Илья Муромец. - Кошкин Иван Всеволодович - Страница 39

Долго смотрела княжна вслед удалому гостю. На пирах она не отличала одного богатыря от другого, ну, помнила, конечно, храброго Добрыню Никитича, что спас ее, малую девчонку, из логова лютого Змея. Ну и Илью Ивановича, что часто ругался с дядей Владимиром. Ну и Алешу Поповича, про которого тетя Апраксия говорила, что, мол, если попробует с ней заговорить — гнать бы взашей и звать кого-нибудь на выручку. Других молодая княжна не знала, да и не ее это дело было, не великая княгиня, чай, сиди в тереме да жди, кого князь в женихи подберет. Хорошо тем, у кого душа к этому лежит — ждут дома, вышивают заморским шелком, дальше церкви не ходят, по пирам не сидят. А Забаве все это было — нож острый. Как завидовала она брату, что плюнул на честь и пошел мечом добавлять свою славу к отцовской, встав заставой на Воронеже. Редко, раз в полгода, а то и в год, наезжал Михалко в Киев и, придя к сестре, рассказывал об опасной и тяжкой жизни дальних порубежников. А княжна, слушая рассказы о дальних походах, быстрых и кровавых стычках, лишь вздыхала — брат сам вершил свою судьбу. А ты сиди в тереме да жди, за кого тебя выдадут, хорошо если за молодого да красивого, ан могут и за старика кособрюхого.

Увидев Соловья на торге, Забава влюбилась без памяти — гость был красив, горд и с виду умен. Вернувшись к вечеру в терем, княжна осторожно выспросила у дяди, что за богатый да сильный торговый человек приплыл сегодня в Киев. Владимир рассеянно отмахнулся, буркнув, что Соловей, как с Заставы ушел, заторговал, как и отцу не снилось. Поблагодарив дядю, Забава пошла к Апраксии и стала выспрашивать, что за богатырь был Соловей Будимирович. Княгиня рассказала, что сын богатого и славного купца Будимира стал на Заставе с молодых лет, а как Илью Ивановича посадили в поруб, вернулся в Новгород и стал отправлять кораблики в разные страны да батюшкино богатство приумножать. И хоть говорят, муж он буйный и в Новгороде любит в одиночку против целого конца на кулаки выйти, все же мать слушается. Уяснив все, что хотела, Забава задумала неслыханное: вечером, накинув покрывало одной из служанок, выбралась из терема и отправилась на берег Днепра, где стояли кораблики новгородского гостя. Велика была удача княжны, потому что до берега она добралась невредимо, хоть и шла по улицам, где и мужи после захода солнца стараются поодиночке не шастать. Северяне расположились в стороне от остальных купцов — к Соловью не раз напрашивались в попутчики, богатырь-де — лучшая защита, он же хотел в этом году прибежать в Корсунь первым. Распустив дружину на ночь погулять в киевских корчмах, Будимирович оставил на ладьях по два-три человека, сам же сидел в своем шатре и считал, какова будет прибыль, если дойти до Англии с товаром раньше сарацинских купцов. Прибыль выходила хорошая, и, когда полог чуть откинулся в сторону, купец-богатырь довольно прихлопнул ладонью по пергаменту, не оборачиваясь, крикнул:

— Неси мед, с третьей ладьи, скажешь, я велел! Выпьем вместе!

— Я, Соловей Будимирович, не за тем пришла...

Услышав вместо мужского рыка тонкий девичий голосок, Соловей крякнул и, оправив рубаху, повернулся к нежданной гостье. Первая мысль была — подшутили братья-дружиннички, прислали непотребную девку, но когда девушка откинула с головы простое покрывало, сверкнув золотом дорогих колтов, привставший было Соловей бухнулся обратно на ременчат стул — перед ним стояла племянница великого князя Забава Путятична. Быстрым разумом богатый гость засоображал, что бы это значило: уж не дело ли какое у князя к нему, да такое тайное, что никого, кроме родни, не пошлешь? Если так, княжна должна была явиться с охраной, а уж вооруженных его мужи, как ни пьяны лежали, не прохлопали бы. Но не успел новгородец додумать свою многомудрую думу, как княжна заговорила, и богатырю показалось, что полотняные стены крепко поставленного шатра падают ему на буйную голову. Забава Путятична с ходу заявила, что влюбилась в Соловья Будимировича и хочет за него замуж, так ему бы засылать сватов ко князю, а то можно до Пирогощей дойти, там и обвенчают, чтобы долго не думать.

