Спасай и женись - Майская Саша - Страница 15
- Предыдущая
- 15/28
- Следующая
— Ты о чем, Жор?
— О нас с тобой. О том, что будет потом.
— Потом тоже будем мы с тобой. Мы с тобой будем всегда…
Он стиснул ее запястья так, что она вскрикнула от боли. Волков тут же выпустил ее, отвернулся, а потом заговорил уже тише — и намного печальнее.
— Мы с тобой, Лизавета Игоревна, совершили прекрасную, замечательную, волшебную, но глупость. Не надо было всего этого делать. В первую очередь мне. Потому что я…
— Старше? Не желаю слышать!
— Нет, дело не в этом. Потому что я — мужик. А мужик — это не просто конь с яйцами. Это тот, кто за все отвечает.
— Волков, у тебя устаревшие понятия…
— Какие есть, Лизавета. Других не будет. И я за тебя отвечаю, а потому и говорю: нельзя было этого делать.
— Да чего ты заладил — нельзя, нельзя… Ты еще вспомни про коня и трепетную лань, принцессу и свинопаса и прочую лабуду!
— Не так капитально, но что-то в этом есть. Ты — дочь президента банковского холдинга…
Лиза вдруг остановилась и вскинула на Волкова закипающие злыми слезами глаза:
— И что теперь? За Эдика мне выходить?
— Он прекрасный человек, сама говорила…
— Да пошел ты, Волков! У него руки мокрые, как у лягухи, он спит в пижаме в полосочку и боится самолетов!
— Я тоже самолетов боюсь.
— Заткнись! Ты предатель, понял? Испугался, что от папы тебе влетит? Что работу потеряешь?
— Лизка…
— Не бойся, я никому не скажу, что мы трахались. С работы тебя не уволят, зарплату не понизят.
— Да ты… ты что думаешь, я из-за этого?!
— А из-за чего тогда? Это все дурацкая дурость — про принцесс. Я не нужна никому в этом долбаном холдинге. Серега — он старший, он наследник, ему нравится денежки считать. А я лошадей любила с детства! Собаку хотела! Рисовать учиться! Думаешь, кто-нибудь на это внимание обратил?
— Лиз, да погоди ты… В Англию тебя отправили…
— Вот именно! Отправили! Чтоб не мешалась. Ты хоть помнишь, когда отправили-то? Сразу после того похищения.
— Ну, правильно, чтобы безопасно…
— А ты знаешь, что я до пятнадцати лет писалась по ночам, потому что мне этот дядька в черном снился? В интернате английском, дорогущем и престижном, Лиза Волынская, взрослая корова, писалась по ночам. А ее соседки над ней смеялись!
Перепуганный не на шутку Волков пытался схватить ее за руку, но девушка вырывалась, отбегала, говорила все быстрее и надрывнее.
— Меня туда отправили одну, самолетом. Ни папа, ни мама — никто со мной не полетел! Я одна в гостиничном номере жила, пока из школы за мной не приехали. Как же: у папы были выборы, у мамы — тур по Средиземноморью. Еще бы, она так измучилась, бедняжка. Столько пережила, когда ее дочь похитили. Конечно, ей надо было отдохнуть. А то, что эта самая дочь в ней тогда больше всего нуждалась, она и не вспомнила!
— Лиза, она же мать тебе, не надо…
— Мне баба Шура матерью была. Она меня с детства мыла-кормила-переодевала. Она меня читать научила. Письма мне в Англию писала, чтоб я русский не забыла. А моя, с позволения сказать, мать приезжала ко мне за семь лет пять раз. Пять раз, Волков! Даже не ежегодно. Хороша наследная принцесса?
— Лиз, отец тебя любит…
— Отец любит деньги. Это нормально у нас в семье. Серега тоже их любит, мать их любит, скоро их и Катерина полюбит.
— Он переживал за тебя, очень. Я видел…
— Что ты видел, солдафон романтический? Как он в машине истерику закатил? А ты хоть помнишь, сколько за меня тогда требовали?
Жора нахмурился. Это он помнил. Девочку похитил действительно одиночка, дилетант, и потому требования были на удивление скромными. Всего тридцать тысяч долларов.
Лиза вцепилась ему в футболку скрюченными пальцами.
— Почему же он их не отдал? Почему больше не отдал, за дочку-то, а? Да у него машина тогда дороже стоила, чем эта сумма!
— Лиз, тут своя специфика. Он правильно сделал, что обратился в органы. Там и посоветовали денег не давать, выходить на переговоры…
Лиза отступила на шаг, почти зашептала:
— Если бы… с тем, кого я люблю… случилось что-то страшное… Да я бы на брюхе поползла… продала бы все, заняла бы, украла… Да он должен был вперед вас, спецназовцев, в тот дом ломануться! А он сидел в машине и сохранял лицо.
— Лизка, не надо, маленькая…
— И теперь ты мне говоришь: хватит, побаловались и будет. Переспали — разбежались. Так за что же ты тогда отвечаешь, мужик Жора Волков? И какой же ты тогда мужик?!
Вот тут она и сломалась. Слезы хлынули ручьем, и Лиза обессиленно сползла на траву. Волков скрипнул зубами так, что на соседнем дереве испуганно шарахнулась сорока. Нагнулся, поднял Лизу легко, как тогда, в детстве…
— Дура ты, Волынская. Я люблю тебя, а ты орешь. И я не бросать тебя собираюсь, а держать не хочу. Потому что ты все равно — принцесса…
— Жора… Если ты меня бросишь, я жить не буду. Я уйду и под машину брошусь. Или уксус выпью. Или стекла битого наемся. Потому что… потому что я не могу без тебя, Жор. Я тебя люблю.
— Ну-ка, вытри сопли и иди сюда… Эх, Лизавета, сколько ж я на тебя платков уже извел…
Постепенно в лесу установилась тишина. Птицы осмелели и вернулись на ветви кустарника. Птицам не было никакого дела до двух голых существ, сосредоточенно обнимавшихся в густой траве. Птицы хотели есть.
8
В среду в Москве засобиралась гроза. Ну, это вероятнее всего, потому что в воздухе разлилось какое-то неясное напряжение и томление. Жара и неопределенно-радостное предвкушение конца света.
В квартире Лизы Волынской установился относительный порядок, мебель стояла по местам, на бронзовой бабе-канделябре больше ничего лишнего не висело. В холодильнике поселились кефир, мороженое и пельмени, а в ванной — пена для бритья и мужской одеколон. Последнее больше всего умиляло и восхищало Лизу. Она валялась поперек кровати и расслабленно представляла, что они с Волковым уже давно женаты и живут не в Москве, а в Париже. Или в Рио-де-Жанейро — судя по погоде.
Хотя Волкову в Париж нельзя, он там захиреет. И не потому, что языков не знает, а потому, что Волков — насквозь отечественное издание. Ему в Европе будет просто тесно…
Лиза перевернулась на живот и заорала в сторону кухни:
— Волков, ты по-французски умеешь?
Через мгновение в дверях возникла могучая фигура в одном лишь полотенце на бедрах, и Лиза залюбовалась этим зрелищем. Волков с явным подозрением смотрел на валяющуюся поперек постели подопечную, однако криминала не усмотрел и ответил:
— Смотря что ты имеешь в виду.
— Волков, это самый дурацкий ответ на самый простой вопрос. Я спросила, умеешь ли ты…
В этот момент до нее дошло, и Лиза захихикала, а Волков глумливо ухмыльнулся.
— Вот именно. Мало ли чего можно уметь делать по-французски?
— Ну хоть что-нибудь ты умеешь?
— Иди, покажу.
На некоторое время стало не до вопросов, а потом, когда Лиза ушла в душ, голый Волков слез с кровати — и как-то разительно переменился.
Он стремительно, но не торопливо отправился на кухню, достал из кармана висевших там джинсов мобильник и набрал некий номер. Дальше состоялся следующий разговор:
— Завтра к десяти тридцати все должно быть заряжено.
— Я понял, не волнуйся. Все записи у меня.
— Косой, пусть его водят повсюду, даже в сортир. И прослушку не снимать!
— Кабан, ты уж не наводи панику, лады? Еще бабу Шуру поучи блины печь.
— Все, все, извини. Еще раз: вести до конца, ни при каких обстоятельствах не вмешиваться, пакуемся по моему сигналу. Никого не валить. С завтрашнего утра — тишина в эфире.
— Принял, пошел воплощать. Удачи, Кабан.
— До связи, Косой.
После этого загадочного и явно зловещего разговора Жора Волков несколько мгновений посидел просто так, пялясь в пустоту, а потом набрал еще один номер. Здесь он почти ничего не говорил, только слушал, потом коротко и сухо поблагодарил собеседника и дал отбой.
- Предыдущая
- 15/28
- Следующая
