Наследство рода Болейн - Грегори Филиппа - Страница 28

• Предыдущая
• 28/92
• Следующая

Король встает, подходит к краю ложи. Опирается на пажа — из-за хромой ноги. Поднимает над головой латную рукавицу. Толпа замирает, все смотрят на величайшего короля, самого себя провозгласившего королем, императором и главой церкви. Ловко выбрав момент, когда все взгляды обращены на него, Генрих кланяется мне, указывает рукавицей на меня. Толпа воет от восторга. Открывать турнир буду я.

Встаю со своего кресла с золоченым балдахином. Ложа со всех сторон затянута бело-зеленой тканью — это цвета Тюдоров, везде мои инициалы, везде мой герб. Инициалы прежних королев остались только с изнанки, их не стоит показывать. Двор, народ, сам король сговорились забыть о моих предшественницах, и не мне напоминать о прошлом. Этот турнир — в честь меня, словно я первая жена Генриха.

Поднимаю руку. Арена замирает. Роняю перчатку. Почуяв шпоры, кони бросаются вперед с противоположных концов ристалища. Двое всадников, гремя латами, несутся навстречу друг другу. Тот, что слева, лорд Ричман, опускает копье, нацеливается. С ужасающим звуком, словно топор входит в дерево, копье попадает противнику прямо в середину нагрудника и вышибает его из седла. Лорд Ричман доезжает до противоположного конца арены, оруженосец ловит коня, а его светлость поднимает темное забрало и смотрит на поверженного противника.

Одна из придворных дам, леди Лиль, вскрикивает, вскакивает с места.

Молодой человек неуверенно поднимается, ноги у него заплетаются.

— Он ранен? — спрашиваю я шепотом у леди Рочфорд.

Она жадно всматривается.

— Кажется, ранен. — Она ликует. — Это жестокий спорт. Он знал, что рискует.

— А есть здесь… — Я не знаю, как по-английски «доктор».

— Он идет сам. Нет, он не ранен.

С него сняли шлем. Бедный юноша, он бледен как полотно. Кудрявые волосы потемнели от пота, прилипли ко лбу.

— Это Томас Калпепер, — объясняет леди Рочфорд. — Мой дальний родственник. — Она лукаво улыбается. — Очень красивый мальчик. Леди Лиль дала ему залог, он известный дамский угодник.

Рыцарь делает несколько нетвердых шагов в нашу сторону, отвешивает низкий поклон. Оруженосец поддерживает его за локоть, помогает выпрямиться.

— Бедный мальчик, — говорю я. — Бедный мальчик.

— Для меня честь даже упасть ради вас.

Он говорит неразборчиво — губы разбиты. Потрясающе красивый юноша. Меня воспитывала суровейшая из матерей, но, несмотря на это, меня пронзает внезапное желание увести его с турнира и хорошенько вымыть.

— С вашего позволения, я снова буду сражаться в вашу честь. Может быть, завтра, если смогу сесть в седло.

— Только будьте осторожны.

Милая, жалобная улыбка — и он, прихрамывая, отходит.

Первый победитель турнира пускает лошадь легким галопом вокруг арены, держит копье стоймя. Его приветствуют благодарные возгласы выигравших зрителей. Смотрю на своих дам. Леди Лиль пожирает влюбленными глазами уходящего юношу. Екатерина Говард в плаще поверх маскарадного костюма тоже глядит ему вслед из глубины ложи.

— Прекратите! — Необходимо научиться приказывать придворным дамам. Они должны вести себя так, чтоб даже моей матери не к чему было придраться. Королева Англии и ее дамы — выше подозрений. Нечего нам таращиться вслед этому юному красавчику. — Китти, немедленно оденься! Леди Лиль, где его светлость ваш муж?

Обе кивают, Екатерина исчезает. Снова усаживаюсь на трон, а на арену тем временем выезжают победитель и бросивший ему вызов соперник.

Очередная история в стихах оказалась очень длинной, к тому же на латыни, и моя рука сама потянулась к карману, где лежит письмо от Елизаветы, шестилетней принцессы. Я без конца читала и перечитывала письмо, все поняла, почти выучила наизусть. Она дает обещание оказывать мне почтение как королеве и покорнейше подчиняться как матери. Я чуть не плачу — бедная девочка, сочиняла эти длинные торжественные фразы, снова и снова переписывала, пока почерк не стал аккуратным, как у королевского писца. Конечно, она надеется жить при дворе, и я думаю, ей можно позволить приехать. Некоторые мои фрейлины не многим ее старше. И до чего же приятно будет иметь ее при себе! Кроме того, она живет почти одна в собственном доме, только с няньками и гувернантками. Неужели король не захочет? Как было бы хорошо, если бы она росла под моим присмотром!

