Наполеон. Последняя любовь - Костейн Томас - Страница 49

• Предыдущая
• 49/103
• Следующая

Бетси перед визитом объяснили, что она должна делать, но не предусмотрели, что она должна отвечать. Все решили, что она просто будет молчать. Девочка отрицательно покачала головой.

— Что, что? — воскликнул старик. — Я тебе не нравлюсь?

— О, вы мне нравитесь. Вы добрый, хотя у вас не горит камин. — У малышки от холода застучали зубы. — Н-н-но мне больше нравится мой папа.

— Когда ты придешь ко мне в другой раз, я прикажу разжечь огромный огонь и приготовить сладкий чай. — Он тронул Бэлкума за руку, — твоя девочка говорит только правду и не притворяется, Вил-люм. Мне она очень понравилась. Когда-нибудь я для нее сделаю что-нибудь хорошее. — Ведь ты такой упрямый [xvi] и не позволишь мне сделать что-либо для тебя, хотя ты отправляешься на край света. Вил-люм, мне кажется, я тебя уже больше не увижу.

В этот момент старик покачнулся, и слуга ухватил его за рукав. Старик им слабо улыбнулся, помахал рукой и покинул покои.

Они вошли в здание через боковые ворота, но сейчас их проводили через покои, и они вышли в огромный, закрытый со всех сторон двор. В центре стояла круглая громадная башня. Она, наверно, была Мафусаиловых лет, и камни ее стали серыми от старости. Их окружало еще множество башенок и каменные стены с бойницами и проходами в виде арок. У малышки Бетси глаза округлились от восхищения.

— Папа, — шепнула она. — Этот милый старичок всегда тут живет?

— Почти всегда, малышка.

— Это всё его дом?

— Да, но ему все это нужно. Понимаешь, его все время окружают сотни людей.

— Папа, если он так беден, что не может зажечь камин, зачем ему такой огромный дом?

— Он не беден. У него огромные доходы, но ему также приходится платить жалование этим людям. У него примерно дюжина сыновей, обладающих даром копить долги, которые время от времени гасит их отец. Поэтому он считает себя бедным и пытается по мелочи экономить. Ну, подобно тому, чтобы не разжигать в комнатах камины. Он иногда жестоко относится к людям, которые… могли бы кое-что у него попросить, если бы захотели…

— Ты хочешь сказать, что в других комнатах у него горит огонь? Он посылает визитеров, которые бедны и должны ехать в колонии в те комнаты, где холодно и не горит огонь?

«Как она могла додуматься до этого? — подумал про себя отец. — Когда-нибудь им придется все рассказать».

Они помолчали, пока малышка разглядывала вокруг себя древнюю красоту.

— Папочка, ты болен? — спросила Вильяма дочь.

— Нет, у меня все в прядке со здоровьем. А почему ты спросила об этом?

— Ну, старик сказал, что у тебя в шею вступило.

Отец захохотал.

— Бетси, это не значит, что у меня на самом деле болит шея. Это просто особое выражение, и оно означает, что когда я что-то решу, меня сложно переубедить. Понимаешь, он меня иногда просил о чем-то, но я никогда не соглашался на это. Тебе холодно?

— Да, папочка, я замерзла.

— Тогда нам следует побыстрее уйти отсюда, найти теплое местечко, где мы сможем выпить чай и съесть сахарную булочку.

Бетси радостно согласилась.

— Да, папочка. Но если тебе все равно, мне бы хотелось выпить шоколад. Джейн и я предпочитаем пить шоколад, а не чай.

— Хорошо, мы закажем шоколад.

Когда они сидели в тепле, и Бетси принялась уничтожать сахарные булочки, она внезапно перестала есть и задала вопрос:

— Папа, а маме хочется поплыть на большом корабле на этот остров?

— Конечно, дорогая. Ей будет там хорошо. У нас будет большой красивый дом, сад, лошади, а слуги будут делать всю работу. — Отец внимательно взглянул на дочь. — Почему ты спрашиваешь, Бетси?

— Потому что когда я как-то проснулась, когда было поздно и темно, я слышала, как плакала мама.

Господин Бэлкум полностью отвлекся от стоящих перед ним проблем и со вздохом произнес:

— Он хотел это сделать и действительно намеревался кое-что сделать для нее. Но сейчас уже поздно.

Миссис Бэлкум удивленно посмотрела на него.

— Вильям, о чем вы говорите?

Он начал извиняться.

