Хищник. Том 2. Рыцарь «змеиного» клинка - Дженнингс Гэри - Страница 48

• Предыдущая
• 48/71
• Следующая

В то же самое время пленники проснулись. Мальчик захныкал, женщина тоже издавала какие-то звуки, борясь со шкурами, в которые они были завернуты. Когда мы, невероятно чумазые, склонились над ними, то наверняка показались им еще ужасней тех гуннов, что они уже видели. Я быстро встал на колени перед женщиной и рукой зажал ей рот. Бекга, подражая мне, то же самое проделал с мальчиком.

– Clarissima Плацидия, мы друзья, пришли помочь, – прошептал я ей, пока пленница тщетно пыталась оттолкнуть мою ладонь обеими руками. – Ни звука. Если вы хотите спастись, то должны делать, что я скажу. Объясните это своему сыну.

Поскольку я говорил по-латыни, это, должно быть, заставило ее поверить нам. Плацидия кивнула, и я убрал руку, после чего она приказала маленькому Калидию во всем слушаться нас. Сбросив шкуры, невестка легата осталась в одной только тонкой и почти прозрачной нижней рубахе, которая топорщилась на ее некрасиво выпячивающемся животе с выступающим пупком. Ее длинные волосы представляли собой спутанный клубок, а лицо было измученным, но в глазах еще горел огонь. Я повернулся к мальчику: в тусклом свете жаровни он вполне мог сойти за Бекгу, или тот за него, уж не знаю, как лучше выразиться. Калидий был почти такого же роста и сложения, у него были такие же светлые волосы и похожий цвет кожи, он был одет почти в такой же прекрасный наряд, какой харизматик носил под тяжелой одеждой для леса.

– Бекга, снимай свои ботинки и плащ, – сказал я ему, а женщине велел: – Госпожа Плацидия, помогите своему сыну быстро переодеться.

Пока мы молча готовились совершить подмену, я, заметив кувшин с водой, который стоял в лачуге, смыл с лица Бекги грязь и тем, что осталось, вымазал лицо маленького Калидия.

– Теперь, моя госпожа… – начал было я, но замолчал.

Суета снаружи все еще продолжалась, но внезапно шум стал более громким и каким-то иным.

Теперь к треску ветвей в огне и гулу голосов добавился топот копыт. Я направился к входу, перешагнув через труп гуннской женщины – мой juika-bloth уже спокойно занимался трапезой, сидя у разверстой раны на шее, – отодвинул немного полотнище и выглянул наружу. Все грязные лошади гуннов скакали по лагерю. Очевидно, Вайрд обрезал им привязи и направил лошадей между лачугами, кострами и шатрами. Теперь, ошалевшие от свободы, напуганные все еще горевшей крышей, ослепленные животные кружили по лагерю туда и обратно, увертываясь от попыток столь же обезумевших хозяев схватить их.

– Чем больше беспорядка, тем лучше, – пробормотал я, затем нагнулся и подобрал одну из шкур. Используя ее, чтобы защитить руки, я набрал в глиняную плошку горящие угли и подержал ее под крышей лачуги, сухие кусты тут же загорелись.

– Госпожа Плацидия, как только крыша вспыхнет, я хочу, чтобы вы прижали к себе сына – не вашего, настоящего, а вот этого мальчика – и вместе с ним выбежали в лагерь, словно вы спасаетесь от пламени.

– Но… – начала было она и замолчала, потому что на этот раз полностью поняла наш план. Бедняжка закрыла глаза и сглотнула пару раз; я увидел, как по ее почти обнаженному телу пробежала судорога. Но когда Плацидия снова открыла глаза, то посмотрела на меня прямо и смело и произнесла: – Позаботься о Калидии.

– Да, моя госпожа. Пошли, – сказал я, потому что крыша уже так сильно горела, что мы пригибались к земле, спасаясь от жара.

Она остановилась только для того, чтобы крепко обнять на прощание сына и поцеловать его, затем взяла харизматика – помедлила немного, потом наклонилась, чтобы обнять и поцеловать его. И всё, они оба перешагнули через труп гуннской женщины и выскочили сквозь полотнище наружу. Поскольку шкура после этого еще какое-то время покачивалась, я смог разглядеть, как один из гуннов снаружи продемонстрировал довольно ума, чтобы оставить мечущихся лошадей, схватить Плацидию и Бекгу и крепко прижать обоих к себе.

