Римский орел - Скэрроу Саймон - Страница 13

• Предыдущая
• 13/17
• Следующая

– О! Будет сражение, командир?

– Сомневаюсь. А что?

– Просто мы еще не упражнялись с настоящим оружием.

– Ну, не беда. Возьми, чего не хватает, у кого-нибудь из ребят, хотя в этом походе боевое оружие вряд ли понадобится. Эти германцы драться не будут: как увидят легионеров, так отдадут что угодно, лишь бы мы поскорее ушли. Мы просто маршем добежим до селения, произведем арест, реквизируем, что сумеем найти, и уйдем. К ночи уже будем дома.

– К ночи? – Катон не сумел скрыть разочарования, поскольку надеялся, что эта вылазка к варварам отдалит его от не менее дикого перуджийца хотя бы на несколько дней.

– Не переживай, сынок, – добродушно сказал Макрон, неверно истолковав возглас Катона. – Чего-чего, а схваток на твоем веку будет достаточно, это я могу твердо тебе обещать. Однако отрадно, что ты так рвешься в бой. Какой прок от пугливых солдат, ведь война – это наша работа.

Катон заставил себя улыбнуться.

– Так точно, командир.

– Вот и славно! – Макрон ободряюще потрепал его по плечу. – Встретимся у северных ворот на рассвете. Будь в полном вооружении, в плаще и с провизией на день.

– Так точно, командир. Тогда, если никто тут не против, я бы лег сегодня пораньше.

Макрон повернулся к писцу.

– Ну, разумеется! – улыбнулся Пизон. – Первый боевой марш, это не шутка. Завтра тебе понадобятся все силенки. Иди, отдыхай.

После того как дверь за юнцом затворилась, центурион посмотрел на писца.

– Ну, что скажешь?

– У него есть дар к канцелярской работе, твердый почерк, хорошая память. – Пизон умолк.

– Но? – поднял брови Макрон.

– Но, как в солдате, я в нем не уверен. Малыш слишком мягок.

– А чего же ты хочешь от парня, выросшего во дворце? В тепле, в сухости, на всем готовом? Но, заметь, большинству таких и недели в армии не продержаться, а он терпит, не ноет. Телесной закалки ему, может, и недостает, но все это возмещается крепостью духа. Сдается, в конце концов мы сумеем выковать из него полезного для армии человека.

– Тебе видней, командир.

– Мне-то видней, но ты так не думаешь, а, Пизон?

– Честно говоря, нет, командир. Усердие и терпение хороши в кабинете, но солдату приходится воевать, а одной силой духа много не навоюешь. – Пизон помолчал и добавил: – Поговаривают, что он трус.

– Да, я тоже слышал что-то такое. Но слухи есть слухи. За большинством из них кроме злословия ничего не стоит. Нам нужно дать пареньку шанс.

Пизона вдруг осенило.

– Вот оно что, командир. Выходит, дельце ожидается не такое уж плевое.

– Сам ведь знаешь, Пизон, каковы эти германцы: им только дай повод подраться. Я и вправду не думаю, что нас ждет серьезная заваруха, но кое-кого столкнуть лбами придется. А мне это даст возможность посмотреть, как поведет себя мой оптион.

– Если то, что о нем говорят, справедливо хотя бы наполовину, он задаст драла.

– А об заклад побиться не хочешь? – улыбнулся Макрон. – На пять сестерциев? Я знаю, ты можешь себе это позволить.

– Я-то могу, командир. Можешь ли ты?

– Пять сестерциев. – Макрон, игнорируя насмешку, поплевал на руку. – Ставлю пять на то, что Катон устоит. Ну, отвечаешь?

Помешкав секунду, Пизон хлопнул по ладони центуриона.

– Пять, говоришь? Пусть будет пять.

Холодная ночь подернула весь римский лагерь белым налетом. Пять сотен легионеров третьей когорты в тяжелых зимних плащах деловито строились по центуриям. Кусачий морозец давал себя знать, из ртов притопывающих ногами и потирающих руки солдат вырывались клубочки пара. Они отпускали шуточки и добродушно переругивались с бойцами других когорт, пришедшими поглазеть на вынужденных куда-то тащиться товарищей и весьма довольными тем, что на сей раз этот жребий их миновал. Командиры центурий стояли чуть поодаль от рядовых, и Катон без труда высмотрел среди них плотную фигуру Макрона.

– Это твой парень? – спросил сосед.

Макрон кивнул.

– Больно уж он молод для оптиона.

