она, радостно сияя глазами, будто сама лично тебя прооперировала, а не хирурги.

                   Перед твоей сестрой она лебезит, будто перед непосредственным начальством. Александра, завораживающе улыбнувшись, галантно-изящным, по-кошачьи мягким жестом приглашает её в коридор.