Илья Муромец. - Кошкин Иван Всеволодович - Страница 9

— Что-то князя не видно или не доложили ему? — поспешил перевести разговор Илья.

— Князя нет в Киеве.

Братья дружно развернулись на незнакомый женский голос. Некоторое время все трое смотрели молча, затем Илья вдруг почувствовал, что живот втягивается сам собой, а грудь расправляется совсем уж в неимоверную ширь. Добрыня судорожно провел по спутанной бороде рукою и одернул плащ так, чтобы не была видна дыра у колена. Похабник Алеша длинно и многовосхищенно свистнул. Перед ними стояла молодая женщина явно не русского облика и неописуемой красоты. Телом незнакомка была необильна, волос имела черный, хотя из-под убора почти не видный, кожу белую, как снег, а глаза такие, что хотелось или спрятаться, или пойти совершить какое-нибудь деяние — гору срыть, змею голыми руками шеи к хвосту привязать или дворец каменный за одну ночь построить.

— А-а-а-а... Э-э-э-э, — выразил общую мысль скорый на красное слово Добрыня.

— Я Апраксия, киевская княгиня, — с царственной простотой представилась женщина. — Мы не встречались раньше, но, мне кажется, я могу назвать вас по именам. Ты, несомненно, Илиос, глава росского войска, первый из катафрактов [19]. Ты — Змееборец, Добрый по имени. Ты — Алексиос, повергший демона на крылатом коне. Муж мой много о вас рассказывал.

— Ох, представляю, что князь про нас наговорил, — тихонько высказал общее опасение Алеша.

Княгиня улыбнулась:

— Он рассказал достаточно, чтобы я могла радоваться нашей встрече. Мне, слабой женщине, дано увидеть героев, подобных воителям древней Эллады, тем, кто сокрушал чудовищ, побеждал варваров и плавал в Колхиду за золотым руном...

Илья почувствовал, что сапоги волшебным образом отрываются от пола, а грудь распирает такой гордостью, что кольчуга трещит. Алешка смотрел на княгиню без обычного похабства, но с детским восхищением. Добрыня покраснел, побледнел, потом махнул рукой:

— Да ладно, чудовищ... Одного змея, в общем, только и побил. Да и то со второго раза. Никита Кожемяка в старые времена, говорят, такого вообще запряг...

— Да и Тугарина я только с Божьей помощью и осилил, да еще сподлил под конец немножко, уж больно силен паскудник был, а мне тогда и двадцати не стукнуло...

— А в Колхиду мы, если честно, не за руном плавали, — глядя в пол, прогудел Илья. — Там дело княжеское было, ну и на зипунишки подсобрать...

— Скромность украшает могучих мужей, а если это скромность доблестных, то другого украшения и не надо, — еще ослепительней улыбнулась Апраксия. — Владимир наблюдает за строительством церкви на другом берегу Данапра. Он обещал вернуться к вечеру...

— Ну, еще бы, тут только дурак к вечеру не вернется, вернее, к ночи, — не удержался Алешка и немедленно заработал подзатыльник от Ильи и локтем в бок от Добрыни.

Княгиня мило покраснела, закрылась покрывалом и засмеялась. Алеша, потирая затылок, присоединился, потом захохотал Добрыня и, наконец, заржал и Илья, чувствуя, как тает лед полутора лет войны.

— Будьте моими гостями, — отсмеявшись, сказала княгиня.

Стол был накрыт в верхних палатах, братья с ходу набросились на еду. Княгиня, деликатно скушав кусочек рябчика и запив его вином, с улыбкой смотрела, как богатыри молотили все, до чего могли дотянуться.

— Я вижу, у вас на Заставе не едят досыта.

— Да нет, почему, едим. Только раз на раз не приходится. Когда тихо — можно и тура забить, рыбки половить. Когда Степь озорует — на одной тюре [20]сидим.

— Странно, мне казалось, что ваши крепости стоят цепью и в любой момент подвезти припасы можно к каждой из них. Ведь если Рубеж можно рассечь и отрезать один город от другого, теряется сама цель такого строительства.

Богатыри дружно перестали жевать и уставились на Апраксию. Речи та вела совершенно не женские. Княгиня усмехнулась:

— Не удивляйтесь, хорошая императрица должна хотя бы разбираться в делах своего государства. Особенно если ее супруг правит не с трона в столице, а из седла, — она зябко передернула плечами.

— А-а-а, — понимающе кивнул Илья. — Тогда понятно. Только изволишь ли видеть, Застава — это не крепость. Мы впереди Рубежа, прямо в степи стоим, да и не на одном месте. Где тонко, туда и кочуем.

— То есть как, — удивилась Апраксия, — без города, без стен? В чистом поле?

— Именно так, — кивнул Алеша. — А наши стены У нас на боку привешены, — он хлопнул по рукояти широкого меча.