– Посмотрим, – буркнул Макрон и пошел к остановившемуся невдалеке грамотею. Нескладному, долговязому, в плохо сидящем плаще и безобразно короткой тунике.

Он медленно обошел вокруг юноши, потом толчком руки заставил его задрать подбородок, чтобы проверить, застегнут ли удерживающий шлем ремешок.

– Сойдет. Так вот, пока мы не вернемся в лагерь, держись строго рядом со мной. Не смей отходить от меня ни на шаг. Ни вправо, ни влево. Ты понял?

– Так точно, командир.

– А сейчас двигай к шестой центурии, последней в строю. Жди меня там.

– Командир?

– Что еще?

– Нам еще долго стоять тут?

– Тебе уж не терпится? – Макрон покачал головой. – Не долго, парень, мы просто ждем трибуна.

Один из центурионов плюнул на промерзшую землю.

– Ручаюсь, этот ублюдок еще в постели.

– Сомневаюсь, – отозвался Макрон. – Небось уже залезает в седло и видит себя несгибаемым римским героем. Легат неспроста поручил командование ему. Вителлию надо хоть где-нибудь отличиться. Дельце-то плевое. Такое трудно испортить.

– Макрон, старина, ты недооцениваешь штабных крыс. Они могут испоганить все что угодно. Верь не верь, но их головы растут прямо…

Откуда растут головы у штабных офицеров, Катон не услышал, ибо уже подходил к шестому по счету штандарту.

– Ты оптион Макрона? – спросил знаменосец.

– Да.

– Он говорил, что у него новый парнишка, но мы и думать не думали, что это настолько буквально.

Катон покраснел, не зная, что тут сказать.

– Ты, малый, держись поближе к центуриону да ко мне, и все будет в порядке, – посоветовал знаменосец и взял штандарт поровней.

К штандартам своих центурий двинулись и остальные оптионы, переговариваясь с солдатами и выравнивая ряды. Неожиданно, как по сигналу, на плацу воцарилось молчание, когорта подобралась и, готовая выступить, замерла. Солнце расчистило витавший над головами туман и омыло колонну слабо-оранжевым светом.

Легионеры, коченея от холода, ждали, томительные минуты текли и текли.

Наконец за их спинами послышался стук конских копыт, и Катон, повернувшись, увидел приближавшегося к когорте всадника – в красном плаще, с высоким плюмажем над шлемом. Завидев его, центурионы неторопливо разошлись по центуриям. Вителлий рысцой проехал мимо колонны и без какой-либо заминки направил коня в проем спешно открытых ворот. Прозвучала команда, и ведущая центурия тронулась с места, за ней поочередно потянулись другие. Когда арьергард пятой центурии пришел в движение, Макрон приосанился, досчитал в уме до десяти и проревел: «Шагом марш!»

Катон, уже вышколенный бесконечной муштрой, автоматически отреагировал на приказ и легко взял ритм марша. Подбитые гвоздями солдатские сапоги гулко грохотали по каменным плитам плаца, однако за пределами крепости топот сделался приглушенней, хотя темп движения не замедлился ни на миг. Солнце еще не успело набрать высоту, и от шагающих в ногу солдат на опушенную инеем пустошь ложились длинные тени. Грунтовка была неровной, изрезанной колеями, но это пока не мешало ходьбе, ибо за ночь дорожная грязь промерзла и затвердела. Несмотря на холод и легкий мандраж, Катон внутренне радовался тому, что уходит от лагеря все дальше и дальше, ведь там оставались и Бестия с его тростью, и Пульхр. Целый день, подумать только, целый огромный день он будет недосягаем для них.

Голова колонны перевалила через небольшую возвышенность, и, когда шестая центурия поднялась на нее, Катон бросил через плечо взгляд на крепость. Он увидел длинную стену, над которой теснились красные черепичные крыши внутренних зданий и к которой снаружи лепилась масса пристроек – кабачков, лавок, борделей и просто лачуг. Темневшая впереди линия обозначала собой край пространства, отвоеванного римскими инженерами у древнего, раскинувшегося по всей Германии леса – там мрачно и грозно вздымались высокие сосны и могучие вековые дубы. Вступая под их сень, Катон невольно поежился, вспомнив об участи трех римских легионов, которых честолюбивый и храбрый, но слишком самонадеянный военачальник Вар около тридцати лет назад завел в такие же дебри. Более пятнадцати тысяч римлян сложили там тогда головы и были брошены германцами гнить в угрюмом сумраке, под пологом плотно переплетенных ветвей.

• Предыдущая
• 13/17
• Следующая