— Я думал, дорогая, о том, что случилось несколько лет назад. До того, как у старого короля начались нелады с умственным здоровьем. Простите меня.

В это мгновение стук копыт возвестил, что домой возвратились дочери. Залаяли собаки, и что-то говорили слуги. Бетси весело насвистывала, когда они вошли в дом и стали подниматься по лестнице. Они от души повеселились на вечеринке. В руках у девушек были жестяные рожки, а на головах яркие бумажные шляпы. На Джейн был надет высокий колпак ведьмы, а Бетси надела треуголку, весьма напоминавшую знаменитую шляпу Наполеона.

Вильям Бэлкум буквально остолбенел и резко сказал:

— Сними сейчас же, Бетси! Ты никогда не должна ее надевать.

Девушка была настолько поражена, что Бэлкум сразу пожалел о своем резком тоне, на самом деле вызванном статьей в газете.

— Прости меня, Бетси. Но существует причина, по которой вам не следует открыто выражать свои симпатии. Если хочешь, оставь шляпу на память. Но помни: больше никогда ее не надевай.

Девушка сняла шляпу и в недоумении смотрела на отца. Потом она подошла к нему поближе и грустно спросила.

— Папа, что случилось?

— Малышка, — сказал Бэлкум называя ее так впервые за долгое время. — Сейчас кажется все идет не так.

— Но в чем дело, папа?

Вильям умоляюще взглянул на жену.

— Дорогая, вы им все расскажете? Вопрос такой деликатный, что будет лучше, если все объяснит мать. Мне… мне нужно уйти, придется нарушить правило и выпить виски до обеда.

— Да, Вильям, тебе это необходимо. Я все объясню Джейн и Бетси. Вильям Бэлкум медленно потягивал виски и снова вспоминал события дня. Может, этот солдафон в «Плантейшн-Хаус» был прав? Возможно, он должен был сделать что-то, чтобы предупредить случившееся? Наверно, он не полностью осознал собственную ответственность в воспитании таких прелестных дочерей?

Он был уверен, что они не сделали ничего дурного и прилично себя вели с уважаемым гостем дома. Это все была гнусная ложь, чтобы очернить Наполеона.

Бэлкум понимал, что Бетси вела себя с Наполеоном безупречно. Отец до сих пор считал ее такой же маленькой девочкой, какую он брал с собой в замок накануне их отплытия на Святую Елену.

Он еще раз все внимательно обдумал и решил, что не стоит себя ни в чем винить.

Господин Бэлкум подошел к окну. На западе можно было разглядеть «Плантейшн-Хаус» в зареве огней. Днем он узнал, что губернатор дает торжественный ужин и среди гостей будет Моншеню.

Бэлкум мрачно глядел в сторону официальной резиденции и думал о том, как будет принят француз. «Если Лоув заговорит об этом сегодня… и если за столом станут упоминать о статье и будет проявлено излишнее внимание… я его вызову на дуэль!»

Он отправился к окну на южной стороне и начал разглядывать семафор у сигнального поста. Он был подсвечен, чтобы было видно положение рычага. Сигнал показывал, что Наполеон находится дома. Остальные огни на более дальнем расстоянии, вне сомнения, передавали тот же сигнал. Бэлкуму было известно, что губернатор в течение вечера несколько раз подходил к окну, чтобы удостовериться, что пленник не сбежал.

«Какие-то детские игры, — решил он. — Кому нужны подобные глупые предосторожности на берегу, когда остров плотным кольцом окружает британский флот. У этого человека наверняка нарушена психика!»

Он вернулся к столу и снова увидел вырезку. Бэлкум взял ее в руки и обнаружил, что на обратной стороне была статья под заголовком «Новая Судоходная Линия».

Чтобы немного отвлечься от того, что сейчас происходило наверху (по голосам он мог судить, что мать рассказала дочерям уже самое худшее), он решил прочитать статью. После первых предложений его внимание было полностью поглощено статьей.

Группа богатых американцев решила организовать новую судоходную линию для торговли с Востоком под названием «Нью-Йорк-Бомбей». Многие имена из списка директоров и служащих были ему известны, и он был убежден, что это стоящее предприятие. Они собирались использовать новый тип судов — клипер. Это была американская идея — более узкий корпус судна, высокие мачты и множество парусов. Первое судно уже строилось в доках Ист-Ривер, неподалеку от Нью-Йорка и его собирались назвать «Летучий Янки».

• Предыдущая
• 49/103
• Следующая