Срочно требуется муж! - Майская Саша - Страница 27
- Предыдущая
- 27/29
- Следующая
Анфиса Бромберг и босс Антоха гоняли чаи и хихикали о чем-то своем, но при виде лица Кирилла немедленно посерьезнели. Антон кашлянул и негромко поинтересовался:
— Что-то случилось, Кирюха?
Кирилл покачал головой, потом покивал, а затем сурово заметил:
— Да. Случилось. Я увольняюсь.
— Здрасти! Поподробнее нельзя?
— Можно. С завтрашнего дня я больше не работаю.
— Да чего случилось-то?!
Кирилл неожиданно широко улыбнулся.
— Влюбились мы, вот чего. Женюсь я, Тоха.
Анфиса энергично плюнула и рявкнула:
— Добрее к людям надо быть, Кирилл Степаныч! Так ведь и удар хватить может.
— Тебя хватит, как же. Знаешь, Анфиска, не будь ты этой самой гениальной светилой психологии, я б тебя… Утешает одно: на этот раз и твой план не сработал. Ладно, ребята, я вас люблю, но я устал и хочу домой. Пока! Созвонимся. Анфис, не переживай.
С этими словами Кирилл дружески поцеловал Анфису Бромберг, пожал руку бывшему боссу Антохе и отбыл восвояси. Когда же дверь за ним закрылась, Анфиса Бромберг негромко рассмеялась, и в черных глазах сверкнули лукавые искры.
— И кто ему сказал, что мой план не сработал?
Плакала Ольга долго, а весь ее рассказ уложился в несколько фраз… Когда она замолчала, Ляля в отчаянии заломила руки.
— Неужели так все и…
— Да. Ляль, ты иди, ладно? Прости, что я тебя сорвала. Я уж лучше одна…
— Оля, а ты…
— Ляль, не надо. Мне тридцать пять лет. Я же не девственница, которую соблазнили и бросили. Я наняла мужчину по вызову, он качественно выполнил свою работу. Все нормально.
— Оль, а он…
— Он, вероятно, уже дома. Или на работе. Не исключено, что на новом, не менее интересном задании, хотя я бы не отвергала и версию отпуска.
— И ты прямо из Кошкина…
— Да. На такси. Маршрутном. Потом на поезде. Довольно быстро, всего четыре часа, а главное — так трясет, что совершенно невозможно ни о чем думать.
Закрыв за Лялей дверь, она снова начала рыдать, и делала это долго, почти весь вечер, прерываясь иногда на беспокойный сон, больше похожий на обморок. К ночи она вдруг перестала плакать и ощутила мощный прилив ненависти к тому, кто посулил ей счастье и даже дал попробовать его на вкус, а потом вдруг взял и отобрал. Насовсем. В самый-самый счастливый момент — на самом пике радости, возрождения и надежды…
Ненависть спровоцировала выплеск адреналина. Адреналин обеспечил прилив сил. И ночь Ольга посвятила генеральной уборке, остервенело наводя в доме порядок, начищая все до блеска и надраивая полы, чтобы даже запах ненавистного Кирилла Сергеевича Андреева выветрился навсегда.
А утром, точно в тот самый момент, когда она вышла из душа, странно успокоенная, почти бесчувственная, в дверь позвонили.
Она не открыла, конечно, но ведь ключ-то у него был свой… Она сама ему дала.
Отвратительный синеглазый демон, чей дух она изгоняла из дома целую ночь, стоял на пороге и весело улыбался ей прямо в заплаканное лицо.
— Лель! Я тут подумал… А не хлопнуть ли нам на мировую?! Как ты насчет шерри?
Она медленно и спокойно подошла к нему, посмотрела прямо в синие глаза, осторожно прикоснулась кончиками пальцев к его губам. Тихо, задумчиво прошептала:
— Шерри, говоришь…
Ее пальцы… Самые нежные пальцы в мире, несущие наслаждение и покой… Конечно, он не мог удержаться. В принципе, он сначала хотел поговорить, но… Это его губы не могли удержаться. Они сами, независимо от него, целовали пальцы Ольги. Потом Кирилл вдруг нахмурился и отступил на шаг.
— Да, Лель, я, это самое… Короче, меня зовут Кирилл…
— Я помню, придурок!
— …Степанович Александров. И я правда программист. А фирма наша… Это не эскорт, это ролевые игры…
— Иди сюда. Только насовсем. Пожалуйста.
Кто из них сделал следующее движение? Ну какое это имеет значение? Неважно. Возможно, оба, возможно, вообще никто. Просто пространство вдруг резко сжалось, и они обнялись. Губы к губам, грудь к груди, и вот уже Кирилл Андреев, то есть Александров — да какая разница! — не помнит больше о своих мужских принципах и опасениях, о карьере и свободе, о кем-то придуманных запретах и этических нормах… Да и не хочет он больше никаких идиотских запретов, не знает вообще, про что речь!
Ее руки у него на плечах. Вот что важно. Нежные пальцы скользят по его волосам, сбегают по шее на плечи, гладят спину, впиваются в кожу…
Тело женщины выгибается в его руках, молит о близости, и уже нет сил сопротивляться этому призыву…
Нежные пальцы на миг становятся сильными и нетерпеливыми, торопливо рвут пуговицы на его рубашке и с облегчением прикасаются к груди, и опять гладят и ласкают, вкрадчиво спускаются все ниже…
И вот уже губы прижались к губам, и по языку бежит горячий ток, пробуя на вкус чужую, но такую близкую душу… Руки сплелись, два тела сплавились воедино… И нет больше Кирилла Александрова-Андреева, Исполнителя, нет Ольги Ланской, Заказчицы, есть только мужчина и женщина, и вокруг них нет никаких искусственно созданных рамок. Ничего нет, кроме огромного мира, который весь принадлежит — им двоим.
Они раздевали друг друга нетерпеливо — и осторожно, страстно — и нежно, боясь — и желая…
Ее нагота в который раз ослепила Кирилла. Он с трепетом касался пальцами обнаженной груди, ласкал нежную кожу, осторожно целовал ее плечи и шею, чувствуя, как она загорается от его прикосновений, как тает, словно воск, в его руках, чтобы через мгновение обратиться в пламя, способное растопить лед его замерзшей за время их недолгой разлуки души…
А Ольга не могла оторвать от него влюбленных глаз. Она смотрела и не могла насмотреться. Это было больше, чем страсть, больше, чем желание. Она упивалась его близостью, купалась в ней, раскрывалась ему навстречу, как весенний цветок жадно и доверчиво раскрывается лучам солнца, и сгорала в его объятиях, моля о большем…
Неожиданно Кирилл вздрогнул и отстранился, и тогда Ольга взвыла в голос:
— Нет! Только не это! Если ты сейчас извинишься и опять уйдешь, я брошусь с балкона! Клянусь! Немедленно!
Он хрипловато рассмеялся.
— Леля! Стыдись! Во-первых, у тебя нет балкона. Во-вторых, я не уйду. Я не могу уйти от тебя. Никогда. Но подожди минутку. Что это мы, как… Надо же все-таки поговорить… Что-то сказать друг другу. Мы же, Леля, ни разу не поговорили с тобой. Я имею в виду, ты не поговорила, я-то рта не закрывал… Вот что… Ты должна посмотреть мне в глаза. Сейчас! При свете солнца! И сказать мне правду. Как ты ко мне относишься? Только честно!
Она откинулась назад, тяжело дыша от возбуждения и веселого ужаса. Было светло и ясно. И при свете разгорающегося нового дня перед ней стоял совершенно обнаженный, возбужденный и явно растерянный мужчина, стоял и ждал приговора.
На жизнь и любовь — или на смерть и позор.
Ольга улыбнулась. Подалась вперед, встала перед ним на колени. Подняла голову и посмотрела в его глаза. Обвила руками его бедра. Вытянулась стрункой. И осторожно, очень нежно коснулась губами его груди. Там, где сердце.
Потом чуть ниже и еще ниже, еще… Она целовала его тело все более откровенно и страстно, не просто лаская, а призывая его ответить на ласку.
Кирилл держался, сколько мог, сдвинув брови и ожидая ответа, но потом острое наслаждение пронзило его тело, и он опустился на кровать, увлекая за собой Ольгу. Два тела сплелись воедино, стали одним, и солнце наступившего лета заливало их золотом, а воробьи вдохновенно пели за окном не хуже соловьев.
Беззаботные пташки озадаченно умолкли на секундочку только тогда, когда под крышей пентхауса раздались одновременно два тихих вскрика, два стона блаженства, два одновременных признания…
— Я люблю тебя…
— Я люблю тебя…
— Ты мой…
— Ты моя…
Вот и все. Птицы запели снова, потому что после таких слов может быть только песня. Нескончаемая песня любви…
И любовники вознеслись в небеса и обрушились с них в радугу, а звезды в свою очередь сплели им песню из своих лучей, и никого это здесь не удивило, потому что некому было удивляться. Рай всегда на двоих, и нет в раю ни смерти, ни боли, ни стыда, ни чудес, потому что рай — это одно большое чудо, ибо это — Любовь.
- Предыдущая
- 27/29
- Следующая