Окажись на месте Соловья бабий насмешник Алеша Попович — быть беде, но могучий сын Будимира не зря славился и на Руси, и в заморских странах как муж обходительный и разумный (ну, когда мужиков с Софийской стороны в Волхов не кидал). Усадив княжну на свой стул, новгородец встал рядом и замолчал на минуту, а обдумав все, заговорил мягким, ласковым голосом, какого никто, кроме матери, да сестер, да племянников-племянниц, от могучего воина не слышал. От роду того не бывало, чтобы девица приходила сама себя сватать — не в обычае это ни у славян, ни у руси, ни у мери. Забава Путятична — племянница самого великого князя, Соловей Будимирович — голова всем купцам новгородским, богатейший гость на Руси, а прежде всего — русский богатырь. Так что не пристало им бегать венчаться без согласия князя.

Выслушав отповедь, Забава, плача, убежала в ночь, богатырь же выскочил из шатра и, свистнув трех самых надежных и трезвых своих молодцев, велел тайком проводить княжну до дворца, чтобы чего не произошло. Сам же, одевшись в новые одежды и причесавшись, отправился к батюшкиному крестовому брату Якуну посоветоваться. Смеясь, рассказывал Сбыславу старый варяг, как, выпив сладкого ромейского вина, порешили они, что сын Будимира вполне богат и знатен, чтобы просить княжую племянницу в жены. Утром Якун созвал знакомых старых бояр, что служили еще неистовому Святославу, да и пошел на двор ко князю. При виде десятка могучих старцев, что били челом за Соловья Будимировича, Владимир опешил. Оно, конечно, Красно Солнышко предпочел бы отдать Забаву за какого-нибудь короля, лучше бы из соседних, но, с другой стороны, княжна уже миновала двадцать вторую весну, как бы в девках не засиделась. Князь пошел советоваться с женой, Апраксия же, выгнав всех, поговорила с глазу на глаз с племянницей. После этого оставалось только обговорить вено [73], и тут уж Соловей не поскупился. Не увидела в тот год Англия ни ромейского золота, ни персидского серебра — треть своего богатства отдал за невесту новгородский гость. Так Соловей Будимирович породнился с Владимиром Стольнокиевским, а великий князь отныне мог быть уверен — в Новгороде у него была крепкая и верная рука, да не простая, а богатырская...

Так, думая о делах недавних и веселых, ехал Сбыслав к берегу с малой дружиной встречать новгородское войско. Помимо прочего молодой воевода размышлял, как бы ему Соловья приветствовать — по-дружинному или по-родственному. Будимир был крестовым братом Якуна, стало быть, сыновья их, хоть и не кровная, а все же родня... Всадники перемахнули Почайну, выскочили на берег Днепра, и Якунич почувствовал, что у него захватывает дух: из-за Песьего острова одна за другой выходили ладьи под полосатыми парусами. Новгородцы переняли у варягов привычку вязать паруса из шерсти, чередуя белые полосы с яркими — красными, зелеными, синими. Носы ладей по старому обычаю были украшены резными головами змеев, волков или черепами могучих туров, медведей, по бортам, над скамьями гребцов, висели расписные щиты. Северные гости ходили на торг, как на войну, там, где можно было взять силой — брали силой, а нет — покупали честно. Потому всякий прибрежный государь знал: прибежали новгородцы одной ладьей — можно торговать спокойно, на пяти — уже смотри в оба, на семи — поднимай дружину и следи, чтобы на торг больше чем по три десятка не приходили. Ну а если придет караван из десяти или пятнадцати ладей — лучше отвести торговое место подальше от города да собрать всех своих воинских людей в один кулак. Здесь же шло мало не пять десятков судов, и народ на них подобрался самый что ни на есть разбойный, Соловей Будимирович ни от кого не скрывал, что собирался и торговать, и грабить басурманские берега, избывая скуку. Ладьи ходко бежали под попутным ветром, и хоть были в полутора верстах, нет-нет да и взблескивало на них, отсюда маленьких, словно жуки плавунцы, — это солнце играло на начищенных шеломах и бронях. Кораблики шли двумя вереницами, ни один не обгонял другой, на тех, кто потяжелее, гребцы помогали парусу.