Я тихо позвал: «Juika-bloth». Птица довольно охотно оставила свое пиршество и вернулась, потому что с крыши посыпались искры и угли. Я взял Калидия за руку и вывел его через пролом, который предварительно сделал в задней стене. Как и можно было ожидать, там не оказалось гуннов. Однако рассвет к тому времени наступил – я уж не говорю о том, что вся долина и так была ярко освещена из-за двух горящих крыш, – так что я боялся, что нас увидят, если мы попытаемся взобраться на холм. Поэтому я покрепче прижал к себе мальчика и затаился за толстым стволом дерева. Осторожно высунувшись из-за него, я наблюдал за происходящим в лагере, надеясь, что вот-вот придет Вайрд и скажет, что делать дальше.

Гуннам тем временем удалось поймать нескольких лошадей, хотя остальные все еще бешено скакали, ускользая от них. Несколько обитателей лагеря старательно выносили из первой загоревшейся лачуги ее содержимое, а один гунн продолжал крепко держать Плацидию и Бекгу. Я боялся, что вскоре гуннам придет в голову пойти взглянуть на вновь загоревшуюся лачугу и тогда они увидят, почему охранница не сумела спастись от огня. Но этого не произошло. Случилось кое-что иное, что не входило в планы Вайрда.

Сумятица в лагере неожиданно превратилась в неразбериху. Те гунны, которые уже поймали лошадей, отпустили их; и люди и кони теперь продолжили метаться повсюду, потому что еще одна лошадь галопом влетела в лагерь. Верхом на ней сидел человек, который неистово размахивал боевым топором. Он уже успел зарубить двоих гуннов, прежде чем я понял, что это не Вайрд.

Это был, конечно же, optio Фабиус. Однако сидел он не на гнедой лошади, на которой выехал из Базилии, а на моем вороном Велоксе, наверняка потому, что к седлу этого коня было приделано сиденье из подушки, на котором, как, несомненно, рассчитывал Фабиус, скоро поедут обратно его жена и ребенок. Это была тщетная надежда, и он совершил глупость, последовав за нами. Если бы Вайрд уже не убил всех часовых, несущих караул по периметру лагеря, optio вряд ли добрался бы сюда живым. Фабиус был, несомненно, человеком нетерпеливым, порывистым и не слишком умным, но, надо отдать ему должное, на редкость отважным. Пока он галопом носился по лагерю, я несколько раз терял его из виду, но он зарубил по меньшей мере двоих гуннов, прежде чем его неистово взлетающий топор, казалось, на что-то наткнулся и остановился. Гунн, который держал пленников, швырнул Бекгу наземь и прижал его ступней, свободной рукой он выхватил меч и приставил лезвие к горлу Плацидии, одновременно схватил ее за волосы и оттянул назад голову пленницы. Место, где они стояли, было хорошо освещено пламенем от подожженной мной лачуги, поэтому Фабиус увидел всю эту сцену. При этом он так резко дернул поводья Велокса, что остановившийся конь попятился. Что optio собирался сделать дальше, так и осталось неизвестным. Потому что в этот момент он потерял равновесие, оказавшись не в силах взмахнуть топором или как-то защититься, и окружившие римлянина гунны набросились на него. Они даже не воспользовались оружием, просто всей толпой стащили Фабиуса с седла и уронили на землю, позволив Велоксу рысью умчаться прочь.

Когда Фабиус упал и начал бороться под грудой дикарей, гунн, державший Плацидию, убрал меч от горла женщины, но только для того, чтобы как следует размахнуться. Затем, все еще держа пленницу за волосы, он оттолкнул ее от себя и взмахнул мечом так сильно, что смог бы перерубить дерево, и одним ударом снес ей голову с плеч. Должно быть, женская часть моего существа заставила меня тотчас же инстинктивно прикрыть глаза маленькому Калидию. Мне еще долго пришлось держать там свою ладонь, ибо последовавшие за этим события были ужасны.

Из самой головы, которую за волосы все еще сжимал в кулаке гунн, брызнуло совсем немного крови и какой-то другой жидкости; глаза всего лишь несколько раз моргнули, перед тем как закрыться, но не полностью. Однако из лежащего на спине обезглавленного тела, из обрубка шеи вылилось огромное количество крови; руки и ноги так дергались в конвульсиях, что легкая рубашка задралась, обнажив всю нижнюю часть тела. Она была раскрыта не только перед выродками гуннами, но и перед Фабиусом. Optio теперь совсем придавили к земле, двое или трое гуннов держали его конечности, но один поднял бедняге голову, дабы тот мог видеть, что стало с его женой. Затем другой гунн совершил и вовсе нечто вопиющее. Он рванул за низ одежду optio и разрезал ее, так что его живот тоже оказался обнажен. Затем этот гунн задрал свою рваную тунику и показал, что его мужской орган возбужден, он улегся на беспомощного Фабиуса, чтобы изнасиловать его прямо в intra rectum[95].

• Предыдущая
• 48/71
• Следующая