Гремят фанфары, всадники салютуют королю, а он ковыляет через поле к моей ложе. Пажи бросаются открывать дверцы, он забирается по ступеням, двое юношей подпирают его с двух сторон. Я уже знаю достаточно — его злит, что все это происходит на глазах у стольких людей. Он смущен, унижен, значит, первым делом постарается унизить кого-нибудь другого. Я приветствую его реверансом. Никогда не знаю, надо ли протянуть руку для поцелуя. Сегодня, перед восторженной толпой, он притянул меня к себе, расцеловал в обе щеки, потом поцеловал в губы. Такие вещи он понимает — народ надо порадовать.

Он садится, я остаюсь стоять.

— Калпепер получил недурной удар, — говорит король.

Я не вполне поняла, поэтому не ответила. Повисло неловкое молчание, моя очередь что-нибудь сказать. Судорожно вспоминаю английские слова. Наконец выдавливаю:

— Вы любите сражаться?

Как он рассердился! Брови нахмурены, маленькие глазки горят яростью. Я сказала что-то ужасно неправильное, глубоко его обидела. Что я такого могла сказать?

— Извините, простите… — лепечу я.

— Люблю ли я сражаться? Любил бы, если б не был калекой. Меня мучит незаживающая рана, она и сведет меня в могилу. Может, я и двух месяцев не протяну. Мне больно стоять, больно ходить, больно ездить верхом, только дурак может этого не заметить.

Вмешалась леди Лиль:

— Ваша светлость, сир, королева только хотела спросить, любите ли вы сражения, то есть смотреть на сражения. Она вовсе не хотела вас обидеть. Она делает заметные успехи в английском, но, что поделаешь, маленькие ошибки неизбежны.

— Что поделаешь, если она глупа как пень? — орет он в ответ.

Он брызжет слюной, но она даже не вздрогнула. Спокойно присела в реверансе, не спешит подниматься. Король молча оглядел ее да так и оставил в неудобной позе.

— Я люблю смотреть на сражения, это единственное, что мне осталось, — говорит король с горечью. — Откуда тебе знать — я был величайшим бойцом, брал верх над всеми, и не один раз, а на каждом турнире. Сражался под маской, мне никто не поддавался, противники бились в полную силу, и все равно я брал верх. Я был первым рыцарем Англии. Никто не мог меня победить. Не вылезал из седла целый день, сломал десятки копий. Можешь ты это понять, тупица?

В ужасе киваю. Он говорит так быстро, так сердито, я почти ничего не разбираю. Пытаюсь улыбнуться, но губы дрожат.

— Никто не мог со мной сравниться. Ни один рыцарь. Я был величайшим бойцом в Англии, а может, и во всем мире. Непобежденным. Я мог сражаться весь день, танцевать всю ночь, а на следующее утро поехать на охоту. Ты ничего не знаешь! Ровно ничего! Люблю ли я сражаться? О господи! Я — цвет рыцарства, любимец народа, герой каждого турнира. Никто не мог со мной сравниться!

Я — величайший король со времен Круглого стола! Я — легенда!

— Это нельзя забыть! — Леди Лиль решилась поднять голову. — Вы величайший рыцарь всех времен. Даже сейчас нет никого, кто мог бы сравниться с вами. Вам нет равного. Никто из нынешних с вами не сравнится.

— Гм, — бурчит король, и воцаряется молчание.

Король сидит, уставившись взглядом в пол. Неловкая пауза затягивается. На арене некому нас отвлечь. Все ждут — я скажу наконец мужу что-нибудь приятное.

— Встаньте же, — сварливо говорит король леди Лиль. — А то ваши старые колени совсем затекут.

— Я получила письмо, — пробую сменить тему, обсудить не такой спорный вопрос.

Король пытается улыбнуться. Но видно — он сердит на меня, его раздражает мое произношение, неуверенная речь.

— Вы получили письмо. — Генрих грубо имитирует немецкий акцент.

— От принцессы Елизаветы.

— Леди, — поправляет он. — От леди Елизаветы.

• Предыдущая
• 28/92
• Следующая