— То есть вы становитесь там, где ожидается натиск пацинаков [21]?

— Изволь видеть, — Илья сгреб блюда с одного края стола, освобождая место. — Вот это — Днепр, — он плеснул полосу вина по мраморной столешнице. — Это — Рось, — вторая полоса, поменьше.

— Э-э-э, нет, тут Рось не так загибается, — поправил пальцем Алеша.

— Ты меня еще поучи!

— Не спорь, — вмешался Добрыня. — Тут Алеша прав. Города порубежные и крепости есть на обоих берегах, — пампушки встали по обе стороны винной полосы.

— А Застава наша на левом берегу, на полдня пути от Днепра, — кусок каравая встал далеко от пампушек. — Потому — мы богатыри, нас они, даже когда ордой идут, десятой дорогой обходят.

— Интересно, но если поставить крепости здесь и здесь...

Владимир вернулся, когда солнце уже садилось. Алеша спал на лавке, заботливо укрытый медвежьей шкурой, Апраксия позволила не волочь его в гридницу. Добрыня и Илья сидели ошеломленные. Княгиня успела поговорить и о степной жизни, и о семьях, о Царьграде, и о Киеве, о соборах и теремах, построенных и тех, что еще предстояло построить.

— Ну, я вижу, вы уже познакомились, — растерянно сказал князь.

Апраксия, оторвавшись от чертежа нового, в три этажа, терема, который она обвела по примеру Ильи хиосским вином на столешнице, радостно кинулась на шею мужу. Богатыри, окончательно ошалевши от такой непривычной открытости семейной, дружно уставились в потолок.

— Это удивительно, но они в точности такие, как ты описывал, — весело крикнула в ухо мужу княгиня и убежала во внутренние покои.

— И вот так каждый день, — с довольным видом пожаловался Владимир. — Сперва боялся, что староват уже для такого, а теперь вроде привык. Рассказывайте, что там в Порубежье.

— Да мы, княже, все уже твоей княгине рассказали. - усмехнулся Добрыня. — А толковей ее и мужей поискать.

— Так что дело к ночи, — Илья ухмыльнулся уже совершенно по-Алешиному. — Чего мы тебя держать за полночь будем?

— Идите, — махнул рукой князь.

Братья поклонились, Илья поднял на плечо спавшего мертвым сном Поповича. В дверях Муромец обернулся.

— Княже, — негромко позвал он.

— Чего? — поднял голову от какой-то грамоты Владимир.

— Хорошая у тебя жена, княже, — Илья запнулся, подбирая слова, затем махнул свободной рукой. — В общем, правильная жена. Прямо скажу — великая княгиня! Такая, знаешь...

Богатырь потряс могучим кулаком, разом выражая восхищение красотой и государственным умом Апраксии.

— Иди, иди уж, — довольно улыбнулся в бороду князь.

Тогда Владимир только хмыкнул и махнул рукой, Давая знак нахалу удалиться. Но, как ни странно, женившись в бог знает какой раз, князь остепенился, перестал устраивать похабные забавы, по вечерам спешил домой, в терем. Может быть, сказывался возраст, а может, и что-то еще. И в палатах у князя теперь стало по-другому — и почище, и потише, и покраше.

Пиры стали беднее на меды и вино, но обильней на пироги, а скоморохи отныне не столько похабничали, сколько смешили. Илья вдруг обнаружил, что он и сам стал часто заглядывать к князю, чего раньше за собой не замечал. Не имея своего угла, он обычно ночевал в гриднице, а то в корчме или вообще в непотребных местах, если не выезжал с Бурком попросту в поле за Днепр, но теперь почему-то потянулся к чужому теплу. Добрыня, давно женатый, то ли с насмешкой, то ли с непонятной ревностью пенял старшему брату, что вот у них-то с Настасьей тот бывает через месяц на третий, но Илья ничего не мог с собой поделать. Как-то раз озабоченный Бурко отвез друга в степь и там строгим голосом рассказал до жути печальную историю о Тристане и Изольде, после чего посмотрел большим умным глазом пристально и спросил, сделал ли Илья выводы. Илья, по обыкновению, шутейно послал коня длинной тройной дорогой, но сам задумался. Думал долго, пока Бурко не похлопал его копытом по спине и не сказал, что уже вечер. Тогда Муромец решил, что на Тристана он никак не похож. И не в том дело, что Артуров рыцарь был смазлив на рожу, а Илья совсем наоборот. И не в том, что Тристан убил дракона, а из Владимировой дружины таким мог похвастать разве что Добрыня. И даже не в том, что Тристан был королев племянник, а Илья — из ратаев [22], деревенщина, короче сказать. Просто чувствовал старый богатырь, что любит Апраксию не как обычно, а как сестру, которой у него никогда не было. Наверное, и князь это понимал, потому что как-то раз, отозвав богатыря в сторону, посмотрел снизу вверх, в глаза, и спросил: